Корона скифа (сборник) - Борис Климычев

— Что? Это вышибают окна и двери дома. Выследили все-таки, сволочи! — вскричал Зонтаг-Брук, надевая корону на голову. — Ну, нет! У нас есть запасной ход. Пока они выломают подвальную дверь, мы успеем убежать. Алена! Сажай меня в корзину!

Алена быстро запихнула коронованного Зонтага-Брука в корзину и полезла в ход. Все кинулись за ней. Но догнать ее было трудно.

Она выбралась из хода вместе с Севастьяном Огурцовым. Задвинула камень и подперла его колом, чтобы изнутри камень повернуть было нельзя.

Первым понял все Горохов. Он ругался самыми отборными ругательствами:

— Охмурил! Одурил! Порошка в вино подсыпал. Огарок! Обабок! Я же говорил, что Алена не зря с ним ошивается. И купец твой мнимый, Лошкарев, где-нибудь у него же на заимке живет. Шайка!

В это время и Улафа, и Философа Александровича схватили за руки люди в гороховых костюмах.

Алена с Севастьяном кинулись к карете. Севастьян вскочил на козлы. Алена влезла в карету и открыла корзину. Зонтаг-Брук вылез из корзины, высунул голову в дверцу и крикнул Севастьяну:

— Не жалей кнута! Гони!

— Куда? На заимку?

— К верхнему перевозу. Хлещи!

— А Петюшка с Ваняткой как же? — спросила Алена. — Неужто мне деток бросать?

— Потом вызволим! С этой короной всех купим! На перевозе нас лодка ждет! А на заимку сейчас ехать нельзя, Улаф с Философом ее уже раскрыли.

— Так надо было их кончить, лахман сделать.

— Ученого жалко, забавный такой. Философ мне тоже по душе. Широко жил! Не скряжничал. Это по-нашему!

Зонтаг-Брук, отдернул занавесочку и глянул в заднее окошко:

— Крючки позади! Нашарили! Вот гады! Севастьян, хлещи сильней! Не жалей вороных!

Карета уже начала спускаться к перевозу, когда Зонтаг-Брук вновь крикнул в дверцу:

— Разворачивай к Потаповым лужкам! Крути, говорю! Обложили! На перевозе — крючки!

Севастьян натянул правую вожжу, карета круто повернула. Заскакала по кочкам.

Зонтаг-Брук увидел в свете зари на холме темные фигуры:

— Останови карету! Алена дай мне зонт и лупи агентов! После я тебя освобожу! До скорого!

Зонтаг-Брук подбежал к краю скалы Боец с огромным английским зонтом. Он думал при этом, что вот, загнали, как мамонта. С этого самого места мамонт срывался, чтобы упасть на острые камни. Вниз было глядеть жутковато. Солнце вставало над бором и освещало леса, реку, зеленые заливные луга за ней.

За спиной Зонтага-Брука Алена Береговая яростно раскидывала агентов. Кому сломала нос, кому скулу, а кому и ключицу. Но агентов набежало много, силы были неравными.

Зонтаг-Брук глянул вниз, туда, где бешеные потоки воды разбивались об острие скалы. Нет, зонт тут не поможет. Он хлопнул себя ладонью по полному животу и скривил губы:

— Нагулял тело, наел пузо! Коронованный идиот! Тупица! Не продумал пути к оступлению. Да ведь в то, что корона существует, по-настоящему и не верилось. Просто игра увлекала! Да и корона-то, может, и не скифская, и не золотая.

Но… сдаться на милость крючков? Да ни за что на свете! Он всегда их дурачил с великой легостью. Он всегда был болен, но был сильнее их, здоровых. Сдаться? Нет!

Карлик снял корону, оглянулся, увидел бегущего к нему Шершпинского, озорно свистнул и швырнул корону в реку.

— Мы оба воры, но я вор честный, а вы — нет! Ауфвидерзеен! — крикнул Зонтаг-Брук и бросился с обрыва.

Шерпинский застыл, как соляной столб, к краю обрыва и подойти-то было страшно.

«И в воздух чепчики бросали…»

Философ Горохов совсем недолго пробыл в тюремном замке. Уже через полмесяца его провели в кабинет к Евгению Аристарховичу. Горохов думал, что придется оправдываться, доказывать свою невиновность. А Евгений Аристархович открыл ему навстречу свои объятия:

— Уважаемый мой наставник! Прошу прощения за доставленное вам беспокойство, но вы сами виноваты, в плохую компанию затесались.

— Компания, как компания! — взъершился Горохов, — чего тебе от меня надо? Может, пытать будешь?

— Помилуйте! Философ Александрович! Как можно! Я же помню, как вы, будучи прокурором, меня, вчерашнего посредственного гимназиста, пристроили в присутственное место, дали должность. С этого момента началось мое восхождение по служебной лестнице.

Теперь я хочу сообщить вам приятную для вас новость. Господина Шершпинского арестовали, увезли в столицу для разбирательства.

Евгений Аристархович понизал голос:

— Скажу больше, сам Герман Густавович стоит на пороге отставки. Он ездил в Омск, говорят, что стоял там на коленях перед генерал-губернатором. Но отставки ему не избежать. Просто в Петербурге пока еще не подобрали ему замену.

— Его судить мерзавца надо! Вот уж кто преступник, так преступник!

— Не нашего это ума дело, дорогой Философ Александрович, царем он был назначен, царю и решать. Таких не судят, вы же знаете. Скажут: утомился, надо дать отдохнуть, да и переведут в другое хлебное место.

— Ладно, Женька! Я понял, что ты меня отпускаешь.

— Конечно! И прошу извинить за все доставленные вам неудобства. Но кто же вас просил дружить с таким человеком, как Рак?

— Рак? Кто это такой?

— А карлик.

— Его звали Зонтаг-Брук.

— Как выяснилось, у него много имен и фамилий. Среди шпаны он известен как Рак.

— Ага! Но уж очень он такой, авантажный и вальяжный, маседуан и маскарон [13]. Все науки превзошел. Поймали его? Нет? На заимке есть портрет, можно срисовать и отдать агентам.

— В этом нет нужды, Философ Александрович. — Сего Рака надо искать теперь на дне Томи. Боюсь, что его уже съела рыбка. За ним множество художеств. Вот, скажем, недавно нашли в склепе бедного юношу Мишу Зацкого. Заманил его Рак. А матушка Мишина и без того была больна, а как узнала о судьбе сына, так сразу скончалась. А вот, пойдем, в кладовку, что я вам покажу.

Евгений Аристархович взял Горохова под руку. Они спустились в подвал. Евгений Аристархович подошел к бочке, рывком скинул с нее крышку. Горохов глянул, отступил:

— Что это? Человек в воде?

— Человек в рассоле. Это привез неизвестный мужик в подарок Шершпинскому. Сказал, что бочка с кочанной капустой в подарок из деревни. А там засоленное тело беглого каторжника Петьки Гвоздя, или же иначе Петра Гвоздарева. И этот подарочек устроил Рак. Гвоздь ему стал не нужен. Вот с какими фруктами вы возжались!

— Да, я чувствовал что-то неладное, да, видно, с годами нюх потерял. Это же мнимый купец Лошкарев! Ах, мазурики! Ну, собаке и смерть собачья… А Улафа ты освобождаешь?

— Зачем же? Иностранный шпион, участвовал в банде. Зачем же я буду останавливать такое хорошенькое дельце?