Лестинца - Егор Фомин

Он усомнился в существовании этого сада, и тот поплыл, задрожал радужным маревом.

Отчаянным усилием попытался Кан-Тун увидеть, что же стояло за садом. В колыхавшемся маревом саду замелькали мшистые ветви, воздух стал сырым и тяжелым.

Последним усилием принц стряхнул наваждение и понял, что стоит в дремучем лесу. Извалянный в грязи, в изорванной одежде, снедаемый голодом и жаждой.

В самом страшном сне не мог принц представить себе такого дикого леса. Замшелые ветви деревьев, гниющих заживо. Толстый слой мха, покрывающего упавшие стволы. Ни единого просвета между тесно переплетенными ветвями. Ни единого лучика сверху. Могучие, вознесшиеся в серую высь вековые ели.

Принцу стало страшно. Он не мог не то, чтобы представить себе, как выбраться из этого бурелома, но даже и как попал сюда.

Выхода не было.

Он закрыл глаза и расслабился.

И услышал далекое пение птиц. Радужных красивых птиц. Которые никак не могут жить в таком нечеловеческом лесу, отрицающем жизнь. Которые должны жить в прекрасном саду, среди ярко зеленой травы и вечно спелых плодов. Саду с ровно подстриженными газонами и аккуратной дорожкой под ногами.

Когда открыл глаза, он стоял в саду на дорожке, уводящей ко дворцу небесной красоты и грации.

Отдавшись на волю наваждению, он позволил привести себя в палаты дворца, и лишь найдя в трапезной зале вальяжно развалившегося Итернира, окруженного красавицами разной степени обнаженности, и одуревшего от снеди Крына, Кан-Тун отчаянным напряжением воли стряхнул настойчивый морок.

Они были на крохотной полянке все в том же варварском лесу. Отощавший и осунувшийся Крын, шлепая губами, пускал пузыри со сноровкой идиота-мастера. Итернир, вывалянный в грязи, развалился на полусгнившей коряге. Повязка с ноги размоталась, и рана исходила черным гноем.

Они шли по небесному саду прочь от великолепия дворца. Кругом царил покой и безмятежность. Никто не спешил их задерживать. Не стучали за спиной копыта погони, не было слышно проклятий в спину. Но нет-нет, да мелькнет меж деревьев тонкий стан, и Итернир тоскливым волчьим взглядом проводит его.

— А почему, собственно, я должен уходить? — не выдержал он, в конце концов.

— Пойдем, — даже не оглянулся принц, продолжая путь, — это все не настоящее. Ты же видел.

— Ну и что? — остановился Итернир, — мне нравится этот сад, и эти женщины!

— Это иллюзия, — спокойно сказал Кан-Тун, останавливаясь.

— Мы все живем иллюзиями, — отчаянно возразил Итернир, — и, выбирая из них, я хочу эту!

— Но ты же того… — озадаченно посмотрел на него Крын, помрешь же… от голода…

— Зато я умру счастливым!

— Это счастье? — очень серьезно спросил Кан-Тун, — это лишь призрак счастья.

— Ну, зачем я вам? — сопротивлялся тот, — зачем я тебе? Оставьте меня и идите дальше!

— Это же еще одна ступень Лестницы! — вскричал, не сдержавшись, принц, — Лестница идет дальше! Если бы мы оставили хотя бы кого-нибудь внизу, разве смогли бы подняться сюда?!

— А может теперь все будет по-другому? — упорствовал Итернир, может все-таки дойдет лишь один?! В конце концов, вы же заберете с собой Ланса и Ригга!

— Знаешь, — вдруг спокойно и с легкой грустью ответил Кан-Тун, — я, наверное, боюсь, что если ты останешься здесь, то с нами не пойдут и Ланс и Ригг. А надо идти дальше.

— А зачем? — вдруг так же спокойно спросил Итернир, — зачем тебе так нужно наверх? Посмотри, ведь все вокруг — иллюзия.

— Не знаю. Уже давно — не знаю. Раньше знал. Внизу. Но надо дойти. Обязательно. И может быть, поднявшись над этой ступенью, мы оставим иллюзии за спиной.

— Хей! — подпрыгнул и хлопнул в ладоши Итернир, и в голосе его была радость, — раньше я учил тебя жизни, теперь — наоборот. Мне это нравится! Пойдем, я хочу посмотреть, что там выше! Пойдем, будущий государь, сильный и справедливый, — обнял он принца, — пойдем, бывший пахарь, а теперь герой, — обнял он другой рукой Крына, — Хей, небеса! Мы дойдем! Вместе!

Ланс колол дрова. Мечом. Очевидное неудобство и нелепость этого способа нисколько его не смущала. Обнаженный по пояс, с выражением полнейшего безразличия на лице ставил на чурбан очередное полено, размахивался без тени той широты, что была так характерна для Крына, коротко бил. Потом снова ставил полено. Раз за разом. Не меняя даже выражение лица.

Спутники довольно долго стояли у калитки, опершись на ограду, не решаясь прервать увлеченного работой воина. Когда поленья закончились, он выпрямился, огляделся.

— А-а! — обрадовано протянул он, заметив своих бывших спутников, — это вы! Родная! — позвал, повысив голос, но в этом сильном, хотя и хриплом, голосе не было уже слышно прежней стали, гости к нам. Стол готовь! Да вы проходите, в дом проходите. Нет в ногах правды. Ведь так говорят? Посидим. Выпьем, — подмигнул он, снизив голос на последнем слове, — у меня припасено…

Он смотрел на гостей, и глаза тлели чуть грустной, но спокойной, теплотой и заботой. И пелена забот радушного хозяина была еще крепче и надежнее, чем прежняя броня выцветшего безразличия. И лишь в самой глубине, подо льдом тепла и ласки втайне от хозяина полыхнул огонь, и что-то зашевелилось, гоня прочь нахлынувшую ностальгию, и заставляя излишне твердо сжимать пальцы на эфесе меча. Сжимать совсем не так, как удобно для рубки дров. Иначе. Как раньше.

Вокруг них шумел жизнью радостный лес. Ушла назад осенняя пора, в которой стоял дом Ланса. И спутники приближались к изумрудным летним дубравам, в которых попрощались с Риггом.

Идти иллюзией было противно, но иначе не было никакой возможности. Все снаряжение и все припасы пропали. Их мучили голод и жажда, а здесь, в иллюзии, они были вечно сыты. Итернир не мог идти со своей распухшей ногой, а здесь он мог шагать без костыля, который был также потерян. Все вещи, даже плащи Итернира и Кан-Туна были оставлены где-то во дворце и их было уже не найти ни в иллюзии ни даже в реальном мире.

В иллюзии они могли хотя бы идти.

Надеяться найти Ригга. Именно надеяться. Потому, что рассчитывать на это нельзя. Потому, что Ланс остался позади, колоть дрова для жены и сына.

С трудом они поляну, где простились с Риггом. Повертелись, пытаясь понять, куда идти дальше, и не нашли ничего лучшего кроме как кричать на весь лес, отчаянно пытаясь дозваться.

— Тут я, тут, — добро улыбнулся Ригг, скоро выйдя из тени деревьев, — и не стоило так уж шуметь, тварь лесную пугать…

Ригг вел своих друзей к шалашу, что он выстроил для них, с любой. И думал. Принц говорит что все кругом мара. Может быть. Ему виднее. Все-таки сын государя и сам будущий государь. Ему виднее. Значит все это — трава, цветы, запахи леса, которые он отличил бы от сотен других, тропинка, по которой прошел бы и с закрытыми глазами, любая его, все это неправда. Наверное. Если принц так говорит, значит — это так и есть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});