Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

согласна? – лыбился Ренат.

Агата молча бросила карты на стол, а довольный оживленной игрой Швыдковский принялся записывать результаты в пулю.

В тот вечер они проиграли оба: Поляков совсем немного, Агата же около сорока тысяч.

Дождавшись ее в машине, Поляков, как только она села, предложил:

– Идем в ресторан. Зальем наше горе, – не в силах глядеть на ее потухшее лицо, попытался пошутить он.

– Это ты так решил? С чего ты вообще взял, что я хочу в ресторан?! – рявкнула она.

В углублении рядом с коробкой переключения скоростей беззвучными всхлипами сотрясался предусмотрительно перевернутый экраном вниз мобильный.

Поляков знал, что это Марта.

Утром, съедаемый ставшим уже постоянным чувством вины, он неожиданно предложил жене съездить в воскресенье днем в недорогой кавказский ресторанчик на площади в Шушинке.

Марта обрадовалась и сказала, что заодно они посмотрят на зазнобу Ваника, торговку овощами, у которой тот делал по списку закупки.

Она случайно подслушала их разговор по мобильному и вот уже месяц то и дело пересказывала Полякову, что Ваник назвал продавщицу не то «любимой», не то «кошечкой».

Похоже, это было столь свойственное эмоциональным женщинам преувеличение – ни про одну женщину Ваника Поляков ни разу не слышал даже в далекие годы в С-ре. Ваник никогда не был женат и принадлежал к той породе мужчин, которые ни с кем не делятся личным. К тому же в последнее время пятидесятивосьмилетний помощник постоянно кряхтел – то спину крутило, то пальцы, то ноги. Иногда боль становились невыносимой, и Поляков был вынужден попросить Марту принести с работы серьезное обезболивающее, на которое бедолага подсел еще в С-ре, когда валялся в реанимации с компрессионным переломом после автомобильной аварии.

– И что же ты не ответишь? – кивнув на мобильный, ядовито спросила Агата и, отвернувшись, опустила до конца окно.

Пахучий июньский вечер дурманил теплом, но земля в лесу, под соснами, глядевшими на них свысока, еще до конца не прогрелась.

Этот незримый переход от тепла к прохладе был похож на мост между сном и явью, прозрачный трепещущий мост между реальностью и другими мирами, конечную точку которого – то ли вход, то ли выход – невозможно было ухватить разумом.

Поляков тронул с места.

– И в каком же ресторане ты намерен залить свое грошовое горе?

– В любом, в каком захочешь.

– Можешь себе позволить. А я сегодня, как ты помнишь, снова продулась.

– Опять взяла из дома деньги? Не думаешь про отца – подумала бы о ребенке и матери.

– У матери и ребенка благодаря мне все есть. Вчера я взяла банковский кредит.

Полякова затрясло.

– Нельзя брать банковские кредиты, чтобы играть! – не сдержавшись, повысил голос он. – Это путь в один конец, поверь, очень плохой путь. Никто из нас так не делает! Ни один из этих людей не уносит деньги из дома и не берет кредиты. Они обеспеченные люди и могут себе позволить играть, а ты – нет. Я много раз просил тебя не приходить в катран. Ты что, делаешь это мне назло?! Что и кому ты хочешь доказать?

– Не смей делать мне замечания! – сверкнула глазами Агата, окатив его своим излюбленным взглядом, нарочито высокомерным, за которым, как он давно уже понял, скрывался обычный детский страх. – Ты мне не отец и не муж!

– Я твой любовник.

– Но ты меня не любишь, – опустив глаза, завела она любимую пластинку.

– Я люблю тебя, – глухо промолвил Поляков.

В этот момент ему было ее искренне жаль.

А еще жаль Марту, которая, не дождавшись от него информации о времени возвращения домой, сейчас неумело откупоривала бутылку шампанского.

– Я тебя умоляю! – продолжала издеваться эта скверная женщина, скрывавшая под своим дурацким платьем свет, остававшийся ему в жизни.

Свет, едва теплившийся еще вчера, безжалостно и незаметно разбазаренный в напрасных веснах на чуждых женщин, свет, как оказалось, до конца не угаснувший и оттого неизмеримо ценный.

– Как ты можешь любить женщину, с которой почти не разговариваешь? Мы знакомы два месяца. Что ты вообще обо мне знаешь?

– Два с половиной, – уточнил Поляков. – Я знаю тебя достаточно, – серьезно добавил он и тут же ощутил себя последним пошляком.

– Нет, не знаешь! Любовь вытекает не только из полового влечения, это всего лишь затравка. Любовь появляется из крушения всего того, что ты считал истинным. Но для этого недостаточно перепихнуться в подворотне, а потом два раза в месяц, пока жена на работе, прибегать ко мне на часок.

Ему нечего было ответить.

Он давно уже мог бы выяснить все детали ее биографии – дату и место рождения, номер школы и название вуза, узнать о налогах и собственности, получить подробные сведения о ее кредитах и штрафах и собрать подробное досье на ее идиота муженька.

Но он этого не сделал. Он все так же боялся разрушить очарование иного, незнакомого, пусть проблемного, но загадочного, возможно, в чем-то лучшего мира.

– Не надо так говорить. Пытаясь себя упростить, ты выглядишь гадко, как все эти нынешние девки-дешевки, потерявшие стыд.

– Предпочитаю называть вещи своими именами! – упрямилась Агата. – Мы просто совокупляемся. Ты безнадежно женат. А я в поиске нового мужа.

На долю секунды он уже готов был свернуть с трассы в лес и задушить ее по-настоящему, чтобы навсегда погасить свет, который теперь так его мучил.

– Возьми деньги у меня, – с трудом восстановив ход мыслей и дыхание, предложил Поляков. – Завтра погасишь кредит. Сколько тебе нужно?

– Нет! – рубанула Агата. – Исключено. Представь себе, и у нынешних девок-дешевок есть принципы. Я работаю, я пока еще замужем, мы с тобой не родня и не знакомы тридцать лет. Твое предложение противоречит моим принципам. А все, что им противоречит, нарушает мою целостность.

Поляков, привыкший всю жизнь сводить сложное к простому, к проверенному личным или коллективным опытом обобщению, ощущал себя нелепым бродягой шутом, стоящим на пороге трактира перед гордой красивой барыней, которой навязывал купить у него втридорога копеечную безделушку.

– Ты глупа, так же как и твои надуманные принципы!

– Возможно, – глядя в окно, кривила лицо она.

– Жена мне близкий, верный друг, – украдкой покосившись на мобильный, продолжил он. – Она многое со мной прошла, вырастила нашу дочь, на старости лет я ее не брошу. Но я готов стать тебе опорой. Готов помогать своим участием и рублем.

– Вы все говорите одно и то же. Высади меня у метро. Я тороплюсь к сыну. Так что твой аттракцион неслыханной щедрости – поход в ресторан – отменяется, – колко намекнула она на то, что впервые за время их знакомства он куда-то ее пригласил.