ПАРИКМАХЕРСКИЕ РЕБЯТА. Сборник остросюжетной фантастики - Ант Скаладинс

«Вот так», — сказал себе Алехин, откладывая газетную вырезку. Он чувствовал себя слабым и беззащитным. Приедут они с Верой на Черное море, увлечет он ее на морской простор, а вода под ними вскипит, дохнет на них тухлыми яйцами. Приехали!

А «Лоция Черного моря» на столе пенсионера Евченко? Зачем «Ло-«ция» старику, живущему в Новосибирске?

Так смутно, так нехорошо стало Алехину, что рука сама потянулась к телефону, сама набрала Верин номер.

Откликнулась она сама. Он обрадовался:

— Слышь, Вера, Зоя Федоровна видела вчера летающую тарелку.

— И все? — Вера спросила как-то растерянно. Не было ласки в ее голосе.

— А я рака купил, только он куда-то запропастился.

— И все? — спросила Вера еще более холодно. И правильно. Он же сам чувствовал — привирает.

— А я сейчас прочитал, что Черное море может сгореть, Вера.

— И все?

— А что, мало? — наконец остановился он.

— Ну вот, Алехин, — чуть не заплакала Вера. — У меня где-то трубы лопнули, с потолка на кухне течет, а ты со своими раками.

— Вера, — обрадовался Алехин, — давай'я тебе помогу.

— Я сантехника вызвала.

— На ночь? Сантехника? — ужаснулся он.

— Тебе-то не все равно?

— Конечно, нет. Они же всякие. Придет, накурит, а пользы ноль.

— Он утром придет, — пожалела Вера Алехина и повесила трубку.

Он тоже повесил трубку.

Вода с потолка течет, сантехника вызвала… Он, Алехин, управился бы за полчаса…

Но сердиться на Веру он не мог. Глаза лесные, зеленые — как на нее сердиться?

Смутно, тревожно было на душе Алехина. Не мог забыть — ведь сидит где-то террорист, мастерит самодельную бомбу. Прилетит на юг, запузырит ее в море, и поминай, как звали… Поймать такого террориста, подумал он, подвиг. За такой подвиг любое правительство подкинуло бы ему дачку. Заслужил.

— Вот именно, — услышал он ровный, отливающий металлом голос.

И чуть не подпрыгнул от испуга. Он же дома один, дверь заперта. Кто?

И увидел на столе рака.

Понятно, это был не совсем рак. Ну, клешни, он ими помахивал, ну, усики, он ими поводил. Короткий, отливающий медью, как бы приплюснутый хвост. Масса неясного назначения псевдоподий, таких Алехин у настоящих раков не видел. И глаза. Маленькие, черные, как бусинки глаза, их рак поднимал высоко над собой — на тоненьких стебельках, ну прямо как перископы. Иногда рак пятился, прятался за чашку, оставленную на столе, тогда Алехин только его глаза и видел.

— Ты кто? — спросил наконец Алехин. — Что я тебе сделал?

— Не хватало еще, чтобы ты мне что-нибудь сделал, — так же ровно и с большим достоинством ответил рак. Он беспрерывно помахивал, пошевеливал всеми своими усиками и конечностями. Алехин сразу решил: импортная игрушка. Не меньше как электронная. Такие делают в Японии.

Опять почему-то в нем вспыхнуло видение из вчерашнего сна: берег морской, лёсс под ногами, домик вдали, несомненно, его домик. И он с Верой у самой кромки морской воды счастливо и слепо глядит на прибой и звезды. Он, несомненно, в том сне чувствовал себя героем. Он, несомненно, в том сне что-то такое совершил. Но что? Спас море? Взорвал море?.. Там рукокрылые возились в соснах, похожих на укроп, вспомнил он… Героем какой страны он там был?

— Я Авва, — ровно сказал рак. — Я твой. Мы подружимся.

— А я Алехин, — представился на всякий случай Алехин. — Только зря ты все это. Мне тебя дали на время. И с чего это ты Авва?

— А с чего это ты Алехин? — крошечные глаза рака смотрели на Алехина с любопытством.

— Да потому что Алехин. У меня отец был Алехин, и дед, и все его пращуры.

— А мне ты в этом отказываешь?

Алехин пожал плечами.

— Я еще и двоякодышащий, — сообщил рак, похоже, не без тайной гордости.

— Это еще как?

— Ну как, — рак Авва говорил просто и ровно, но, кажется, не всегда понимал истинный смысл слов. Например, слово скотина не казалось ему уничижительным. — Как всякая двоякодышащая скотина, — сообщил он, — я дышу и так, и этак. Ты меня на ночь сунул в таз с водой, гадость какая, а я дышу, вот с тобой беседую, — он повел клешней, как бы разделяя две сферы — водную и воздушную. Его глаза как черные цветочки на тоненьких стебельках торчали над чайной чашкой. Они казались чрезвычайно умными. Это Алехину не понравилось. Вот взял бы и выполол эти глазки. Но что-то останавливало его. Любой другой даже двояко- или троякодышащей скотине он наврал бы с полкороба и выбросил бы эту скотину прочь, но по отношению к раку Авве что-то его останавливало. Чувствовал, с Аввой это не пройдет. Решил: пусть сидит.

Не кусается, уже хорошо. И глаза умные.

Но последнее его беспокоило.

Не буду скрывать, Алехина я хорошо знаю, практически с детства, он прямо с детства любил приврать. Началось, как всегда, случайно: убедился однажды, что вранье может помочь, по крайней мере, может оттянуть школьное наказание. И началось. Это было у него как болезнь, то есть врал он даже бескорыстно. Куда денешься? Это встреча с Верой что-то переломила в нем, и он не хотел терять обретенного. Он не смог бы ясно растолковать, что, собственно, он обрел, но терять обретенного не хотел.

Чего хочет от него рак?

Он смотрел на рака, жалел Веру (у нее с потолка течет), он с отвращением вспоминал Заратустру Намаганова и его корешей и все больше и больше чувствовал себя несчастным. Вот не пристанут с этим раком к сержанту Светлаеву. И к пенсионеру Евченко не пристанут. И к Первому не пристанут. Зоя Федоровна, например, может увидеть летающую тарелку, но ни к ней, ни даже к метелкам не пристанут с этим раком. Это ему не везет, Алехину. Домик не сносят, жить тесно и одиноко, Вера держит его на расстоянии, пива в киоске нет, еще всякое хулиганье пристает.

Он чувствовал себя совсем несчастным. Почему Светлаев на него надулся? Почему Вера позвала не его, а сантехника? Почему Евченко не желает продлить страховку на свою пенсионерскую жизнь? Почему математик Н. без особого спроса ставит у него в садике свои незастрахованные приборы? Почему этот длинноволосый с подбабахом орет на него, толкает в лужу?

— Это еще что, — заметил рак, выглядывая из-за чайной чашки. — Будет хуже.

— Как хуже? Что может быть хуже?

— Ну как? — рассудительно заметил рак. — Вот домик сгорит, вот Вера уйдет к другому, вот Евченко напишет на тебя донос, а Светлаев препроводит в участок. Что, лучше, что ли?

И предложил:

— Ты не июнь. Возьми да и проучи их.

— Кого их?

— Соседей, милиционеров, политиков, алкашей, писателей, пролетариев, буржуев, героев. Всех! Ты один, их много. Чего они на тебе паразитируют? Бери билет, лети на Черное море, я тебе одну штучку дам. Запузыришь ее поглубже, то-то они пожалеют, что не уважали тебя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});