Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

лесозащитной полосы, к которой теперь вплотную подступил городок, Герасим Кондратьевич смотрел в степь, простирающуюся до самого горизонта. И видно было — ничего в ней не искал, ничего не привлекало его взора. Вбирая в себя широко открывающиеся дали, просто медлил с ответом, очевидно, надеясь вообще обойти этот вопрос молчанием.

— Та-ак, — протянул Сергей Тимофеевич. — Значит, виноват.

— Вчера Люду видел, — не оборачиваясь, отозвался Герасим Кондратьевич.

Сергей Тимофеевич проронил с досадой:

— Выходит, снова та чертовка дорогу перебежала.

— Прошла, не глянув, как все эти двадцать пять лет. Словно никогда ничего не было между нами.

— И не было! Все это ты выдумал.

— Может быть, выдумал... Только ведь было, было! Или забыл?

— Слушай, Герасим, — не сдержался Сергей Тимофеевич, — твоей жене — цены нет! За все доброе к тебе ты должен ее на руках носить.

— Верно. — Герасим Кондратьевич все так же всматривался в степь. — Справедливые твои слова ко мне Рая — всей душой.

— Так сколько же можно сходить с ума?!

— А если это единственная радость! — Герасим Кондратьевич усиленно дымил папиросой. — Если... Да что там! Вспомню — и зайдется сердце, защемит.

— Ну да, — сказал Сергей Тимофеевич, — чем не причина в бутылку заглянуть. Хватишь зелья, еще больше душа надрывается.

— И все-то ты знаешь. — Герасим Кондратьевич тяжело вздохнул. — На все у тебя готовый ответ.

— Что же здесь мудреного? Я тебе больше скажу, Геся. Не ее ты любишь — страдания свои. Свою боль тешишь.

— Пусть так, — мрачно сказал Герасим Кондратьевич. — Но это — мое! Понимаешь, Сергей, мое! — Он стиснул виски ладонями и уже тише сказал: — Голова раскалывается...

Сергей Тимофеевич закурил новую папиросу и тоже стал смотреть в степь, будто она могла объяснить то, что для него оставалось необъяснимым.

4

Ростислав, уехавший в город еще утром, возвратился со своей однокурсницей, теперь уже инженером-химиком Лидочкой, о существовании которой все Пыжовы, конечно же, знали.

— Это — Лида, — сказал Ростислав так просто, как само собой разумеющееся.

Анастасия Харлампиевна невольно прослезилась, ощутив и боль, и радость, видимо, неизбежные в жизни каждой матери, которой вдруг открывается, что ее ребенок стал взрослым.

— Входи, входи, доченька, — засуетилась она. — А мы уже выглядываем... — В борении со своими чувствами все же успела подумать, что так или иначе, но приходит время, когда дети выбирают друга жизни, чтобы идти своей дорогой. И уж если Ростику по сердцу эта беленькая миловидная девушка с такими неожиданно темными глазами, значит, и она, мать, раскроет ей свою душу. Анастасия Харлампиевна улыбнулась Лиде, крикнула в комнату: — Аленка, встречай гостей!

А Ростислав уже представлял приехавшего с ними товарища — высокого, не по-летнему несколько бледноватого молодого человека, близоруко щурящегося сквозь толстые стекла массивных очков:

— Всеволод. Восходящее светило медицины. Гиппократ двадцатого века.

Парень будто не слышал этой нарочито выспренной рекомендации, вежливо поклонился Анастасии Харлампиевне. Он был все таким же — сосредоточенным, немногословным — когда знакомился с остальными. Казалось, его ничто не интересовало здесь: ни этот домашний праздник, ни ранее не знакомые ему люди. А музыка, гремевшая на весь дом, вроде бы даже причиняла ему физические страдания. Заметив это, Аленка убавила звук магнитофона, спросила:

— Тебе, Сева, не нравится шейк?

Он ответил будто бы даже с вызовом:

— Признаться, я в этом ничего не смыслю.

Вмешался младший Пыжов Олег:

— Чего там... Законная лента.

— Ничего себе, сказал Сергей Тимофеевич. — Воют словно коты. И наши, глядишь, туда же.

— Дурной пример заразителен, — вступила в разговор Анастасия Харлампиевна, заканчивающая накрывать стол. — Ростик как-то билеты нам с отцом принес на эстрадный концерт. Пойдите, мол, послушайте — заслуженная артистка, лауреат конкурсов... Так ведь битых два часа эта девчонка кричала на нас.

Ребята засмеялись. Анастасия Харлампиевна недоумевающе глянула на них, на мужа:

— Скажи им, отец.

— Точно. Певички той с гулькин нос. Спряталась за микрофоном — не видно. Но едва не оглушила.

— Известно, ваша музыка — «Распрягайте, хлопцы, коней», — поддел Олег. Только кони поотстали от эпохи  не те скорости.

Вмешалась Алена:

— Беда мне с вашей категоричностью. И старые мелодии хороши — это, Олежка, к твоему сведению: у них своя прелесть, свои глубинные народные истоки. И нынешние песни, дорогие родители, возникли не случайно. В них отражены ритмы сегодняшнего дня.

— Сразу чувствуется университет! — похвалил ее виновник торжества. Твои теоретические выкладки, сестренка, безупречны. Предлагаю практические мероприятия: родителей — чаще вытаскивать на эстрадные концерты и молодежные вечера, а Олега — обязать время от времени слушать серьезную музыку, народные песни. Причем, в оригинале.

— Верно, Рост, — сразу же подхватила Аленка.

— Ты смотри, мать, Сергей Тимофеевич лукаво прищурился. — Яйца кур учат.

— Для тебя это новость? улыбнулась Анастасия Харлампиевна. — Мы у себя в школе уже к этому привыкли.

— Да я ведь совсем не о том...

— Здесь все логично, Сережа. Ростик сделал правильные выводы из Аленкиного утверждения. Жаль только, что наша дочь полагает, будто мы этого вовсе не понимаем.

— Сдаюсь! — засмеялась Аленка. — В полемике с многоопытным педагогом мне еще не устоять. Утешаю себя мыслью, что остаются в силе мои рекомендации Олегу.

— Не обольщайся, сестричка. Мне твои рекомендации — до лампочки, — отозвался Олег.

— Вот и поговори с такими, — проворчал Сергей Тимофеевич,

— Занозистые, — поддакнул Герасим Кондратьевич. — «Разумные».

— Разве это плохо? — спросила Аленка. — Вы, дядя Герасим, так сказали, будто недовольны. Но ведь повторяться поколениям нет смысла. Мы, дети, должны продолжать своих родителей. Вот это главное. А нас еще на более высоком этапе общественного и технического развития продолжат наши дети...

— Ну, это как сказать, — глубокомысленно проронил Всеволод. — Все зависит от характера каждого человека. А характер, как известно, запрограммирован в генах.

Герасим Кондратьевич подтолкнул своего друга, шепнул:

— О чем это они, Сергей?

— Слушай, Герасим, слушай, — тихо отозвался Сергей Тимофеевич, явно заинтересовавшись разгоревшейся дискуссией.

В это время заговорила Аленка:

— Не фетишизируешь ли ты, Сева, эти самые гены? Наследственность, конечно, важный элемент. Но гены — всего-навсего биологический материал. Потому и наследуются лишь физические качества. Главное же, что делает человека человеком — воспитание.

— Врач-интерн и будущий педагог выясняют, кто из них более обществу нужен, — резюмировал Ростислав.

Нет, в самом деле! — воскликнула Алена. — Предположим, у родителей с откорректированным набором положительных генов рождается ребенок. По-твоему, Сева, этого вполне достаточно для развития гармонической личности. Но давайте изолируем новорожденного, заботясь лишь о его пропитании, ведь дикарь получится.

Это непременно, — сказал Герасим Кондратьевич.