Не делись со мной секретами - Джой Филдинг

– Пожалуйста, не плачь, – взмолилась Джесс, возведя глаза к потолку. – Почему ты всегда заставляешь меня чувствовать себя ужасно виноватой?

– Нарочно я этого не делаю.

– Тебе надо перестать опекать меня.

– Вот этого-то я совсем не хочу делать, Джесс, – опекать тебя, – сказала мать, слезы градом покатились по ее щекам. – Я хочу, чтобы ты жила своим собственным умом.

– Тогда не вмешивайся! Пожалуйста, – добавила Джесс, стремясь смягчить резкость своих слов, сознавая, что слова уже сорвались с губ.

Мать покачала головой, с ее лица упали еще несколько капель слез.

– Мне не нужно это, Джесс, – сказала она. – Мне не нужно этого от тебя!

А что же было потом, думала теперь Джесс, чувствуя себя раскрутившейся заводной игрушкой, которая может остановиться только когда кончится завод. Последовали другие бездумные слова. Резкие возражения. В обеих женщинах заговорила гордость.

– Тебе незачем провожать меня к доктору. Сама найду туда дорогу.

– Поступай, как знаешь.

Она пулей вылетела из дома.

Она видела свою мать в последний раз.

Джесс вскочила на ноги, бросилась в прихожую, наткнувшись на детские коляски, чуть не опрокинула их, задержалась на мгновение, чтобы их поправить.

– Прости, Джесс! – кричала ей вдогонку Морин. – Пожалуйста, не уходи! Я не хотела тебе говорить все это!

– Почему же нет? – спросила Джесс, быстро остановившись, обернулась к сестре, но увидела лицо своей матери. – Ты сказала правду. Все, что ты сказала, – сущая правда!

– Ты не виновата, – продолжала Морин. – Что бы ни случилось с нашей мамой, ты в этом не виновата.

Джесс недоверчиво покачала головой.

– Как ты можешь утверждать это? – вопросительно произнесла она. – Если бы я проводила маму к доктору, то она и сейчас была бы с нами.

– Ее, видно, кто-то выслеживал, – заявил отец, входя в прихожую вместе с Барри. – Видимо, ее кто-то подкарауливал и хотел причинить ей зло. Ты не хуже меня знаешь, что почти невозможно помешать человеку, который охотится за тобой.

Джесс тут же подумала о Рике Фергюсоне.

Зазвонил телефон.

– Я подойду, – сказал Барри и пошел в гостиную. Остальные не тронулись с места.

– Почему бы нам не вернуться в столовую и не сесть за стол? – предложила Морин.

– Мне действительно надо уйти, – сказала ей Джесс.

– Мы никогда не говорили о том, что произошло, – продолжала Морин. – То есть мы обсуждали сами факты, касались деталей. Но никогда не затрагивали своего отношения к случившемуся. Думаю, у нас есть многое, о чем поговорить. А что думаешь ты?

– Мне бы хотелось этого, – голос Джесс напоминал голос ребенка. – Но не знаю, смогу ли я. Во всяком случае не сегодня. Я так устала, хочу добраться до своей кровати и лечь.

В прихожую вошел Барри.

– Спрашивают тебя, Джесс.

– Меня? Но никто не знает, что я нахожусь здесь.

– Твой бывший муж знает.

– Дон? – Джесс смутно припомнила, что она сказала ему о том, что идет к сестре на торжественный ужин.

– Говорит, что речь идет о чем-то очень важном.

– Мы будем в столовой, – сказала Морин, чтобы позволить Джесс поговорить по телефону без посторонних. Джесс направилась к аппарату в каком-то экзальтированном состоянии.

– Что-нибудь случилось? – спросила она вместо приветствия. – Не признался ли Рик Фергюсон?

– Рик Фергюсон находится на пути в Лос-Анджелес. Я купил ему билет и сам посадил его в самолет сегодня в семь часов вечера. Меня беспокоит не Рик Фергюсон.

– Что именно тебя беспокоит? – спросила Джесс.

– Встречаешься ли ты сегодня с Адамом?

– С Адамом? Нет, он куда-то уехал.

– Ты уверена в этом?

– Что ты хочешь этим сказать, уверена ли я?

– Я хочу, чтобы сегодня ты оставалась в доме своей сестры.

– Что? Почему? О чем ты говоришь?

– Джесс, моя контора провела кое-какую проверку этого малого. Звонили в Ассоциацию юристов. Там и слыхом не слыхивали об адвокате по имени Адам Стон.

– Что?

– Ты слышала, что я сказал, Джесс. Там и не слышали об этом парне. И если он наврал тебе о том, кто он такой и чем занимается, то он вполне мог обмануть тебя и в отношении того, что уехал из города. Поэтому сделай мне любезность, оставайся хотя бы на эту ночь у сестры.

– Я не могу поступить так, – прошептала Джесс, подумав обо всем, что произошло здесь сегодня, обо всем, что было сказано.

– Господи, почему же не можешь?

– Просто не могу. Пожалуйста, Дон, не требуй у меня объяснений.

– Тогда я еду к тебе.

– Не надо! Пожалуйста. Я взрослый человек. Сумею сама позаботиться о себе.

– Ты можешь начать заботиться о себе, когда мы будем уверены, что все в порядке.

– Но и так все в порядке. – Джесс почувствовала, что все у нее немеет, с головы до ног, как будто ей ввели чрезмерную дозу новокаина. – Адам не причинит мне зла, – пробормотала она, отведя от себя трубку.

– Ты что-то сказала?

– Я сказала, не беспокойся, – ответила ему Джесс. – Я позвоню тебе завтра утром.

– Джесс...

– Я поговорю с тобой завтра утром. – Джесс положила трубку.

Несколько секунд она стояла возле телефонного аппарата и пыталась разобраться в том, что ей сказал Дон. Нет данных об адвокате по имени Адам Стон? Никто в штате Иллинойс не зарегистрирован под этой фамилией в качестве юриста? Но зачем бы ему обманывать ее? И разве это превращает в ложь все остальное, что он ей говорил? Но в ее жизни много непонятного, на нее сваливаются совершенно неожиданные вещи.

Джесс невидящим взором уставилась на рождественское дерево, которое терпеливо дожидалось, чтобы его нарядили к празднику, слышала голоса, доносившиеся из столовой. «Думаю, у нас есть многое, о чем поговорить», – сказала сестра. И была права. Было много такого, о чем надо переговорить, много такого, в чем надо было разобраться. Вместе или в одиночку. Может быть, в понедельник утром она позвонит Стефани Банэк и узнает, не захочет ли она снова с ней встретиться. Ей пора прекратить выступать в качестве своего судьи и присяжных заседателей, думала она, потихоньку выходя из дома. Пора уже освободиться от удушающего чувства вины, которое не отпускало ее последние восемь лет, служило ей чем-то вроде второй шкуры.

Джесс захватила с собой только сумочку, не стала возвращаться за пальто, которое осталось в стенном шкафу в передней, тихо выскользнула из парадной двери и оказалась в холодной ночной тьме. Уже в следующее мгновение она сидела за рулем взятой напрокат машины и катила на юг по Шератон-роуд, по щекам ее текли слезы, из приемника гремела музыка. Ей хотелось лишь добраться до своей постели, закрыться с головой одеялом и до утра провалиться в бездну сна.

Глава 27

Она все еще плакала, когда подъехала к дому.

«Перестань плакать!» – распекала себя Джесс, выключила мотор, прервала женоненавистнические завывания по радио Мика Джаггера. «Будь послушной!» – приказала она мысленно себе, когда торопливо бежала по холоду к своему трехэтажному кирпичному дому. «О чем ты все еще плачешь?» – спрашивала она себя, вставляя ключ в замок двери, открыла парадное, потом аккуратно закрыла его опять. Только потому, что ты вела себя сегодня как настоящая идиотка, потому что ты назвала свою сестру клушей, а свояка извращенцем, потому что ты произвела неприятное впечатление на женщину своего отца, потому что ты улизнула из дома, как ночной вор, потому что Адам Стон не тот, кем он себя называет, потому что Рик Фергюсон уезжает в Калифорнию, вместо того чтобы сесть на электрический стул... «Нет, – напомнила она себе, перепрыгивая сразу через две ступеньки. – В Иллинойсе людей больше не поджаривают на электрическом стуле. Их усыпляют. Как собак», – мысленно добавила она, и, припомнив последнюю строчку из произведения Кафки «Испытание», заплакала еще сильнее.

На последних ступеньках лестницы ее не сопровождали ни звуки труб, ни саксофона. Из-под двери Уолта Фрейзера не пробивался свет. Возможно, уехал куда-то на уик-энд, подумала она, считая, что, может быть, ей следует позвонить Дону, когда она войдет в квартиру, и предложить ему провести несколько дней в Юньон Пирс. Забыть об Адаме Стоне. Или о том, кто бы он там ни был.

Она открыла дверь в свою квартиру, переступила через порог, позволив тишине и тьме обнять себя, как делают это старые друзья, радушно приветствуя опоздавших. Теперь у нее отпала необходимость оставлять включенными на весь день радиоприемник и свет. Не раздаются уже больше чистые, мелодичные звуки приветствия ее пташки. Она закрыла замок двери на два оборота. Через кружева старинных занавесок просачивался свет с улицы, отбрасывая зловещий отсвет на пустую птичью клетку. У нее не хватило духу убрать ее, засунуть подальше в чулан, не захотелось выбросить ее на улицу или отдать в Армию Спасения. Бедный Фред, думала она, опять залившись горючими слезами.