Гонки со смертью - Мэг Гардинер

Кай Торренс умерла еще до того, как мы приземлились.

Морин Суэйзи находилась под капельницей в больнице научного центра. Доктора затруднялись сказать, выживет ли она. Яд в шприце оказался генно-модифицированным вариантом тетродотоксина, веществом ярко выраженного нервно-паралитического действия, аналогичным яду рыбы фугу. У нее были поражены сердечно-сосудистая и нервная системы, выявлен частичный паралич тела, и она страдала от непереносимых болей. В общем, Суэйзи получила по заслугам. Когда ее попросили написать имя кого-нибудь из ближайших родственников, она взяла ручку и нацарапала: «Убейте меня!» Мать была абсолютно невозмутима, рассказывая мне все это.

А потом я уснула и спала как младенец.

На следующей неделе, когда я выписалась из больницы, мы с Джесси устроили себе поездку в пустыню. Моя левая рука покоилась в гипсе. В тазовой кости нашли тонюсенькую трещину, все остальное вроде бы было в порядке. В больнице мне сделали магниторезонансное сканирование и не меньше десятка анализов крови — все они показали, что в моем организме не обнаружено заразы, порожденной «Южной звездой». Джесси вел машину непринужденно, высунув локоть в окошко. Звучало хорошее кантри. Он вообще разбирался в музыке, и за это я любила его еще больше. В синем лакированном небе парила в поисках добычи хищная птица.

К северу от Чайна-Лейк Джесси свернул на заброшенную грунтовую дорогу, поднимавшуюся вверх по склону к колючим зарослям. Дело шло к вечеру, и солнце начинало садиться. Над горами клубились грозовые тучи. Он остановил машину, и мы направились к краю обрыва, чтобы найти себе местечко с красивым видом.

В руках я держала охапку белых роз. Я вытянула из нее один цветок.

— За Келли.

И бросила его по ветру.

— За Сиси.

Так я кидала цветы с обрыва, пока не осталось всего несколько роз.

— За Валери.

Я отправила цветок в полет. Оставалось семь. Из них я вытащила три и высоко подняла. Голос мой дрожал.

— За Томми.

Три белые розы, описав дугу, полетели в пропасть.

Потом еще три. Это имя я смогла только прошептать:

— За Эбби.

Ветер подхватил цветы, они на секунду замерли в полете, а потом исчезли. Джесси взял у меня из руки последнюю розу и сказал:

— За малыша.

Знойный ветер щекотал мне спину. Вдалеке над горами сверкали молнии и грохотал гром. То, что я чувствовала, невозможно выразить словами. Такими, например, как «пустота».

— Ты прости, что так получилось, — произнесла я.

Джесси посуровел.

— Нет. Такого мне не говори никогда.

Я растерянно моргала, сдерживая слезы. А он усадил меня к себе на колени и обхватил ладонями мое лицо.

— Я всегда буду рядом с тобой. Всегда!

— Я только хочу… — Я закрыла глаза. — Если бы только…

Он приложил пальцы к моим губам.

— Таких слов ты все равно не найдешь. Поверь мне.

Он нежно убрал мне волосы с лица и поцеловал в лоб. Обнявшись, мы смотрели, как угасает день.

— Ты готов? — спросила я.

Отец кивнул, расправил плечи и пригладил седой ежик волос. Я поправила ему галстук и, не убирая руки, сказала:

— Обратного пути нет.

— Давно я ждал этого дня, и вот он настал.

Мать подошла, взяла его за руку, и мы направились к зданию суда. Джесси ждал нас снаружи.

День был солнечный, на тротуаре толпились тележурналисты с камерами. Лавонна Маркс зачитывала перед ними официальное заявление. Репортеры строчили в своих блокнотах. Отец пожал руку Джесси.

— Ты не обязан делать это, Фил, — сказал ему Джесси. — Во всяком случае, ради меня.

— Нет, я сделаю. И не только потому, что повел себя с тобою как трус.

Я с трудом могла смотреть отцу в лицо. Меня и так-то страшило то, что предстояло. А этот виноватый взгляд был просто невыносим. Отец понял, как ошибался, попросив Джесси уговорить меня прервать эту беременность. Ему хотелось бы повернуть события вспять, исправить все, загладить свою вину.

А еще он сожалел об этих двадцати годах, в течение которых мои одноклассники болели и умирали от заразы, полученной после того взрыва в Чайна-Лейк. Он не мог предотвратить этого взрыва или уберечь нас от заражения. Но теперь понял, что способен был сделать для нас больше. Использовать свое влияние, копнуть глубже, задействовать все возможности. Но не сделал этого, и мои друзья погибли.

Он шагнул к микрофону:

— Меня зовут Филип Делани. Я капитан военно-морского флота США в отставке, ветеран, прошедший двадцатипятилетнюю службу в вооруженных силах. Я пришел сегодня сюда, чтобы рассказать об операции, имевшей кодовое название «Южная звезда». Рассказать о том, как спецслужбы, призванные стоять на защите нашей нации, вместо выполнения своего служебного долга наняли убийцу, хладнокровно уничтожавшего невинных людей, наших сограждан, жителей Калифорнии. — Он торжественно положил руку на кортик. — Вам, представителям средств массовой информации, довелось освещать события, связанные с убийствами, совершенными Койотом. Но вы до сих пор не знаете, что эту убийцу создали специально и специально выпустили, поручив уничтожать выпускников школы Чайна-Лейк, среди которых была и моя дочь.

Я наблюдала за репортерами и операторами. Я видела, как внимательно они ловили каждое слово моего отца. Но понимали ли они до конца, что он делает? Ведь сейчас отец вытаскивал на поверхность страшную тайну. Готов был нарушить подписанный некогда договор о неразглашении служебных секретов, поступиться своей работой и репутацией. Он мог потерять уважение коллег, своих бывших соратников по военной и разведывательной службам, которым отдал всю свою жизнь. Мог даже предстать перед военным трибуналом. Он нарушал эту форму секретности ради меня, ради моих одноклассников и ради одной, казалось бы, простой идеи — отец хотел заявить во всеуслышание, что наш народ заслуживает большего, нежели ему предлагали Морин Суэйзи и те, кто стоял у нее за спиной.

Я гордилась своим отцом.

Он произносил свою речь уверенно и с достоинством. За спинами у репортеров собиралась толпа. Мне хотелось, чтобы эти люди слушали внимательно, постарались вникнуть в его слова и постичь их смысл. Я заглядывала в глаза каждому из них, мысленно призывая их выстоять до конца речи и выслушать все до последнего слова.

Вдруг я увидела за спинами собравшихся Джакарту Риверу. Она, как всегда, выделялась из толпы. Лицо ее было мрачно. Я бросила быстрый взгляд на отца.

Он не сделал паузы и не сбился, но смотрел на нее. Он лишь на секунду замедлил темп речи и едва заметно вскинул голову. Джекс ответила ему таким же коротким гордым кивком. Они взглянули друг другу в глаза, потом она повернулась и пошла прочь.

По дороге домой я все пыталась набраться смелости. И, уже сворачивая на свою улицу, наконец повернулась к отцу:

— Я видела Джекс.

Он смотрел на дубки и живую изгородь из олеандра, на мальчишек, игравших в баскетбол на другой стороне улицы, на листву в сточной канаве — одним словом, на что угодно, только не на меня.

— Пап!

— У меня теперь свободного времени сколько угодно. Может, приедешь ко мне в Ки-Уэст? Возьмем лодочку и порыбачим. — Он ослабил на шее галстук. — Вот там и поговорим. А что еще делать на рыбалке?

Он смотрел куда-то вдаль. Я сбавила скорость и коснулась его руки, но он повернулся ко мне не сразу.

— Договорились, — кивнула я.

От автора

Множество людей помогало мне в создании этого романа. Я хочу поблагодарить Сью Флетчер, моего редактора в «Hodder & Stoughton», и Нэнси Фрэйзер за их неоценимую поддержку, а также литературную группу — Мэри Олбаниз, Сьюзан Давидовак, Адриенну Дайнз, Келли Герард и Тэмми Хаф — за их неустанный труд. Особую признательность я хочу выразить Саре Гардинер за консультации в области посттравматических расстройств. Я также выражаю поистине безграничную благодарность Полу Шриву.

Примечания

1

Тесты, определяющие степень болезнетворности патогенных микробов.

2

Строка из Горация: «Срывай день, луговой волк», т. е. пользуйся каждым днем, пока жив: лови момент. Луговой волк — койот. — Примеч. пер.