Тайна двух чемоданов - Роман Ронин

– Вот оно что… Ну что же, это не так уж и страшно. Помню, как ты мечтал стать писателем. Поступить в Токийский императорский университет. Все это в прошлом. А теперь тебя не пускают в концлагерь чекисты, потому что ты мало пишешь! – Ватануки засмеялся, снова повернулся к Эцуко, мазнул взглядом наружку и вернулся к Чену, который в этот момент смотрел на окна своей квартиры – они как раз проходили его дом, и Марейкис вдруг едва не сказал об этом Эцуко. Ему почему-то очень захотелось показать этот большой, красивый, еще дореволюционный дом, пригласить к себе в квартиру и, кто знает, может быть, даже поставить на патефоне «Амурские волны» и пригласить на танец. Но он быстро обернулся к Ватануки, и Эцуко немедленно растаяла в его сознании вместе с приглашением. Чен тоже улыбнулся:

– Да, но я надеюсь, у меня все еще впереди! В общем, когда выяснилось, что у ОГПУ ко мне претензий нет, я успокоился. Тем более, недавно эта история снова всплыла, и самым приятным образом.

– Вот как? Каким же?

– У русских чекистов появилась новая практика. Они очень любят, когда о них говорят и пишут – исключительно хорошо, конечно, и даже готовы нанимать для этого авторов. История с поездкой на канал стала для НКВД хорошим знаком. Сталин сам одобрил подобную практику, и значит, можно следовать ей дальше. Но пока таких массовых акций не ожидается, и чекисты приглашают отдельных писателей для коротких командировок в какой-нибудь из дальних районов России. Чаще всего туда, где дела действительно идут не слишком хорошо, чтобы писатель приехал и… написал все наоборот.

– Понимаю, – сосредоточенно покивал Ватануки.

– Самое главное: для того чтобы писатель видел обстановку глазами самих чекистов, они отправляют его в командировку… под видом чекиста!

– В каком смысле? – не понял Ватануки.

– Во-первых, они выбирают не самого известного писателя. Из тех, чьи фотографии не печатают пока в газетах, из третьего эшелона. Помоложе, без особых амбиций. Во-вторых, ему на время выписывается подлинное удостоверение сотрудника НКВД, и только местное областное управление знает, что он не настоящий чекист, а только… – Чен замялся, подыскивая эпитет, – литературный разведчик! Ему даже выдается форма сотрудника НКВД, в которой он и отправляется в командировку.

– Невероятно! – удивлялся Ватануки. – Но ведь если он ходит в форме тайной полиции, все же будут думать, что он действительно там служит!

– На это и рассчитано, – с видом знатока пояснял Чен, уже понявший, что рыбка проглотила наживку. – Все должно быть выполнено на самом высоком уровне соблюдения конспирации. Писатель едет в командировку как настоящий чекист, и все, кто его знает здесь и в том городе, куда он едет, видят, что он уже чекист, а не писатель.

– Браво! Действительно, русские очень серьезные противники, – восторгался и печалился Ватануки, слушая профессора и с любопытством разглядывая довоенные жилые дома, вытянувшиеся вдоль бульвара, и многочисленные возводящиеся высотки этажей в десять, которые вскоре должны были окончательно преобразить этот уголок Москвы.

– Мне кажется, в Токио серьезно недооценивают мощь и мастерство русской тайной полиции, – с грустью продолжал Чен, – а мне приходится работать здесь в нечеловеческих условиях.

– Мы все понимаем, дорогой друг, – поспешил утешить приятеля подполковник, – и ты хотел рассказать мне о новых ходах в легализации. Что ты придумал?

– Да, собственно, я об этом и рассказываю. В НКВД помнят о моих былых заслугах на японском направлении и хотят, чтобы я продолжил сотрудничество с ними. Ну, а я все еще надеюсь быть признан как писатель. Так что… наши стремления сходятся. Недавно я был на приеме у самого Ягоды и получил от него предложение отправиться в такую тайную командировку на Восток, в Приморье.

– Поздравляю! – снова восхитился Ватануки, – это даст возможность наладить более близкий контакт с НКВД и получать конфиденциальную информацию от твоих новых знакомых.

– Я тоже так думаю. Мне, кстати, выдали удостоверение сотрудника НКВД и даже пошили форму только что введенного нового образца – не у каждого настоящего чекиста уже есть такая. Мое «назначение» состоялось по личному приказу Ягоды, поэтому меня и переодели в первую очередь, – теперь засмеялся уже Марейкис и снова обернулся к Эцуко и наружке.

За разговором, который обе стороны изо всех сил пытались сделать непринужденным, друзья добрели до катка. Здесь Эцуко оставила мужчин и подошла поближе к елке, восторженно разглядывая огромное дерево, увешанное гирляндами, игрушками и увенчанное большой красной звездой.

– Смотри, чтобы никто из наших дипломатов не встретил тебя в такой форме в городе, – продолжал подшучивать Ватануки, когда друзья остались одни. Он достал портсигар и предложил сигарету Марейкису. Тот отказался, достав трубку и табак. Выпустив облачко дыма, ответил:

– Что ж такого, даже если встречу? В посольстве меня практически никто не знает. Да и вообще из местных японцев… разве что журналисты да крайне левые из Коминтерна. Но и они все знают меня как корейского профессора из Владивостока, а не как приемного сына Сакамото, выпускника школы ниндзя в Омори.

– Тс! – испуганно оглянулся Ватануки. – Тут не все так просто!

– Что такое? – Чен придвинулся ближе к другу.

– Мы уже довольно давно получаем информацию о том, что в Москве против нас работает глубоко законспирированный агент. Скорее всего, японец по происхождению. Предполагаем, что это один из так называемых харбинцев – тех, кто принял советское гражданство вместе с русскими в Харбине и решил переехать в Москву. Таких нашлось довольно много, мы работали как могли по ним там, в Китае, но… за всеми не уследишь. Должен сказать, среди прибывших действительно есть наши агенты, в том числе законсервированные до «часа Х», но вот японца среди них точно нет. Значит, это действительно не наш человек, – грустно пошутил Ватануки, а Чен уточнил:

– Ты уверен, что он японец и работает в НКВД?

– Сейчас уже да. Некоторые из русских проституток, что дают уроки языка нашим дуболомам в посольстве, – Ватануки весело крякнул, – при нажатии на них проговаривались, что больше всего на свете боятся этого, как они его называют «нашего японца». Но кто он такой, что за человек – даже намека не дают.

– Что значит «при нажатии»? – Чен выпустил очередное колечко дыма и, наблюдая за ним, привычно фиксировал и слежку, и Эцуко, безуспешно пытавшуюся заговорить с гуляющими вокруг елки москвичами.

– Ты забыл курс Вакасы-сэнсэя? Помнишь, он читал нам наставление по нидзюцу