Север и Юг - Элизабет Гаскелл

– Он утонул, – тихо ответила миссис Бушер, впервые заплакав и осознав свое горе.

– Да, его нашли утонувшим. Он возвращался домой, потеряв любую надежду на светлую жизнь. Наверное, он подумал, что Бог не будет таким жестоким, как люди. Ведь Господь милосерден. Он нежен, как мать. Нет, я не говорю, что твой мужчина был прав. Возможно, он ошибался. Никто из нас – ни я, ни ты, ни наши близкие – не знает, что переживало его несчастное сердце. И лучше нам этого не знать.

– Он оставил меня одну с целой оравой детей, – простонала вдова, почти не обратившая внимания на то, как именно умер ее муж.

Маргарет не ожидала такой реакции. Однако беспомощную женщину больше тревожил вопрос, как она и ее дети будут дальше жить после потери кормильца.

– Вы не останетесь одна, – произнес мистер Хейл. – Неужели вы не знаете, кто будет с вами? Кто позаботится о вас?

Вдова посмотрела на отца Маргарет с таким недоумением, словно только что заметила его присутствие.

– Вам же известно, кто становится отцом для сирот? – продолжил он.

– У меня шесть детей, сэр. Старшему еще нет восьми. Я не сомневаюсь в силе Господа, но помимо большой веры тут нужны еще и деньги…

Она снова начала плакать.

– Вам лучше поговорить с ней завтра, сэр, – сказала соседка. – Сейчас ее утешил бы только ребенок, лежащий на груди. Жаль, что люди забрали всех детей.

– Я схожу за малышом, – произнесла Маргарет.

Через несколько минут она вернулась с Джонни на руках. Лицо мальчика было испачкано кашей. Кулачки сжимали несколько ракушек и маленькую голову от гипсовой фигурки. Девушка опустила ребенка на колени матери.

– Хорошо, – сказала соседка, – теперь идите. Сейчас эта парочка утешит друг друга. Никто не помогает в горе лучше, чем ребенок. Я останусь с ней до вечера или пока буду нужна. Если хотите поговорить с ней по-умному, приходите завтра. Сегодня она не готова к серьезным беседам.

Когда Маргарет и ее отец вышли во двор, они на мгновение задержались у дома Хиггинса.

– Может, заглянем к нему? – спросил мистер Хейл.

Он постучал в дверь.

Не получив ответа и решив, что Николас куда-то ушел, они спустились с крыльца. Внезапно изнутри послышался звук – наверное, упала книга.

– Хиггинс! – окликнула Маргарет. – Это мы. Вы не впустите нас?

– Нет, – ответил он. – Я запер дверь на засов, и это лучше всяких слов говорит о том, что мне хочется побыть одному.

Мистер Хейл открыл было рот, собираясь переубедить его, но Маргарет приложила палец к губам.

– Меня не удивляет его поведение, – сказала она. – Я сама не отказалась бы от уединения. Похоже, только оно помогает людям в подобные дни.

Глава 37

Глядя на юг

Лопата! Грабли! Мотыга!

Кирка и садовые ножницы!

Серп и косы для жатвы,

Цеп для молотьбы. И вот батрак готов

Работать долго и упорно,

Умеет все, пройдя урок

В суровой школе жизни.

Томас Худ. Песня работника

Когда на следующий день они пришли навестить вдову Бушера, дверь Хиггинса снова оказалась запертой. Один из соседей сказал им, что Николаса действительно не было дома. Перед тем как отправиться по своим делам, он заглянул к миссис Бушер, и, судя по всему, его визит прошел не очень хорошо. Женщина утверждала, что ее муж плохо обошелся с ней, покончив с собой. Это трудно было опровергнуть, поскольку в ее словах имелась доля истины. И все же у людей складывалось неприятное впечатление от того, что миссис Бушер думала только о самой себе, и ее эгоизм распространялся даже на отношения с детьми, которых она, несмотря на природную привязанность, считала нежеланной обузой. Пока Маргарет развлекала малышей, мистер Хейл старался перевести мысли вдовы в более возвышенную плоскость и отвлечь ее от постоянного ворчания. Дети горевали о своем папочке более искренне, чем их мать. Для каждого из них он был добрым и ласковым другом. Вспоминая о нем, они говорили нежные слова, что свидетельствовало о том, что при жизни их несчастный отец доставлял им радость.

– А тот, который лежит наверху, это правда он? – спросил старший сын. – Что-то тот дядя не похож на папу. Я боюсь его. А папу мы никогда не боялись.

У Маргарет испортилось настроение, когда она услышала, что миссис Бушер, эгоистически требуя к себе сочувствия, водила детей наверх и показывала им обезображенный труп отца. Теперь глубокая печаль у маленьких чад смешалась с ужасом, который они испытали при виде покойника. Маргарет пыталась отвлечь их, занять какими-нибудь делами, полезными для матери, – или, точнее, домашней работой, которую любимый папа мог бы попросить их выполнить. В своих уговорах Маргарет оказалась более успешной, чем мистер Хейл. Дети поняли, что их обязанности не такие трудные, и начали сообща наводить порядок в неубранной комнате.

Тем временем мистер Хейл рассуждал о слишком высоких и малопонятных для больной женщины материях. Находясь в оцепенении, она не могла представить, как душевные страдания мужа побудили его на столь ужасный и мучительный шаг. Она оценивала его смерть со своей точки зрения. Эта женщина не желала понимать терпеливую милость Бога, который не вмешался в ситуацию и не воспрепятствовал самоубийству супруга. Миссис Бушер порицала своего мужа за то, что он поддался отчаянию. Она не находила никакого извинения за опрометчивый поступок Джона, но вместе с тем ругала всех, кто мог ввести его в такое безнадежное состояние. Сначала ее гнев пал на промышленников – в частности, на мистера Торнтона, чью фабрику намеревался разгромить Бушер. Ведь это по заявлению Торнтона был выписан ордер на арест ее мужа, пусть позже и отозванный. А Союз, воплощением которого, по мнению женщины, был Хиггинс! А шумные, вечно голодные дети! Все они представляли огромную армию личных врагов, по вине которых она стала беспомощной, несчастной вдовой.

От этих неразумных обвинений Маргарет пришла в уныние. Когда они вышли из дома Бушера, она уже не могла развлекать отца веселым разговором.

– Виной всему городская жизнь, – сказала она. – Нервы местных жителей напряжены от спешки, суеты и происходящих событий. Маленькие мрачные дома, похожие на клетки, тоже омрачают души горожан и вводят их в депрессию. В сельской местности люди чаще проводят время на открытом воздухе – даже дети, и даже зимой.

– Тем не менее большая часть населения живет в городах. В сельской местности люди приобретают закостенелые привычки и становятся фаталистами.

– Да, я признаю этот факт и полагаю, что стиль жизни людей создает свои соблазны и обязательства. Горожанам нужно научиться терпению и спокойствию, а жителям сельских областей не мешало бы стать более активными и терпимыми во время нежелательных критических ситуаций. И тем, и другим трудно думать о будущем. Первым мешает слишком насыщенное и суетливое настоящее, вторым – чрезмерное наслаждение своим почти животным существованием, где ничего не нужно планировать и незачем заглядывать вперед на несколько лет.

– Выходит, что бесконечная суета и глупое довольство настоящим создают одни и те же эффекты. Как жаль эту бедную миссис Бушер! И как мало мы можем сделать для нее.

– Все же мы не оставили ее без внимания, хотя наши усилия оказались абсолютно бесполезными. Ах, папа! Мы живем в жестоком мире.

– Ты права, дитя мое. Во всяком случае, мы теперь ощущаем это в полной мере. Но даже в нашем горе у нас был счастливый момент. Какое удовольствие принес нам визит Фредерика!

– Да, это был приятный сюрприз, – согласилась Маргарет. – Очаровательная, быстрая и запретная встреча.

Она внезапно замолчала. Воспоминание о визите Фредерика было испорчено ее трусостью. Из всех человеческих слабостей она больше всего презирала отсутствие храбрости – ту низость сердца, которая вела к неправде. Она сама была во всем виновата. И, главное, о ее лживых показаниях знал мистер Торнтон. Интересно, стыдила бы она себя так часто, если бы о ее обмане было известно другому человеку? Маргарет вообразила себя в роли обманщицы перед тетей Шоу и Эдит, перед отцом, перед братьями Ленноксами и перед Фредериком. Мысль о том, что брат узнает о ее лжи, пусть сказанной ради его спасения, была самой болезненной – ведь их связывало друг с другом столько уважения. Но даже разочарование Фредерика было ничем в сравнении с виной, которую она чувствовала при мысли о встрече с мистером Торнтоном. И все же Маргарет хотела увидеться с ним, чтобы отбросить неопределенность и понять, как изменилось его мнение о ней.

Ее щеки запылали при воспоминании о том, с каким пренебрежением (в ранние дни их знакомства) она отзывалась о торговле, говоря, что такому виду деятельности присущи обман и бессердечие. Она утверждала, что фабриканты сбывали товар низкого качества по высоким ценам и получали кредиты под капитал и ресурсы, которыми не обладали. Маргарет вспомнила насмешливый взгляд мистера Торнтона, когда в нескольких словах он дал ей понять, что в большой схеме коммерции все бесчестные пути в конце концов вели к убыткам; что обман в торговле, как и в любой области человеческих отношений, являлся глупой уловкой. Тогда она, цепляясь за свои убеждения, спросила его, не думает ли он, что покупка дешевых товаров и продажа их по высокой цене на других рынках доказывала полное отсутствие рыцарской справедливости. Ее отец, услышав, что она использовала выражение «рыцарская справедливость», указал ей на более подходящее словосочетание – «христианская справедливость». Затем он перевел спор в личный монолог, тем самым лишив ее возможности вставлять в разговор свои язвительное замечания.