Король сусликов - Гоян Николич

сыро. По лазу сновали веселые суслики с подарочными упаковками в руках. Некоторые грызуны, наряженные как герои «Рождественской песни» Диккенса, разбившись на группы, пели колядки.

— Что они делают? — недоуменно спросил я. — Сейчас же середина лета.

— А нам плевать, — фыркнул Чаз. — Мы празднуем Рождество три раза в год.

К нам присоединилось двое телохранителей Чаза, как всегда, вооруженные до зубов калашниковыми, пистолетами «глок» и гранатами, которые болтались, прикрепленные к черным бронежилетам.

Мы сели в «хаммер» с открытым верхом и понеслись, разбрызгивая колесами грязь. Мне по лицу нещадно хлестнул корень, свисавший с потолка туннеля. Чаз, громко чавкая, уминал чипсы.

Вскоре мы вынырнули из туннеля навстречу яркому солнцу, оказавшись на поле для гольфа. В отдалении стучали инструментами плотники, чинившие обгоревшую стену дома вице-президента. Рабочий катил прочь тачку, груженную останками погибшего гриля-барбекю. Там, где некогда находилась просторная веранда из красного дерева, громоздились сваленные в кучу обугленные деревянные обломки.

Чаз показал на желтые экскаваторы, выстроившиеся в отдалении в ряд, словно танки на поле перед началом боя. Мужчина, стоявший на лугу, снял каску и помахал ею, словно генерал, дающий сигнал к наступлению.

— Я тут лично не увижу ничего нового, — промолвил Чаз. — Мне просто хочется, чтобы на это посмотрел ты.

Ждали мы недолго.

Экскаваторы, один за одним рыкнув моторами, ожили и поехали к остаткам поселения сусликов, некогда занимавших всю долину. Вскоре луг превратился в мешанину из грязи, которую время от времени застилал сизый дым из выхлопных труб. Я увидел, как ковш одного из экскаваторов облепили целые гроздья зверьков. Они посыпались на землю и бросились наутек. Тем временем машины продолжали перекапывать луг. До меня донеслись жалобные крики погребаемых заживо. Раненые суслики — кто хромая, кто ползком — спешили прочь от своих разрушенных жилищ. Кричали женщины, голосили дети, но экскаваторы методично продолжали перекапывать землю.

Двое телохранителей Чаза вскинули автоматы и прицелились.

Чаз, покачав головой, велел им опустить оружие. Мы сели обратно в «хаммер». Я попросил водителя свернуть на дорожку, ведущую к дому вице-президента.

— Что ты задумал? — спросил Чаз.

— Увидишь.

Автомобиль остановился, и я вышел. На стремянке стояла женщина в худи и черных легинсах и подрезала ветки декоративной елки. Она помахала рукой мужчине на лугу, а тот снял каску и помахал ей в ответ.

Я сунул руку в «хаммер» и бибикнул.

Женщина обернулась. Я бибикнул снова. Затем принялся скакать на месте. Женщина устремила взгляд к подножию стремянки, а я поднял руки над головой и принялся ими размахивать.

— Да, я всего тридцать сантиметров ростом! Сегодня я тебе приснюсь в кошмарах! Ну же! Посмотри на меня! Посмотри на меня-а-а-а-а!

Женщина выронила ножницы и, повернувшись спиной к стремянке, медленно спустилась, едва не упав. Она не сводила с меня взгляда, а я все кидал в нее комочками земли и кричал тонюсеньким голосом:

— Смотри на меня-а-а-а-а! Смотри-и-и-и-и-и! Тебе сегодня будут сниться кошмары!

Молотя воздух руками, она кинулась в дом. Я бросился за ней, но ступеньки крыльца, черт бы их подрал, оказались слишком высокими, и я не смог по ним забраться.

ГЛАВА 54

Я проснулся в жаркой, душной спальне и прикоснулся к жене. От ее кожи исходила приятная прохлада. Ощущения казались совершенно реальными, и я никак не мог поверить, что у меня галлюцинации.

— Ты задремал, — сказала мне она. — А теперь давай, рассказывай, что у тебя случилось. И постарайся при этом не уснуть.

Я поведал ей, как погиб лейтенант.

— Он закричал. Знаешь, у него всегда был низкий голос, а когда его ранило, он заверещал — тонко-тонко, как маленький ребенок. Лейтенанты у нас во Вьетнаме не заживались.

Я рассказал ей о Паппасе. О том, как ребята один за другим падали в траву.

— А потом кто-то налетел на меня сзади и повалил на землю. Я же просто стоял, как идиот. — Я прерывисто вздохнул.

Она погладила меня по плечу.

— Хочешь узнать о солдате, который мне постоянно снится?

— Да.

— Вот именно в этот момент он и появляется на сцене, — произнес я, словно драматург. — Он мне крикнул: «Давай! Давай! Давай!»

— Так это был он?

— Ага.

Я понял, что меня уже не остановить. Я сел, прислонившись спиной к изголовью кровати. К горлу подкатила дурнота. В комнате и так было очень тепло, но мне отчего-то захотелось оказаться на жаре, словно она несла в себе успокоение. Так и тянуло взять ружье и пойти пострелять в койотов, которые снова за кем-то погнались.

Рядовой закричал: «Давай! Давай! Давай!» — и показал пальцем, куда бежать.

Я рассказал, как он гонял во рту жвачку. Как потом заорал: «Сержант, прикрой меня!» — и показал на Паппаса, паренька-грека, который любил читать Еврипида.

«Эй, сержант, ты что, оглох? Прикрой меня! Мне надо за рацией!» — Рядовой смотрел на меня умоляюще. Кругом царил страшный грохот, и я лишь видел, как шевелятся его губы. «Прикрой меня», — повторил он.

Кто-то бросил еще одну дымовую гранату. Два солдата по разные стороны прогалины истошно кричали друг на друга. В траве я увидел сошки брошенного пулемета М-60.

«Может, нам, это… — Я не узнавал собственный голос. — Лучше остаться здесь…» — «Господи боже, ну пожалуйста… ну прикрой ты меня…» — принялся умолять меня солдат.

А потом он сорвался на бег. Из-под ботинок летела жидкая грязь.

Я увидел пробковые шлемы и форму цвета хаки — через лес, вытянувшись цепью, шли солдаты регулярных войск Северного Вьетнама.

— Ты пойми, — я коснулся ее лица. Точнее, его образ, засевший у меня в голове. — Пойми, это я его убил. У меня не хватило силы воли взять себя в руки и прикрыть его. Он мог бы связаться с базой по рации, запросить помощи. А я словно окоченел. Это я всех убил. Потому что повел их по той тропе. А потом окоченел.

Потом я рассказал, как в тот день в джунглях, много-много лет назад, мне в левый глаз попал крошечный металлический осколок. Ощущение было, словно в меня угодила острая ледышка.

— Все мои ребята погибли…. А я? Так, пара царапин. До сих пор поверить не могу.

Потом наступил вечер. В тропиках темнеет быстро: вроде еще сумерки, а потом раз — и словно кто-то накрыл черным покрывалом силуэты деревьев. Рисовое поле частично оказалось завалено упавшими стволами. Я пополз на карачках в эту мешанину из листьев, веток и корней. В воде кишели насекомые и плавали куски навоза. Я замер, опершись на локти, и принялся ждать.

В темноте