Несомненная реальность - Евгений Лотош

Впрочем, решать вопрос здесь и сейчас он не собирался. Для начала следовало еще с месяц повариться в местной каше и окончательно разобраться в ситуации. А пока… Пока от скуки умирать ему явно не придется. Интересно, где же все-таки можно найти воздухонепроницаемую ткань и что такое «каучук»?

15 сентября 1905 г. Москва, явочная квартира в Марьиной роще

— Зиновий? В такое время? — человек, открывший дверь, явно встревожился, увидев товарища в неурочный час. — Что случилось?

— Снова типография, Саша… — выдохнул Зиновий Литвин, известный соратникам по кличке «Седой», протискиваясь в неширокую щель. — Сегодня ночью… Полиция накрыла явку в Яме, арестованы трое, захвачен набор брошюры – его даже не успели рассыпать, а также полсотни отпечатанных экземпляров.

— Черт возьми! — выругался Александр Грязин, в партийной жизни – товарищ Худой. — Что Доссер?

— Леший цел, — Литвин рухнул на стул и тяжело, с хрипом задышал. — Как раз накануне отлучился, понес прокламации в тайник. Он мне и сообщил, когда по возвращении чуть не вляпался жандармам в лапы.

— Вторая за два дня, — скривился Грязин, тщательно задергивая шторы, попутно осматриваясь. По тихой улочке в позднее время никто не ходил, но рисковать не стоило. Да и насчет филеров лишний раз проверить никогда не мешало. — Ох, Зиновий, кто-то стучит. Кто-то из наших на самом деле провокатор. Нужно срочно что-то делать.

— У тебя есть кто-то на подозрении?

— Нет. Хотя Леший отлучился на удивление удачно…

— Ой, да брось, Сашка, — отмахнулся Литвин. — Я его много лет знаю. Он товарищ надежный, не предаст. Поверь моему опыту – не из старых товарищей провокатор. Кто-то из новичков, а то и просто чей-то знакомый, заметивший что-то подозрительное и решивший подзаработать сребренников. Плохо у нас с конспирацией, очень плохо.

— Видимо, да, — сумрачно согласился Грязин, присаживаясь на второй стул. — Нужно тщательнее относиться к вопросу. Боюсь, у многих началась преждевременная эйфория, люди разболтались. Если и дальше так дело пойдет, окончательно расслабимся и попадем в лапы жандармов тепленькими. Но какая же все-таки сволочь Зубатов, какой сукин сын! Помнишь, как все радовались, когда его поперли с поста директора Охранки? И как только выкрутился, как вернулся? Ох, следовало его ликвидировать, пока имелась возможность!

— Задним умом все крепки, — пожал плечами Литвин. Он уже слегка отдышался, взгляд снова приобрел обычную прищуренную твердость. — Но сейчас ничего не попишешь. Он без охраны на улице не появляется, а в конспирации не меньше нашего понимает. Нет, нужно форсировать события, причем срочно. Что у нас запланировано помимо Миусской трамвайной подстанции?

— Забастовка типографов намечена на двадцать первое сентября, можно ускорить. В Орехово-Зуево не сегодня-завтра народ поднимется на забастовку, товарищи работают. А подстанция когда? Я не в курсе, у меня другие заботы.

— На двадцатое наметили. Нужно кое-что организовать. Хотя… и там на два-три дня ускорить можно. Я займусь. Типографов нужно ускорить обязательно. Устроим полиции такую веселую жизнь, чтобы ей совершенно не до нас стало.

— Ускорим, не проблема. Но этого мало. Мелочами мы не слишком отвлечем от себя внимание. По крайней мере, Охранка от нас не отстанет, филеров демонстрации разгонять не посылают. Нам отчаянно не хватает массовости, не хватает крови, чтобы людей поднимать. Что с тюрьмой?

— С тюрьмой? — Литвин почесал в затылке. — С тюрьмой пока сложно. Сознательных рабочих мало, прочие не хотят освобождать никаких заключенных. Только о себе думают. Но работаем. Вообще, Саша, не нравится мне твоя затея. Сколько народу положим, а?

— Революции не делаются бескровно, — скривился Грязин. — Ты, Зиня, хоть и проверенный товарищ, а иногда словно чистоплюй-белоручка рассуждаешь. «Умрешь не даром, дело прочно, когда под ним струится кровь» – забыл? Несколько десятков трупов рабочих станут краеугольным камнем в фундаменте нашей революции. Народ, наконец, осознает сущность царского режима…

— Ой, да брось ты! — сплюнул Литвин. — Не на митинге. Сам все знаю. Но самолично отправлять народ под казацкие сабли и пули все же как-то не по-людски. Ну ладно, давно все решено и заметано. На восемнадцатое октября планировали, сильно ускорить не удастся. На неделю, максимум на десять дней можно сдвинуть, но и то не факт.

— Ну, и за то спасибо – кивнул товарищ Худой. — Слушай, ты уверен, что за тобой хвост не увязался?

— Не маленький! — обиделся Литвин. — Я, между прочим, от слежки уходил, когда ты еще и о партии-то не слышал. Нет никакого хвоста.

— Ну ладно, ладно! — закивал тот. — Тогда нужно сделать вот еще что…

* * *

«Общий вызов элементов Сферы. Трансляция сырых данных. Частичная расшифровка материала по истории Дискретных. Высокий приоритет. Конец заголовка».

…И тут Ройко Джонсон вспомнил о своих старых разработках. К тому времени он оставался человеком лишь наполовину. Из-за несчастного случая он потерял обе ноги, левую руку и значительную часть торса. Еще за двадцать лет до того подобные раны оказались бы смертельными, но, к счастью, последним рейсом из метрополии на «Эдельвейс» прибыли новейшие протезирующие установки, способные почти без ущерба для функциональности заменить любую, если не считать головного мозга, часть тела. Головной мозг в теле киборга все еще оставался экзотикой, но такое решение было технически возможным. Однако Ройко оно не устраивало. Головной мозг, состоящий из биологической ткани, писал он в своих «Перспективах», слишком непрочен и легко гибнет под воздействием внешних факторов. Он требует громоздких, неудобных и ненадежных систем жизнеобеспечения, привязывающих всю конструкцию к стационарным установкам, а также постоянного биохимического питания. Он не выдерживает ни перегрузок, ни перепада температур, ни агрессивной внешней среды, и даже кибернетическое тело чоки не в состоянии охранить его от всех опасностей. И еще он стареет.

Исследования показывали, что хирн-чоки – искусственные тела, поддерживающие существование живого мозга – могли жить существенно дольше за счет более медленного старения мозга по сравнению с прочими частями тела. Однако желающих пересадить свой мозг в механическую конструкцию даже и на Земле попадалось крайне мало. В основном на такое соглашались безнадежные инвалиды да законченные технофаны. В любом варианте пересадка мозга не решала проблемы старения и смерти биологических тканей. И Ройко сделал вывод: проблему требуется решать радикально. Человеческой личности требовался новый носитель, и таковой следовало изобрести как можно быстрее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});