Полночь в саду добра и зла - Джон Берендт

Но в июне город потрясла новость, затмившая все другие проблемы – Верховный суд Джорджии вновь опротестовал приговор по делу Джима Уильямса.

Суд сделал это по двум причинам. Во-первых, судья Оливер не должен был разрешать полицейскому детективу свидетельствовать в качестве эксперта по поводу улик, анализ которых входил в компетенцию присяжных: размазанная кровь на руке Дэнни Хэнсфорда, перевернутое кресло на его штанине и клочки бумаги на пистолете. Во-вторых, суд обвинил прокурора Лоутона за оттяжку демонстрации того, что нажатие на спусковой крючок пистолета, из которого стрелял Дэнни, не было тяжелее обычного. Окружной прокурор не должен был проводить демонстрацию в ходе заключительной речи, поскольку создал новую улику, не дав возможности защите выступить с ответом.

Уильямсу повезло. Решение суда было, принято четырьмя голосами против трех, чьи возражения сводились к тому, что ошибки абсолютно безвредны и не повлияли на вердикт присяжных. Но теперь это не имело никакого значения. Однако, обвинение в убийстве продолжало висеть над головой Джима, поскольку Верховный суд не признал его невиновным, а лишь отменил вердикт. Судью Оливера обязали провести третий процесс, для чего надо было сформировать новое жюри.

Проведя в заточении около двух лет, Джим Уильямс вышел из тюрьмы графства Чатем слегка похудевшим, слегка поседевшим и мертвенно бледным. На улице он сильно жмурился от непривычно яркого солнечного света. Плотная толпа газетных репортеров и телевизионных операторов, выкрикивая вопросы, окружила идущих к машине Уильямса и Сонни Зейлера.

Полагает ли Уильямс, что будет оправдан в ходе третьего процесса?

– Конечно, да, – ответил Джим.

Что послужит решающим фактором такого исхода?

– Деньги, – ответил Уильямс. – Мое дело с самого начало вертелось вокруг денег. Окружной прокурор тратил деньги налогоплательщиков, а я – свои собственные пятьсот тысяч долларов или около того. Если вы этого не заметили, то скажу вам, что вся судебная система держится на деньгах. Я бы до сих пор гнил в тюрьме, если бы был не в состоянии оплачивать адвокатов, экспертов и их издержки. Только так я мог держаться вровень со следствием. Доллар за доллар, зуб за зуб.

Приблизившись к машине, Уильямс оглядел Монтгомери-стрит и увидел пожилую чернокожую женщину, стоявшую на автобусной остановке. Она, не отрываясь, смотрела на Джима сквозь пурпурные стекла очков. Уильямс улыбнулся и повернулся к репортерам.

– Возможно, мне не следовало говорить «зуб за зуб». Как я уже говорил, на меня работают силы, о которых ничего не знает окружной прокурор.

Что это за силы?

– Вы можете поместить их в рубрику «разное», – ответил Уильямс.

Через несколько минут он был в Мерсер-хауз, снова оказавшись в центре внимания, сделавшись главной фигурой новостей и снова заняв прочное место в умах людей, – нравилось им это или нет.

Глава XXVI

ДРУГАЯ ИСТОРИЯ

Когда на горизонте забрезжило третье судебное разбирательство по делу Уильямса, оно привлекло всеобщее внимание далеко за пределами Саванны. Оно стало событием. Циничная отчужденность Джима, с которой тот относился к происходящему, прибавила остроты газетным материалам на эту тему. Журнал «Ю.С.» («Скандал, который потряс Саванну») писал, что Уильямс своим высокомерием похож на фон Бюлова. Издатели фотоальбома «День в жизни Америки» послали в Саванну фотографа, который должен был запечатлеть на пленку дом Уильямса как образец южного декаданса. Фотограф Герд Людвиг включил осветители в Мерсер-хауз и начал снимать.

– Он пробыл у меня весь день, – жаловался впоследствии Уильямс, – изо всех сил стараясь не упустить ни одной детали моего «декаданса». Если бы он попросил, то я с удовольствием облегчил бы ему жизнь и показал недавно приобретенную реликвию – кинжал князя Юсупова, которым он пытался убить Распутина. Каково, а? Показать ему кинжал и сказать, что этим оружием Распутину отрезали член с яйцами.

Уильямс не проявлял почти никакого интереса к юридической стороне своего процесса, занимаясь исключительно «потусторонними» вещами – беспрерывно играл в психологические кости и позволял Минерве призраком бродить вокруг Мерсер-хауз. Достойная дама творила какие-то ритуалы, чтобы снять с дома порчу, если таковая имелась, и насылала заклятья на людей, которые, как подозревал Уильямс, желали ему всяческих недугов. Совершенно случайно мне пришлось стать свидетелем такой церемонии. Дело было в марте, в полдень. В самом разгаре был «Тур домов». Как обычно, Уильямс отказался пускать в Мерсер-хауз каких бы то ни было туристов, зато с большим удовольствием распахнули двери своего дома Эмма и Ли Адлер. Уильямс; стоя у окна, курил сигару и сопровождал едкими замечаниями появление визитеров у подъезда дома Адлеров. Кивком головы он подозвал меня к окну. В это время две хорошо одетые супружеские пары как раз поднимались по ступенькам подъезда. Минерва двигалась за ними по пятам, неся в руке свой фирменный знак – пластиковый пакет. Поднявшись по ступенькам, она не пошла за остальными, а осталась перед дверью и несколько раз оглянулась. Убедившись, что никто не смотрит в ее сторону, она сунула руку в мешок, достала оттуда что-то похожее на чернозем и высыпала две пригоршни в палисадник, а одну – прямо на ступени. Уильямс рассмеялся.

– Это кладбищенская земля? – спросил я.

– А что же еще? – вопросом на вопрос ответил Джим.

– Взятая на кладбище в полночь? – не отставал я. – А как же!

Минерва вошла в дом Адлеров.

– Что она собирается делать там? – недоумевал я. – Будет заниматься своим обычным мумбо-юмбо, как мне кажется, – пояснил Уильямс. – Сучья, ветки, листья, экзотические порошки, куриные кости. Я сказал ей, что Ли Адлер руководит действиями окружного прокурора, контролирует его. Этого оказалось вполне достаточно. В последнее время Минерва стала очень занятой колдуньей. Она несколько раз ездила в Вернонбург, где обработала дом Спенсера Лоутона, сегодня нанесла визит судье Оливеру в его коттедже на Тайби. Она разбрасывает кладбищенскую землю в лучших домах города, благослови ее Бог.

Пока Джим Уильямс тешил себя мистическими манипуляциями, Сонни Зейлер не жалел усилий для юридического обоснования защиты. Он попытался опротестовать улики, обнаруженные в Мерсер-хауз в ночь перестрелки, ссылаясь на то, что полиция не имела ордера на обыск; протест был отклонен Верховным судом Джорджии. Отклонено было также и ходатайство о рассмотрении дела в другом судебном округе. Дата третьего разбирательства приближалась, а Зейлеру не оставалось ничего другого, как придерживаться той же стратегии, что и на втором процессе. На этот раз он не станет придираться к составу жюри – от этого нет практически никакой пользы; но новых улик и новых свидетелей у Зейлера не нашлось. Он решил не использовать двух дружков Хэнсфорда с их историей о планах убийства Уильямса, боясь, что в ходе суда они откажутся от своих показаний. К тому же склонность Хэнсфорда к насилию подтверждалась массой других свидетелей. Самой тяжелой головной болью по-прежнему оставалось отсутствие на руках Дэнни следов пороха. Именно данное обстоятельство решило исход процессов в ходе двух предыдущих разбирательств, несмотря на все попытки защиты объяснить его. Эксперт Ирвинг Стоун, выступивший на суде свидетелем защиты, показал, что угол между рукой и стволом пистолета, кровь на руке Хэнсфорда и двенадцатичасовая задержка со взятием соскобов с кожи, являются достаточными для уменьшения содержания пороховых остатков на поверхности кожи на семьдесят процентов, но не больше. Вероятность того, что остальные тридцать процентов стерты во время транспортировки, была очень низка, поскольку руки Хэнсфорда прикрыли бумажным мешком. Зейлер еще раз позвонил доктору Стоуну и спросил, не может ли тот как-то объяснить полное отсутствие продуктов выстрела на руках Дэнни.

– Нет, – ответил Стоун, – по имеющейся информации не могу.

Кроме отсутствия остатков пороха на руках Хэнсфорда, Зейлера занимала и другая проблема – свидетельские показания самого Уильямса. Со времени последнего допроса прошло почти четыре года, и Зейлер опасался, что мелкие детали могли стереться в памяти подсудимого и на новом процессе он даст противоречивые показания. За две недели до суда адвокат заставил Уильямса заново перечитать протоколы суда. Малейшие расхождения дали бы Лоутону возможность поставить вопрос о доверии к показаниям в целом. Зейлер обещал Уильямсу, что привезет протоколы в Мерсер-хауз днем в субботу, и они вместе их просмотрят. Джим Уильямс позвонил мне в субботу утром и пригласил присутствовать на этом просмотре.

– Приходите на полчаса пораньше, – попросил он, – мне надо вам кое-что сказать.

По виду Уильямса, открывшего мне дверь, я понял: он сознает, что все улики против него – Джим сбрил усы. Собственно говоря, Сонни настаивал на этом еще до второго суда – без усов Уильямс выглядел бы более доступным – но подсудимый отказался, и вот теперь он вынужден был согласиться на умасливание жюри.