Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе - Джеймс Купер

Хейуорд поспешил, однако, воспрепятствовать этому благочестивому порыву и принялся задавать певцу вопросы о положении пленниц, делая это уже более последовательно, чем в начале разговора, когда наплыв чувств мешал ему собраться с мыслями. Хотя Давид и поглядывал жадными глазами на свое сокровище, ему поневоле пришлось отвечать, тем более что почтенный отец девушек тоже принял участие в расспросах, а интерес его грешно было не удовлетворить; да и разведчик не упускал случая выяснить ту или иную существенную подробность. Таким образом, хотя и не без частых перерывов, заполняемых угрожающими звуками вновь обретенного камертона, путники познакомились с рядом обстоятельств, небесполезных для главной их цели — освобождения сестер. Рассказ Давида был прост, факты, сообщенные им, немногочисленны.

Магуа выждал на вершине горы, пока не представилась возможность без опаски двинуться в путь, а затем спустился вниз и двинулся вдоль западного берега Хорикэна по направлению к Канаде. Хитрый гурон прекрасно знал все тропы и был уверен, что в данную минуту им не угрожает погоня; поэтому шли они сравнительно медленно и не утомляясь. Из бесхитростного повествования Давида со всей очевидностью вытекало, что индейцы скорее терпели его присутствие, чем радовались ему: даже сам Магуа был не чужд благоговейного чувства, с каким индейцы относятся к тем, кого Великий дух лишил разума. Перед ночлегом к пленницам относились особенно заботливо — отчасти из желания уберечь их от лесной сырости, а в основном для того, чтобы воспрепятствовать побегу. У источника лошадей, как уже известно, отпустили на волю, а индейцы, несмотря на пройденное немалое расстояние, не пренебрегли никакими уловками, лишь бы скрыть следы, которые могли выдать маршрут их отступления. Прибыв в становище гуронов, Магуа, по обычаю, почти всегда соблюдаемому туземцами, разлучил пленниц, и Кору отправили к племени, временно поселившемуся в соседней долине. Давид, слишком плохо знакомый с историей и нравами туземцев, не смог ни рассказать что-либо вразумительное об этом племени, ни даже назвать его. Он знал только, что оно не принимало участия в недавней экспедиции против форта Уильям-Генри, но было в союзе с Монкальмом, как и дикие воинственные гуроны, с которыми это племя поддерживало дружественные, хотя и настороженные отношения и с которыми временно пришло в близкое и неприятное соприкосновение лишь благодаря случайному стечению обстоятельств.

Могикане и разведчик слушали этот путаный, сбивчивый рассказ со все возраставшим интересом, и когда Давид попытался объяснить, чем занимается племя, держащее Кору в плену, разведчик перебил его вопросом:

— Заметили вы, какие у них ножи? Английского или французского изготовления?

— Мысли мои были далеки от столь суетных безделушек: я думал лишь об одном — как утешить девушек.

— Наступит день, когда вы перестанете считать нож индейца такой уж суетной безделушкой,— возразил разведчик с нескрываемым презрением к неразумию певца.— А бывают у них праздники сбора зерна? И можете ли вы что-нибудь рассказать об их племенных тотемах?

— Зерно у них в большом употреблении: размоченное в молоке, оно приятно на вкус и полезно для желудка. Что такое тотемы — я не знаю, но если они имеют отношение к индейской музыке, то о ней не стоит даже говорить. Люди этого племени не сливают голосов в хвале господу и, несомненно, относятся к числу самых закоснелых идолопоклонников.

— Вот уж тут вы клевещете на индейцев. Даже минги — и те поклоняются лишь одному истинному и живому богу. Сказки, будто индейцы чтут собственноручно изготовленных идолов,— это злобная ложь белых, говорю это к стыду людей моего цвета кожи. Правда, туземцы стараются жить в ладу со злым духом, как поступаем и мы с врагом, сломить которого нам не под силу, но за милостью и помощью они обращаются только к доброму Великому духу.

— Может быть и так,— сказал Давид,— но я видел странные, фантастически раскрашенные изображения, которые приводят индейцев в восторг и служат предметом поклонения, сильно смахивающим на идолопоклонство. В особенности одно — притом существа отвратительного и мерзкого.

— Змеи? — торопливо вставил разведчик.

— Почти что. Это изображение противной презренной черепахи.

— Ха! — в один голос выдохнули внимательно слушавшие могикане, а разведчик покачал головой, словно человек, сделавший важное, но отнюдь не приятное открытие. Затем Чингачгук заговорил по-делаварски с такой серьезностью и достоинством, что его слова привлекли к себе внимание даже тех, кому были непонятны. Они сопровождались выразительными и по временам энергическими жестами. Один раз он высоко поднял руку, легкий плащ вождя распахнулся от этого движения, обнажив грудь, и Чингачгук приложил к ней палец, словно желая подчеркнуть важность сказанного им. Дункан, чьи глаза неотрывно следили за индейцем, увидел на смуглой груди сагамора изображение выше-помянутого животного, искусно нанесенное синей краской, хотя контуры рисунка уже несколько стерлись. Все, что он когда-то слышал о расколе многочисленного племени делаваров, разом ожило у него в памяти, и с нетерпением, которое было почти невыносимым,— так много было поставлено на карту,— он ждал теперь случая вмешаться в разговор. Его, однако, опередил разведчик; отвернувшись от своего краснокожего друга, он сказал:

— Мы сделали открытие, которое может пойти нам и на пользу и во вред,— это уж как господь соизволит. В жилах Чингачгука течет благородная кровь делаваров, и он — великий вождь Черепах! Из слов певца следует, что среди племени, о котором он рассказал, находятся сейчас индейцы из этого рода. Конечно, потрать он на осторожные расспросы хоть половину времени, убитого им на то, чтобы превращать свою глотку в трубу, мы знали бы теперь число их воинов. В общем-то мы идем по опасному пути: друг, отвернувшийся от тебя, часто опасней кровожадного врага, охотящегося за твоим скальпом.

— Объяснитесь,— попросил Дункан.

— Это давняя грустная история, и мне не хочется вспоминать ее, потому что повинны в ней главным образом люди с белой кожей, чего никто и не отрицает. Кончилась она тем, что брат поднял томагавк на брата, а минги оказались в одном лагере с делаварами.

— Значит, вы полагаете, что часть племени, у которого живет сейчас Кора, составляют делавары?

Разведчик утвердительно кивнул, хотя ему явно хотелось избежать дальнейших разговоров на эту болезненную для него тему. Нетерпеливый Дункан поспешил предложить несколько планов спасения сестер — один другого нелепей. Манроу, казалось, вышел из состояния глубокой подавленности и выслушал безрассудные выдумки молодого человека с почтением, не подобающим ни его сединам, ни преклонному возрасту. Разведчик же, дав влюбленному излить свой пыл, нашел доводы, убедившие Дункана, что торопливость в деле, требующем величайшего хладнокровия и предусмотрительности, равносильна полному безумию.