Славия. Паруса над океаном - Александр Белый

Вдруг перед глазами возникла супруга из той, будущей жизни, мать двух моих детей. Ей тоже рожать было сложно, и доктор сразу предупредила о необходимости кесарева сечения. Поэтому делали полостную операцию и в первом случае и во втором. Лично я очень переживал за эти роды, консультировался с Вадиком, хирургом одной из киевских клиник, моим давним товарищем, а также двумя посторонними врачами, при этом проштудировал всю специальную медицинскую литературу. Тогда еще Интернета не было, но из-за тяжелой ситуации весь процесс от разреза живота до изъятия ребенка и специальных швов на матке изучил самым тщательным образом. Прошло много лет, но, как ни странно, знания из моей головы не выветрились.

Еще вспомнился дружбан Серега Балашов, которому в полевых условиях удаляли аппендицит. Тогда мы всей компанией летали в тайгу на охоту, а Вадик, как всегда, таскался со своим хирургическим чемоданчиком, из-за чего мы постоянно прикалывались. Вот и случилось так, что пришлось мне ассистировать хирургу в самой обычной брезентовой палатке.

Оперировать самому? Но я в этом совершенно ничего не понимаю! Конечно, и в той жизни и в этой довелось разделать немало убоины, но свинья, бык или олень – это ведь не человек!

Неужели с Настей ничего не сделаем? В том, что смогу вскрыть живот и вытащить детей, даже не сомневался, на это настроился изначально, как только услышал от Фомки, что Настя помирает. Но сможем ли спасти роженицу?

Насколько мне было известно из прочитанных источников, кесарево сечение начали делать еще в античные времена. Согласно древнегреческим мифам, из чрева умершей матери были извлечены братья Дионис и Асклепий. В Риме в седьмом веке до нашей эры был даже принят закон об обязательном вскрытии животов умерших рожениц, а хоронить беременных категорически запрещали[62]. Затем эти начинания задавила папская инквизиция, и лишь в начале XVII века хирургом Траутманном из Саксонии в Европе была сделана первая удачная полостная операция.

В России подобные операции стали делать примерно через сто пятьдесят лет. Правда, не все было хорошо, врачи почти всегда совершали одну и ту же системную ошибку, и роженицы умирали, зато новорожденные оставались живы. И лишь в середине XIX века разобрались, что к чему.

Помню, поинтересовался также и вопросом, что собой представляла хирургия в Средние века, какими методами пользовались, какие инструменты использовали древние трупорезы-костоломы-кровопускатели. Факты ужаснули своим невежеством, тогда-то мне и пришло в голову, что современный человек конца ХХ века (у кого есть мозги в голове и руки не из задницы выросли) с медицинской точки зрения гораздо грамотнее, чем самые продвинутые хирурги минувших времен. Они даже раны зашивали сапожным шилом! И выживали у них те, кому не занесли инфекцию.

Сам собой напрашивался вопрос, зачем же заранее убивать девочку, если ее нужно хотя бы попробовать спасти!!

– Все! Говорить не о чем, делаем операцию! Горячая вода где?

– Вон в корыте, – подсказал Фомка. – Еще у кока казан на плите.

– Всю горячую воду сюда, бегом. А винный настой опия приготовлен?

– Степка наколотил целую бутылку, но лично я его ни разу никому не давала, – ответила Оксана.

– Все когда-то делается в первый раз. Налей Насте маленький шкалик, дай выпить, пусть засыпает.

– А не мало будет?

– Лишь бы не было много, в крайнем случае добавим. – Стал расстегивать свой хубон и кивнул инвалидам. – Раздевайтесь! Вы трое и ты, Оксана. Догола.

– Зачем? – удивленно спросил Степа Жук.

– Чтобы не занести инфекцию, попробуем спасти детей и Настю. Остальные – вон за дверь! Будьте рядом, может, чего-нибудь понадобится поднести или подать. Новиков, ты тоже иди и попроси отца Герасима помолиться Господу. И сам молись.

Блин, ну почему умная мысля приходит опосля, когда уже некуда бежать? Ведь есть же шприц, нужно было элементарно синтезировать в дорогу морфин и сейчас с обезболиванием не морочить голову ни себе, ни людям. Кстати, о чем-то мне опий, морфин и героин напоминали, нужно будет взять на заметку и тщательно проанализировать.

Вроде в это время и разные одиночки, и торговые компании приступили к реализации опия в Европе. Но очень скоро проявится самый грандиозный потребитель – Китай, который будет выкуривать это зелье в немыслимых, колоссальных количествах. Вот тогда и начнется настоящая война, в которой государство-победитель за суммы от опийных операций (куда там золоту и брильянтам!) обретет настоящее могущество и мировое господство. Да-да, этот вопрос нужно обдумать.

Открыв крышку хронометра и отметив, что стрелки показывают без двух минут полдень, снял с себя все до последней одежки, взял мыло, подошел к корыту и стал тщательно отмывать руки. Хорошо, что ногти два дня назад срезал почти под корешок. К этому времени Настя перестала стонать. Видно, засыпала. Света над столом было достаточно, четыре масляных лампы со стеклянными колпаками операционное поле, как говорил Вадик, освещали хорошо.

– Николай, полей мне на руки, – сказал одному из полудокторов, оглянулся и заметил одну общую странность: никто не усомнился ни в одном моем слове, мои указания выполнялись так, будто бы все делалось ежедневно. Оглядев обнаженные тела помощников, продолжил:

– Давай-ка, Степа, вытащи рулон полотна и каждому оторви по метровому куску. Надо прикрыться, дабы Оксану не смущать.

– Га-га-га, – рассмеялись парни. – Надо еще посмотреть, кто кого смутит.

– Вот-вот, – поддержал их. – Груди у тебя, Оксана, красивые, поэтому тоже завернись. Иначе мы вместо того чтобы работу работать, начнем на тебя пялиться.

– Ги-ги-ги, га-га-га, – засмеялись ребята, Оксана тоже ухмыльнулась.

Чем-то удивить или испугать моих ребят было невозможно, а уж крови они точно не боялись. За свои восемнадцать-девятнадцать лет насмотрелись и нанюхались ее досыта. Что говорить, если казачонку в шесть лет вручают нож и ставят руку, приучая правильно и эффективно перерезать горло барану, а девчонок в этом же возрасте учат резать кур.

– Все, хорош ржать. Оксана, быстро сбрей все волосы с лобка. Дай ей бритву. Степа, оторви по большому куску ткани на косынки, чтобы можно было прикрыть голову, рот и нос. А еще доставай свой хирургический ящик и кетгут.

– Кетгут, это который шнурок из бараньих кишок?

– Он самый, – утвердительно кивнул, завернул бедра в простынку и подошел к двери. – Эй, кипяток где?

Дверь тут же отворилась, и кок Петро вместе с Фомкой затащили сильно парящий котел.

– Фомка, дверь в каюту не открывать, пока я не выйду, ясно?

– Так точно!

Когда они ушли, взглянул на Настю и увидел, что она уже отключилась. Убрал окровавленный тряпичный сверток и увидел, что шейка матки действительно раскрыта всего сантиметра на три, но не сказал бы, что у роженицы было сильное кровотечение. Может, я чего не понимал, только вверху на животе часто-часто возникали и пропадали бугорки.

– Смотрите, те, которые в ней сидят, сильно просятся наружу. Я не доктор, ребята, и не знаю, все ли правильно сейчас делаю, получится ли у меня. Но нужно попробовать.

– Верно, – согласилась уже завернувшаяся в льняную простынку Оксана. – Нужно попробовать, хуже не будет.

– Тогда завязываем косынки, закрываем рот и нос, протираем руки хлебным вином. – Проконтролировал, как исполняются распоряжения, и продолжил: – А теперь, Степан и Сашка, становитесь слева, а вы, Оксана и Николай, справа. Я стану между вами посредине, внимательно наблюдайте и делайте, что скажу. Если все получится, придется вам не одну такую операцию проводить, особенно тебе, Оксана.

– Дал бы Бог, скольких бы детей и баб спасли, – глухо пробубнила она сквозь завязанный платок.

– Вообще-то вначале в мочевой пузырь вводят катетер, но чего нет, того нет. Если вам доктор Янков не рассказывал, что это такое, я потом расскажу. Все, приступили. – Открыл Степкин хирургический ящичек, изготовленный Иваном Тимофеевичем из платины, и заглянул внутрь. Все эти инструменты были сделаны по моим эскизам. Вытащил прокипяченный цельнометаллический ножик, похожий на скальпель из той жизни, и протер его спиртом. Затем обильно протер спиртом место разреза.

Читал, что можно вскрывать вертикально, от пупка до лобка, но это когда сильно спешишь, а мне спешить не надо было, мне нужно было попытаться эту маленькую женщину спасти. Поэтому сразу над лобком сделал неглубокий, сантиметров семнадцать длиной разрез кожи, приблизительно такой, какой когда-то видел в книге на картинке. Много или мало, не знаю, ну, как получилось. На натянутом животе он тут же разошелся, обнажил мышцы.

Когда Вадик удалял Сереге Балашову аппендицит, то делал глубокие послойные резы, правда, в том рыхлом пивном животяре имелось чего резать. А на этой худобе несчастной и пальцем все проткнуть можно было. Увидел два кровоточащих сосуда, кривой иглой подцепил их и крепко затянул, комментируя свои действия. Сколько лет прошло, а то, как Вадик делал операцию, прямо стояло перед глазами.