История России с древнейших времен. Книга VI. 1657-1676 - Сергей Соловьев

Когда прочли в грамоте, что царь посылал к патриархам многие дары, то Алексей Михайлович, обратясь к Никону, сказал: «Я никаких даров не посылывал, писал, чтоб пришли в Москву для умирения церкви; а ты посылал к ним с грамотами племянника своего и дал черкашенину много золотых». Никон : «Я черкашенину не давал, а дал племяннику на дорогу».

Читали о Зюзине, о его ссылке, о смерти жены его с горя. Царь : «Зюзин достоин был за свое дело смертной казни, потому что призывал Никона в Москву без моего повеления и учинил многую смуту, а жена умерла от Никона, потому что он выдал мужа ее, показав его письмо». Никон : «Я письма Зюзина прислал к великому государю, оправдывая себя, что приезжал по письмам, а не сам собою». Царь поднес патриархам зюзинское дело и говорил: «Никон приходил в Москву никем не званный и из соборной церкви увез было Петра-митрополита посох, а ребята его отрясали прах от ног своих: и то он какое добро учинил? и ребята его какие учители, что так учинили?» «Ребята прах от ног своих как отрясали, того я не видал, — отвечал Никон, — а как приезжали за посохом в Чернево, то меня томили, а иных хотели побить до смерти». «До смерти побивать никого не было велено, и не биты», — возразил царь.

Читали: «Которые люди за меня доброе слово молвят или какие письма объявят, те в заточение посланы и мукам преданы: поддьякон Никита умер в оковах, поп Сысой погублен, строитель Аарон сослан в Соловецкий монастырь». «Никита, — прервал царь, — ездил от Никона к Зюзину с ссорными письмами, сидел за караулом и умер своею смертию от болезни; Сысой — ведомый вор и ссорщик и сослан за многие плутовства; Аарон говорил про меня непристойные слова и за то сослан; допросите, кто был мучен?» Никон : «Мне об этом сказывали». Царь : «Ссорным речам верить было ненадобно и ко вселенским патриархам ложно не писать».

Читали: «Архиереи по епархиям поставлены мимо правил св. отец, запрещающих переводить из епархии в епархию». «Когда Никон, — сказал на это царь, — был на патриаршестве, то перевел из Твери архиепископа Лаврентия в Казань и других многих от места к месту переводил». Никон : «Я это делал не по правилам, по неведению». Питирим : «Ты и сам на Новгородскую митрополию возведен на место живого митрополита Авфония». Никон : «Авфоний был без ума; чтоб и тебе также обезуметь!»

«От сего беззаконного собора, — продолжали читать в грамоте, — престало на Руси соединение с восточными церквами и от благословения вашего отлучились, от римских костелов начаток прияли волями своими». Царь : «Никон нас от благочестивой веры и от благословения св. патриархов отчел и к католической вере причел и назвал всех еретиками! только бы его, Никоново, письмо до св. вселенских патриархов дошло, то всем православным христианам быть бы под клятвою, и за то его ложное и затейное письмо надобно всем стоять и умирать и от того очиститься». «Чем Русь от соборной церкви отлучилась?» — спросили патриархи Никона. «Тем, — отвечал он, — что Паисий газский Питирима перевел из одной митрополии в другую и на его место поставил другого митрополита; и других архиереев с места на место переводили же; а ему то делать не довелось, потому что от иерусалимского патриарха он отлучен и проклят; да хотя б газский митрополит и не еретик был, то ему на Москве долго быть не для чего; я его митрополитом не почитаю, у него и ставленной грамоты нет; всякий мужик наденет на себя мантию — так он и митрополит! я писал все об нем, а не о православных христианах». Оправдание было слишком ничтожно; враги Никона торжествовали; отовсюду поднялся крик: «Он назвал еретиками всех нас, а не одного газского митрополита; надобно учинить об этом указ по правилам!» Никон увидал, куда завела его привычка употреблять сильные, необдуманные речи; но опять по привычке всегда во всем обвинять других, а не себя он обратился к государю и сказал: «Только б ты бога боялся, то так бы надо мною не делал».

Царь не отвечал ничего. Когда все успокоились, стали опять читать грамоту Никона к патриархам; читали жалобу его на поставление духовных по государеву указу, на тяжелые сборы с церквей и монастырей; царь объяснил дело. «Как прежде бывало во время междупатриаршества, — сказал он, — так делается и теперь насчет поставления духовных лиц: возводят в степени архиереи собором. Если что из патриаршей казны взято, то взято взаймы; с архиереев и монастырей брались даточные люди, деньги и хлеб по прежнему обычаю; а он, Никон-патриарх, на строение Нового Воскресенского монастыря брал из домовой казны большие деньги, которые взяты были с архиереев и монастырей вместо даточных людей; да он же брал с архиереев и монастырей многие подводы самовольством». Никон отвечал, что ничего никогда не брал. Когда прочли место о Мефодии Мстиславском, то царь сказал: «Епископ Мефодий послан в Киев не митрополитом, а блюстителем, и об этом писал я к константинопольскому патриарху». Относительно поведения Питирима отвечал сам обвиненный: «В божественных службах в соборной церкви я стоял и сидел, где мне следует, а не на патриаршеском месте: в неделю ваий действовал по государеву указу, а не сам собою». Никон : «Тебе действовать не довелось: то действо наше патриаршеское». Царь : «Как ты был в Новгороде митрополитом, то сам действовал; а в твое патриаршество в Новгороде, Казани и Ростове митрополиты действовали же». Никон : «Это я делал по неведению». Дошли и до стрешневской собаки. «Никон, — сказал при этом царь, — ко мне ничего не писал, а боярин Семен Лукьянович передо мною сказал с клятвою, что ничего такого не бывало». Духовенство свидетельствовало, что Никон проклял Стрешнева понапрасну без собора, а боярин Петр Михайлович Салтыков прибавил, что патриарх разрешил Стрешнева от клятвы и простил и грамоту к нему прощальную прислал. Никон не говорил ничего, но когда чтение грамоты кончилось, то он сказал царю: «Бог тебя судит; я узнал на избрании своем, что ты будешь ко мне добр шесть лет, а потом буду я возненавиден и мучен». Царь обратился к патриархам: «Допросите его, как он это узнал на избрании своем?» Никон на этот вопрос не отвечал ничего. Тут Иларион рязанский воспользовался случаем, чтоб упомянуть о других пророчествах Никона. «Он говорил, — начал Иларион, — что видел звезду метлою и от того будет Московскому государству погибель: пусть скажет, от какого духа он это уведал?» Никон : «И в прежнем законе такие знамения бывали, на Москве это и сбудется; господь пророчествовал на горе Элеонской о разорении Иерусалима за четыреста лет». Все утомились, особенно царь и Никон, стоявшие все время на ногах. Патриархи кончили заседание, велев Никону идти на подворье.

Между разными голосами, поднимавшимися против Никона на соборе, мы не слыхали голоса Паисия Лигарида. Он даже почел за полезное для себя уклониться от развязки дела, в котором так сильно участвовал прежде, и подал царю просьбу: «Я пришел сюда не для того, чтоб спорить с Никоном или судить его, но для облегчения моей епархии от долга, на ней тяготеющего. Я принял щедрую милостыню твою, которой половину украл вор Агафангел: предаю его вечному проклятию как нового Иуду! Прошу отпустить меня, пока не съедется в Москву весь собор; если столько натерпелся я прежде собора, то чего не натерплюсь после собора? довольно, всемилостивейший царь! довольно! не могу больше служить твоей святой палате; отпусти раба своего, отпусти! как вольный, незваный пришел я сюда, так пусть вольно мне будет и отъехать отсюда в свою митрополию». Паисия не отпустили из Москвы, но он счел нужным для себя молчать во время споров с Никоном.

3 декабря было второе заседание без Никона. Царь объявил патриархам, что вчера, 2-го числа, он посылал Никону еду и питье, но тот не принял и сказал, что у него и своего есть много и будто он о том к нему, великому государю, не приказывал. «Никон делает все исступя ума своего», — отвечали патриархи. Когда подсудимый вошел, царь, опять сойдя со своего места, говорил патриархам речь, и все присутствующие били челом на Никона: «Бранясь с митрополитом газским, писал он в грамоте к константинопольскому патриарху, будто все православное христианство от восточной церкви отложилось к западному костелу, тогда как святая соборная восточная церковь имеет в сеое спасителя нашего бога многоцелебную ризу и многих святых московских чудотворцев мощи и никакого отлучения не бывало, держим и веруем по преданию св. апостолов и св. отец истинно: бьем челом, чтоб патриархи от такого названия православных христиан очистили». Тут царь и весь собор патриархам поклонились до земли. «Это дело великое, — отвечали патриархи, — за него надобно стоять крепко; когда Никон всех православных христиан еретиками назвал, то он и нас также назвал еретиками, будто мы пришли еретиков рассуждать, а мы в Московском государстве видим православных христиан; мы станем за это Никона-патриарха судить и православных христиан оборонять по правилам». Выставивши с такою торжественною обстановкою главный пункт обвинения против Никона, показавши, что не может быть примирения с пастырем, так жестоко оскорбившим паству, обвинившим ее в неправославии, для усиления впечатления представили патриархам самую важную улику на Никона, потрясавшую доверие к его словам, к его оправданиям: до сих пор Никон постоянно утверждал, что он не отказывался от патриаршества; теперь царь подал патриархам три письма, в которых Никон называл себя бывшим патриархом. Патриархи объявили: «В законах написано: кто уличится во лжи трижды, тому вперед верить ни в чем не должно; Никон-патриарх объявился во многих лжах, и ему ни в чем верить не подобает: кто кого оклеветал, подвергается той же казни, какая присуждена обвиненному им; кто на кого возведет еретичество и не докажет, тот достоин: священник низвержения, а мирской человек проклятия». Царь поднес письмо Никона о поставлении нового патриарха на его место. Патриархи продолжали: «Когда Теймураз был у царского стола, то Никон прислал человека своего, чтоб смуту учинить, а в законах написано: кто между царем учинит смуту, тот достоин смерти, и кто Никонова человека ударил, того бог простит, потому что подобает так быть». При этих словах антиохийский патриарх встал и осенил Хитрово, потом продолжал: «Архиепископа сербского Гавриила били Никоновы крестьяне в селе Пушкине, и Никон обороны не дал: да он же, Никон, в соборной церкви, в алтаре, во время литургии с некоторого архиерея снял шапку и бранил всячески за то, что не так кадило держал; он же, Никон, на ердань ходил в навечерии Богоявления, а не в самый праздник».