Дона Флор и ее два мужа - Жоржи Амаду

— Вот что я тебе скажу, девочка, до сих пор я не встретила мужчины, который мог бы с ним сравниться.

Инес великодушно дала исчерпывающую информацию и даже адрес. Кулинарная школа «Вкус и искусство», между Кабесой и площадью Второго июля. Преподавательница, его жена, очень милая женщина и недурна собой. Миртес запишется в школу, занятия помогут убить время, а красавец обязательно заметит ее.

Только пусть она не забудет рассказать потом все в подробностях и поблагодарить подругу. Инес не сомневалась в успехе дела, приятного для всех партнеров, в том числе и мужа Миртес: кончив кулинарную школу, она сможет подавать ему самые изысканные баиянские блюда. Преподавательница в школе отличная, мастер своего дела, золотые руки.

А дона Флор даже не подозревала о шашнях покойного мужа с этой Инес, серьезной, худощавой женщиной. Впрочем, будь разочарование Миртес не таким глубоким, она, возможно, так и не узнала бы об этой измене Гуляки. Но теперь дону Флор, жену солидного, степенного человека, все это мало трогало. Одним романом больше, одним меньше — какая разница!

Миртес вскоре разыскала школу. Дона Флор попыталась уговорить ее подождать до начала занятий новой группы, поскольку нынешняя уже научилась готовить самые сложные кушанья.

Но Миртес не желала ждать, ей было некогда. Она сказала, что скоро должна вернуться в Рио — здесь, в Баии, она ненадолго, и у нее не будет больше случая научиться готовить хотя бы несколько блюд на пальмовом масле, которые обожает ее муж. Наивная дона Флор пообещала заниматься с ней дополнительно.

Однако научить Миртес так ничему и не удалось, ибо в школе она не задержалась. Не увидев мужа преподавательницы в первые два дня, она на третий спросила про него у одной из учениц, и та сказала, что доктор в часы уроков обычно бывает в аптеке. В аптеке? Эта сумасшедшая Инес, уделив слишком много времени определенным достоинствам баиянца, ни слова не сказала о том, чем он занимается в остальное время.

Но случилось, что в тот же день доктор Теодоро зашел домой за какими-то деловыми бумагами. Тысячу раз извинившись, он торжественно и важно проследовал мимо учениц.

— Кто это? — спросила Миртес.

— Доктор Теодоро, муж доны Флор. Не успела я вам сказать, что в эти часы он редко бывает дома, а он тут как тут… Собственной персоной…

— Эго муж преподавательницы?

— А чей же еще?

Еще раз извинившись перед ученицами, хозяин дома вернулся в аптеку. Миртес покачала головой, еще больше растрепав свои волосы, выкрашенные под платину (последний крик моды); либо Инес сошла с ума, либо что-то случилось. Наверное, преподавательнице надоели измены мужа и она его прогнала, если только он не удрал с другой женщиной. Как бы там ни было, этот муж доны Флор, по мнению Миртес, сухарь и зануда, совсем не походил на того, о ком говорила Инес. Он не обратил внимания на ее волосы и прошел мимо, словно ее тут и не было. Этот идиот не годится даже в мужья, судя по всему, он сентиментален и за измену будет мстить по старинке: с помощью пистолета и ножа.

Больше она не вернулась в школу, даже не сочтя нужным объясниться с преподавательницей. Еда Миртес вообще не интересовала, она хотела оставаться худой, сохраняя тип женщины-вамп.

Наведя справки, Миртес узнала о смерти любовника Инес и о новом браке вдовы с этим слепцом. Ибо только слепец мог остаться равнодушным к ее красоте и платиновым волосам.

Дона Флор узнала о подробностях этой забавной истории от своей подруги Энаиды, которая в свою очередь дружила с Инес Васкес дос Сантос; дошла до нее и патетическая фраза Миртес Роши де Араужо:

— Представляете, роман с покойником!.. Только этого мне не хватало…

Чтобы познакомиться с доктором Теодоро, «этим скучным ничтожеством», она жгла пальцы о плиту доны Флор, обучаясь жарить креветки. Недурно!

Дону же Магнолию, все время сидевшую у окна, эту вульгарную кокетку, напротив, привлекала серьезность доктора, придавая ему в ее глазах какую-то своеобразную прелесть. Эта дама была врагом всякого единообразия, и, если Миртес помышляла только о легкомысленных юнцах, Магнолия не ограничивала себя строгими канонами. Сегодня шатен, завтра блондин, порывистый юноша сменял уравновешенного пятидесятилетнего мужчину. Кому нужны блюда всегда с одной и той же приправой? Дона Магнолия была эклектиком.

По меньшей мере четыре раза в день «великолепный сорокалетний мужчина» шествовал из дому в аптеку и обратно, мимо окна, где дона Магнолия восседала в пеньюаре, открывавшем ее пышную грудь. Мальчишки из ближайшей гимназии изменили свой обычный маршрут, чтобы любоваться роскошными формами доны Магнолии. И она благосклонно взирала на маленьких поклонников: в своей гимназической форме они были очень милы. «Пусть приучаются грешить», — назидательно изрекала дона Магнолия, еще больше распахивая пеньюар.

Вздыхали гимназисты, вздыхали окрестные ремесленники, приказчики, рассыльные, и молодые вроде Роке из рамочной мастерской и старые вроде Алфредо, торгующего деревянными святыми. Приходили и издалека, только для того, чтобы взглянуть на чудо, о котором уже разнеслась молва. Даже нищий слепец, пересекавший раскаленную на солнце улицу, вдруг остановился.

Божественное видение в окне настолько его поразило, что он забыл об опасности быть разоблаченным и, сняв темные очки, уставился на сокровища, принадлежавшие полицейскому агенту. Если б его тотчас схватили и засадили в тюрьму по обвинению в мошенничестве, он и тогда не пожалел бы о своем поступке:

И только доктор Теодоро, важно шествуя в своем белом костюме, всегда при галстуке, не обращал никакого внимания на прелести доны Магнолии. Вежливо склонив голову, он снимал шляпу и желал ей доброго дня или доброго вечера, оставаясь безразличным к усилиям красавицы, поставившей себе целью прельстить этого истукана, который хранил оскорбительную для нее верность супруге. Только он, смуглый красавец и, без всякого сомнения, настоящий мужчина, не проявлял ни волнения, ни восторга при виде ее пышного бюста. Но это уж слишком! Возмутительное равнодушие, оскорбление, которое нельзя снести!

— Он однолюб, — уверенно заявляла дона Динора, хорошо знавшая интимную жизнь доктора. Он не станет обманывать жену, ибо не обманывал даже Тавинью Манемоленсию, женщину легкого поведения, но с постоянной клиентурой.

Дона Магнолия, однако, верила в свое обаяние.

— Запомните мои слова, дорогая хиромантка: мужчин-однолюбов не существует, уж мы-то с вами это знаем. Посмотрите в свой хрустальный шар, и, если он не врет, вы увидите там доктора в постели, а рядом с ним вашу покорную слугу Магнолию Фатиму.

Неужели на доктора не производят никакого впечатления ее глаза с поволокой, ее воркующий голос, ее грудь под кружевным пеньюаром? Дона Магнолия улыбнулась, у нее в запасе было еще одно неотразимое оружие, и она его немедленно пустит в ход, перейдя в наступление.

И вот однажды знойным вечером, когда неподвижный воздух навевал мечты о легком бризе, приятной истоме и колыбельных песнях, дона Магнолия переступила порог аптеки с коробкой, в которой лежали ампулы. Предпринималась еще одна попытка соблазнить святого Антония. Легкое платье отнюдь не скрывало того, чем щедрая природа в избытке наградила дону Магнолию.

— Доктор, вы можете мне сделать укол?

В накрахмаленном белоснежном халате доктор Теодоро казался еще выше и важнее, ни дать ни взять ученый. Дона Магнолия с легкой улыбкой протянула ему свою коробку.

— Одну минутку… — сказал доктор Теодоро, положив коробку на стол.

Дона Магнолия не спускала с него глаз, с каждой минутой доктор Теодоро нравился ей все больше. Хорошо сложен, сильный, мужественный, и возраст подходящий. Она вздохнула. Доктор поднял глаза на соседку:

— У вас что-нибудь болит?

— Ах, сеу доктор!.. — И она улыбнулась, давая понять, что страдает не от физической боли.

— Инъекция? — Доктор Теодоро изучал рецепт, приклеенный к коробке. — Хм… Комплекс витаминов… для поддержания равновесия… Новое лекарство… Но какого равновесия, сеньора? — Он любезно улыбнулся, хотя считал пустой тратой времени и денег все эти впрыскивания.

— Нервного, сеу доктор. Я так чувствительна, вы себе представить не можете.

Доктор Теодоро пинцетом выудил из кипятка иглу и осторожно втянул жидкость в шприц, он не торопился, всему свое время. Изречение, висевшее над рабочим столом, четко выражало его основной принцип: «Место для каждой вещи, и каждая вещь на своем месте». Дона Магнолия прочла и хитро взглянула на доктора: важный мужчина и как уверен в себе!

Намочив в спирте ватку, он поднял шприц:

— Засучите рукав…

Дона Магнолия возразила лукаво:

— Не в руку, доктор…

Тогда доктор Теодоро задернул занавеску, и она открыла его взору еще одно свое сокровище, куда более роскошное, чем то, что выставлялось в окне.