Решающее лето - Памела Джонсон

Он отмахнулся от моих слов и что-то пробурчал относительно ложной скромности.

— Сколько понадобится времени, чтобы составить каталог? Вы пока не видели всего собрания. Внизу у меня еще полотен пятьдесят, а то и шестьдесят. Есть Уилсон и Тиссо. Вам нравится Тиссо? Сколько времени, по-вашему, уйдет на составление каталога?

— Года два, — сказал я, подумав.

— Ага. Благодарю вас.

— Примерно около этого.

— Я поручу это вам, — сказал Коллард. И он неожиданно ушел, оставив меня одного. В пять часов он прислал мне чашку чаю с булочкой и не трогал меня до самого ужина. После ужина он заставил нас с Россом прослушать передачу по радио, а затем ровно в десять отправил спать, опять снабдив каждого стаканом черносливового настоя.

В понедельник поездом девять пятнадцать я уезжал в Лондон. Коллард сам доставил меня на железнодорожную станцию за десять минут до прибытия поезда и здесь наконец изложил мне суть своего предложения.

В январе будущего года я должен приступить к составлению каталога его коллекции. В январе 1950 года, если, разумеется, он будет жив, он предполагает передать ее городу. Он собирался изменить свое завещание и поставить ряд условий (они касались помещения музея, его оборудования, освещения и пр.), но одним из непременных условий будет назначение меня хранителем его коллекции.

— Вы ничего не имеете против того, чтобы переселиться на север, а? — пролаял он. — Свежий воздух, люди попроще, да и получше.

Ошеломленный столь неожиданным предложением, я не знал, что ответить. Я спросил что-то о жалованье и квартире.

— Присмотрел для вас дом. Небольшой, но удобный. Жалованье? Я вам напишу.

К платформе подошел поезд.

— До свидания! — крикнул Коллард, перекрывая шум поезда, — счастливого пути! Я скоро дам вам знать. Не отвечайте ничего сейчас, подумайте. Поторапливайтесь, Пикеринг, а то пропустите поезд, следующий только в три.

Ему явно не терпелось поскорее посадить меня в вагон, и я подумал, что этот чудак, видимо, боится, что придется пригласить меня на ленч, если я вдруг опоздаю и останусь до трехчасового поезда.

Он пожал мне руку через спущенное окно, когда я уже был в вагоне.

— Счастливого пути. Не торопитесь с ответом, подумайте, время терпит.

Он попятился назад к билетным кассам, помахал мне рукой и сразу же убежал с платформы.

Поезд стоял на станции еще минут сорок пять.

Чем больше я думал о предложении Колларда, тем невероятней оно мне казалось. Разве можно стать хранителем музея по прихоти какого-то чудака и вопреки воле муниципалитета? Если же это все-таки произойдет, то это действительно будет должность «на всю жизнь» и дело, которое Элен, без сомнения, назовет «настоящим». Но выдержу ли я сам? Север Англии я знал плохо, он мне казался чужим. Здесь у меня нет друзей. Что меня ждет? Жизнь вдали от Лондона, в мрачном домишке, который выберет для меня Коллард, два года в его уродливом особняке, изо дня в день диета из пареных овощей и черносливовый настой…

С каждой милей, которую отстукивали колеса, Лондон становился все ближе и желанней. Чем ближе к югу Англии, тем мягче становились краски летнего пейзажа, предгрозовое синее небо было почти осязаемым на ощупь, как надутый ветром шелковый парус; оно было прочерчено тончайшими, как легкий след ногтя, серебряными линиями.

Все ближе к Лондону, к Элен, к привычному состоянию неопределенности и ожидания, с которым я так свыкся и не хотел расставаться.

Уже в сумерках поезд подошел к платформе вокзала Сен-Панкрас, в тех самых таинственных летних вокзальных сумерках, которые всегда почему-то будят смутные воспоминания — цепочка желто-красно-изумрудных вокзальных огней, полумрак платформы, дым паровоза и толпа пассажиров, движущихся ритмично и плавно, словно в заученном танце.

Сейчас предложение Колларда показалось мне совсем уже фантастическим. Я чувствовал себя человеком, удачно избежавшим серьезной опасности, почти с риском для жизни. Я очень устал и решил, что поеду прямо домой, а оттуда позвоню Чармиан, узнаю, как у нее дела (ведь я уехал, даже не известив ее об этом), затем поужинаю и сразу же лягу в постель.

Я купил вечернюю газету и кликнул такси.

Читать газету в такси не доставляет удовольствия, и поэтому я раскрыл ее только тогда, когда у Вестминстерского аббатства мы попали в «пробку». Первое, что бросилось мне в глаза, была фотография Эвана Шолто. Рядом с Эваном, наполовину срезанный кромкой снимка, стоял детектив в штатском. Эван смотрел в объектив испуганным и напряженным взором человека, ждущего, что сейчас с ним случится что-то ужасное. Он был в плаще и мягкой фетровой шляпе, правая рука поднята, словно он хотел закрыть рукою лицо, но потом передумал.

В заметке сообщалось, что Эван Шолто, Джон Филд и Уилфрид Джордж Лаванда были доставлены утром в полицию по обвинению в мошенничестве и воровстве. После допроса их отпустили на поруки.

Я тут же велел шоферу везти меня в Риджент-парк. Прошла вечность, пока мы наконец доехали.

Открыв мне дверь, Чармиан промолвила:

— О, ты уже знаешь. Я хотела сама сообщить тебе, но не знала, куда ты исчез.

Я поцеловал ее.

— Не надо, — сказала она почти сердито. — Я даже не удивилась, когда они за ним пришли. Но все равно это было ужасно. Свекровь слегла.

Она провела меня в гостиную, где горели все лампы, а на диване лежал пьяный Эван Шолто. Когда я вошел, он открыл глаза и, бодро воскликнув: — Хэлло, хэлло! — снова закрыл их. Казалось, он дремлет.

— Что случилось? — спросил я Чармиан, невольно переходя на шепот.

Она посмотрела на мужа укоризненно и устало.

— Садись и выпей чего-нибудь. У тебя утомленный вид. О, я и сама толком не знаю. Лучше спроси Эвана.

Эван улыбнулся хитрой улыбкой пай-мальчика, который, закрыв глаза, притворяется, будто спит.

— Объясни сама, — пробормотал он. — Объясни, и хватит об этом.

Как выяснилось, идею подал Филд, Эван был юридическим лицом, а все остальное делал Лаванда. Эван покупал на свалках-распродажах или на аукционе потерпевшие аварию разбитые машины, чтобы получить их регистрационные номера. Затем Лаванда уводил со стоянки машину той же марки и, зашлифовав ее номер на коленчатом валу, заменял старый номер на моторе, шасси и щитке номером машины, потерпевшей аварию (Чармиан не без удовольствия сообщала мне технические подробности). Эта тонкая и сложная работа под силу лишь хорошему механику, все надо было сделать так, чтобы на заклепках и коленчатом валу не оставалось ни единой царапины.

Для перепродажи краденых машин и был открыт автомобильный салон на известной нам улице. В целях безопасности автомобили продавались только незнакомым лицам. Все трое были пойманы с поличным 16 августа, когда они выручили девятьсот фунтов за продажу очередной машины.