Сессия: Дневник преподавателя-взяточника - Игорь Данилевский

– Ах, да! Ну, вы даете! Два года назад у вас было семьдесят, хотя у всех минимум рубль. А сейчас столько времени прошло, и у вас восемьдесят?

– У нас политика низких цен, – деловито отвечает мне она.

– Вижу! – смеюсь я. («О, если б вы знали, как наши маркетинговые ходы совпадают! У меня тоже была такая политика – до того, как пришел этот урод Бочков…»). – Ну, тогда я с удовольствием вручаю вам вот это… Только те страницы, где есть какие-нибудь отметки…

Я достаю из сумки паспорт и протягиваю их «мамзельке». «В одном экземпляре?» – спрашивает она. Я киваю, и пока эта «бледи» занимается порученным ей делом, разглядываю безжизненное стеклопластиковое пространство вокруг.

– А где ваши коллеги, Ира? Вас же тут минимум трое должно быть.

– Ушли на обед. Сегодня народу вообще нет потому что, – лениво отвечает она.

– Ясно… Как вы сами живете-то? – Я изображаю искреннюю улыбку. – Как ваша учеба продвигается?

– Ничё…

– А как объемы откатов преподавателям? Сильно выросли?

– Угу… – не балует она меня словоохотливостью.

– У вас же два года назад, вы говорили, четверка по истории тысячу четыреста стоила, да?

– Ага…

– Напрямую вроде бы?

– Да… Но он ваще всё спрашивал; слово в слово, как в лекции. Все даты там…

– А сколько сейчас у вас четверки в среднем стоят? Просто ради интереса?

– На шестьсот всё больше стало. В среднем…

«М-да… Живут же люди!… Обидно-то как! Ведь не нефте-химический, не какая-нибудь другая престижная контора, и такие расценки. А тут, блин, тысяча шестьсот пятьдесят за пятерку – уже личное оскорбление!…».

– Понятно. Тяжело, наверное, вам приходится? У вас здесь, я думаю, зарплату не шибко подняли?

– Не-а… А можно спросить – почему вы всё время насчет этого интересуетесь? – вылупляется она на меня своими зенками пираньи.

И тут я почему-то для себя решаю, что больше нет смысла скрываться. По крайней мере, от этой шалавы.

– Честно говоря, Ира, я и сам к этому причастен. У себя в институте, конечно.

Она внимательно смотрит на меня, протягивает ксерокопии вместе с паспортом и затем довольно неожиданно говорит:

– Да я уж в принципе давно это поняла…

– Ну, тем лучше. Значит, вы понимаете, что мне можно доверять. Шутка!

– Вы, наверное, за границу постоянно ездите, да? – продолжает сверлить она меня холодными, как тело медузы, зрачками.

– Да, бывает… – нагло вру я, с трудом сдерживая щекочущий изнутри смешок. – Но у вас-то с такими ценами, я думаю, тоже самое?

– Ага… С вас три двадцать!

Я начинаю рыться в кармане куртки, пытаясь рассчитаться без сдачи, одной мелочью, которая имеет свойство неприятно звенеть в кармане и думать о том, что она вот-вот вылетит на землю. Не обнаружив достаточного количества рублей и двушек, протягиваю ей червонец.

Она роется в ячейке кассы в поисках нужных монет и внезапно добавляет:

– Вот у моего парня, который меня сейчас водить учит, знакомый есть…

– …О! Вы скоро сдаете на права? – перебиваю я ее.

– Ага…

– У него хорошая машина, что ли?

– Десятка. Ну, вот, короче: у него знакомый есть, тоже учится у нас. Он хорошо контачит с одним преподом, который… – она останавливается, подбирая для меня более-менее деликатное выражение – тоже как бы этим занимается. И вот этот препод каждый год куда-нибудь обязательно ездит…

«Надо же, у меня обнаружился еще один собрат по разуму – точнее, по духу!»

– А что он ведёт, этот товарищ?

– Я не помню… Мой парень давно уж рассказывал про него.

– Знаете, что интересно, Ира? У вас при таких неслабых расценках, по-моему, еще ни одного громкого случая не было. По крайней мере, я не слышал.

– Вроде бы… Не сглазьте!

– Не сглажу. А вы не знаете, через кого лучше к вам устроить одного человечка? Это – дочь моей знакомой, она на вечернее или заочное будет поступать, но пока еще сама не знает, куда лучше, – закидываю я липовую приманку.

Она несколько секунд молчит, облизывая губы, по-видимому, размышляя, стоит ли выдавать тайну, или нет. Потом протягивает мне найденную мелочь, на что я мгновенно реагирую «Оставьте себе!», убирает их обратно в кассу и тихо, заговорщически, сообщает:

– Через Тамару Гавриловну можно.

– Это кто? – вопросительно поднимаю брови я.

– Есть такая… Она ларек свой держит у нас в институте. Водой, шоколадками всякими торгует…

– Буфет, что ли?

– Типа того, только свой личный. Вот она может помочь. Через нее, наверное, половина наших преподов работают… Отдаешь ей деньги; говоришь, что мне у такого-то надо такую-то оценку, и всё.

«Оп-па! Ну, и информация попёрла… Это я удачно зашёл!»

– Половина, говорите? А сколько процентов она берет за свои услуги?

– Не знаю…

«Хотя чего спрашивать? Наверняка пятьдесят, как и у нашего Рената…».

– Интересно… – не сдержавшись, выдаю реплику я.

И в этот момент помещение, в котором мы так мило беседуем, оглашается шумом и гамом – на контрасте с той камерной обстановкой, которая была здесь секунду назад, бьющим по ушам не хуже петарды. В дверь врываются сразу пять девчонок – по виду школьниц, но которые, как подсказывает мне интуиция, уже в этом году станут студентками.

– Ой, а у вас восемьдесят копеек, да? – заголосила одна из них, с растрепанными кудряшками черных волос и зеленоватого цвета глазами. – Клёво! Наташка, дай мне эти… Я на всех отксерю!

– Ну, вот видите, Ира! – говорю я с улыбкой своей интересной собеседнице. – А вы говорили – народу нет! Вообще мне все знакомые твердят, что, после того, как я к ним прихожу, у них торговля лучше идти начинает!

В ответ эта рыба только кивает, не проявляя никаких эмоций. «Хотя бы из вежливости могла бы улыбнуться!» – думаю я.

– Ну, ладно, Ира – спасибо вам большое. И за работу, и вообще! – я улыбаюсь еще шире. – Рад был вас увидеть. До свидания!

На этот раз ответом мне является не просто молчание, а молчание в кубе: эта едва справившая совершеннолетие шлюха просто неподвижно сканирует меня глазами, не удосуживаясь даже слегка мотнуть головой. Столпившиеся перед стойкой старлетки, как по команде, оборачиваются и смотрят на меня недоумевающим взглядом. И мне вдруг становится ясно, насколько сильно на самом деле ненавидит меня эта сука, и одновременно становится настолько обидно, что равного по мощи публичного унижения я даже не помню. Если, конечно, не считать базара Бочкова на заседании кафедры – это вне конкуренции. Я как будто попадаю под холодный душ, и в следующее мгновение меня едва не подбрасывает на месте от взрыва негодования. Разумеется, этот взрыв – внутренний, и думаю, что его никто, кроме меня, не замечает. Все-таки я – преподаватель, и по долгу службы давно выработал необходимое для подобных случаев самообладание: в конце концов, еще и не такие выпады в свой адрес видали. «Какого хрена я так распинаюсь перед этой секушкой? – разрезает мне мозг простая и эффективная, как заточка, мысль. – Да если даже я ей зверски противен, она не стоит и подошвы ботинка, чтобы думать о ней и о ее скотской реакции». Я разворачиваюсь и, закрывая за собой дверь, даю себе слово, что больше не обращусь к этой грымзе ни разу. Даже если ксерокопия будет стоит десять копеек.

Утвердившись в таком радикальном выводе, я выхожу на улицу, где светит по-настоящему июльское солнце и хочется немедленно забыть обо всех проблемах и думать только о хорошем. Собственно, хорошего в жизни осталось не так уж много. И главное из этого немногого – Гала. Я ускоряю шаг: уже без двадцати час. В три она должна уйти, чтобы успеть на электричку, а спешить с празднованием моего Дня рождения в ее компании явно не стоит.

* * *

Гала встречает меня, будучи одетой в синий брючный костюм, на лацкане пиджака которого красуется брошь, которую я ей подарил много лет назад – даже сам не помню, когда именно – и которая ей удивительно идет. Особенно, если она в этом костюме. Рисунок, созданный на заключенном в оправу камне природой, – это какой-то горный пейзаж в лиловых тонах, сколь красивый, столь и необычный. Он напоминает вид на долину из расщелины, причем сама долина при этом – это скорее какое-то плоскогорье, нежели обычная равнинная пустошь. Если Гималаи, как говорят, – действительно воплощение кажущихся неестественными красок с полотен Рериха, то тогда пейзаж на броши – это как минимум Памир.

– Привет, а почему ты сегодня в этом? – осведомляюсь я. – Ты же так одеваешься только на какие-то мероприятия.

– Привет… Потом объясню…

Она отвечает мне тихо, как будто боясь спугнуть сидящую недалеко редкую птицу; затем начинает покрывать мое лицо едва ощутимыми поцелуями, потом прикосновения ее губ становятся с каждым разом всё настойчивей и, наконец, финальным аккордом является их слияние с моими. Мы так стоим довольно долго, почти приклеившись друг к другу (благо, в погожий летний день немного найдется охотников заглянуть в абонемент технической литературы, официально считающийся закрытым до конца августа). Гала запирает дверь, мы обходим стойку, в конечном итоге плюхаясь на свои привычные места у стола за стеллажами. Несколько секунд мы вновь, взявшись за руки, впитываем исходящие друг от друга эманации, и только теперь Гала, сделав чмок в губы вместо затяжного поцелуя, дает понять, что первая серия «танцев-обниманцев» на сегодня закончена.