Люблю и ненавижу - Георгий Викторович Баженов

неподалеку? А прекрасные ажурные громады мостов? А затейливые пристани? А неприступные стены Спасо-Преображенского монастыря? А сам монастырь, весь его мощный, шестнадцатого века, архитектурный ансамбль? Нет, что ни говори, устроился Петров в Ярославле превосходно.

Вот и звонок, который раздался в номере Петрова, был ласково вежлив, предупредителен, именно на этот счет:

— Как устроились, Владислав Юрьевич?

— Превосходно, — искренне, бодрым тоном ответил Петров. — Просто отлично.

— Можно за вами заезжать?

— Да, пожалуйста.

Через десять минут перед входом в гостиницу с мягким шипом остановилась черная «Волга». Моложавая женщина, в узко обтягивающей бедра юбке, в таком же жакете, который покроем своим подчеркивал стройность, изящность и деловитость хозяйки, вышла из машины (Петров видел все это в окно) и взглянула наверх, как бы решая: подниматься или подождать товарища Петрова здесь, внизу? Петров решил не утруждать Елену Васильевну, накинул пиджак, подхватил «дипломат» и вышел из номера. Где-то между первым и вторым этажом они встретились с Еленой Васильевной на лестнице, улыбнулись друг другу — Петров открыто, искренне, Елена Васильевна — приветливо, но несколько официально, конечно.

— А я уж решила… — но Петров еще раз улыбнулся ей.

— Ничего, ничего… Я увидел — вы подъехали, пошел вам навстречу.

В машине Петров в первую очередь поздоровался с водителем, тот вежливо кивнул в ответ. Петров никогда ни с кем не панибратничал, но и ни на кого не смотрел свысока, — это была даже не выучка, это жило в крови. И люди относились к нему соответственно — с уважением, без похлопывания по плечу, но и без излишней скованности. Это относилось как к большому начальству, так и к простой горничной или уборщице в номере. Высокого роста, с открытым лицом, подтянутый, стройный, в командировках — всегда в джинсах и темно-коричневом замшевом пиджаке, с «дипломатом» в руках, Петров на всех производил одинаково хорошее впечатление. При этом он вызывал в людях доверие — тоже немаловажная черта при работе Петрова. Человека он обычно выслушивал внимательно, до конца, никогда не перебивал и не подталкивал к излишней откровенности; привыкнув к Петрову, к его мягким деликатным манерам, которые иногда окрашивались легкой и необидной иронией, человек сам все рассказывал о себе, делился иной раз такой сокровенностью, что позже невольно стыдился обнаженности своих тайн.

А вот тайнами людскими Петров иногда злоупотреблял. То есть пользовался ими. Но — во имя искусства. Ибо искусство, считал Петров, это когда тайна одного открывается для всех. Открой в человеке тайну, но так, чтобы она была интересна другим, — и ты художник.

А Петров хотел быть художником. Он был журналистом, но мечтал стать художником.

Ведь художник — единственный человек, побеждающий время.

Так думал Петров.

Когда они приехали к начальству, разговор состоялся короткий, деловой, с пользой для обеих сторон.

— Не буду скрывать, — сказал Петрову собеседник, — нам очень лестно, что всесоюзный журнал, который вы представляете, обратил внимание на наш опыт. Да, у нас по этому вопросу дела действительно обстоят несколько лучше, чем где-либо в республике. От всей души желаю вам удачи в поисках и подборе материала. По всем вопросам вашим помощником и гидом будет Елена Васильевна. Надеюсь, вы уже познакомились?

— Да, конечно, — кивнул Петров. Кивнул важно, с достоинством.

— Ну что ж, прекрасно! Можете приступать к работе. В случае необходимости — прошу не стесняться, обращаться лично ко мне.

— Спасибо. — Петров крепко пожал протянутую руку.

На этом беседа закончилась, Петров с Еленой Васильевной вышли из просторного кабинета.

— С чего начнем? — деловито поинтересовалась Елена Васильевна.

Петров обратил внимание, как неестественно, напряженно чувствовала себя Елена Васильевна в кабинете. Боится, подумал Петров. Почему они всегда боятся начальства? Было немного обидно за эту стройную, изящную, полную собственного достоинства женщину.

— Познакомьте меня, пожалуйста, с каким-нибудь инспектором по делам несовершеннолетних, — самым дружеским тоном произнес Петров.

— Я уже думала по этому вопросу. Инспектор Лихачева вам подойдет? Лучший инспектор области. Искренне рекомендую!

— А нет ли у нас такого инспектора… ну, скажем, экспериментатора? Или которого чаще других ругают — за срывы в работе, за всякие там идеи, прожектерство?

— Как же, есть. Бобров. Виновата — старший лейтенант Бобров Василий Лукич.

— Так, так… — обрадовался Петров. — Нельзя ли с ним познакомиться?

— К сожалению, — развела руками Елена Васильевна, — вам не повезло. Он в отпуске.

— Жаль, — огорчился Петров. — Ну, а еще кто-нибудь вроде Боброва?

— Нет, такой у нас один. Такого нам одного хватает, чтоб голова от него шла кругом. Впрочем, простите, человек он, конечно, интересный, хороший. Но — неугомонный. Со срывами, как вы правильно выразились.

— А в чем срывы?

— Да он может, например, ради эксперимента переодеться в гражданское (он на вид совсем мальчишка) и пойти вместе с подшефными по улицам.

— В самом деле? — искренне удивился Петров.

— Конечно. Подходят к кому попало, задираются. А рядим, представляете, Бобров!

— Гм, любопытно, — все больше заинтересовывался Петров.

— Теперь вопрос — для чего он это делает? Сколько раз вызывали его, внушения делали, выговоры давали. А он за свое. И знаете, что он говорит, на чем настаивает?

— На чем?

— На том, что в хулиганстве не хулиганы виноваты, а добропорядочные граждане. Добропорядочные с виду, но с отсутствием всякого гражданского и человеческого мужества. Редко кто из людей отваживается противостоять хулиганам, бороться за свое достоинство. Большинство — сразу пасуют. Хулиганы — стихийно организованный народ, организованность их неосознанная, она — в наглости, в хамстве, во взаимной поддержке. Я, говорит Бобров, изучил психологию хулигана. Он — наглец, но потворствуют ему те, к кому он пристает. Нужно не хулиганов перевоспитывать, а воспитывать в людях человеческое достоинство, мужество, смелость, гражданскую зрелость.

— Мысли любопытные, — произнес Петров.

— Мысли — да, любопытные. А методы? Методы, которыми Бобров достигает своих выводов? Простите меня, но это уже крайности — инспектору выходить на улицу с хулиганами!

— За это и снять, наверное, могут.

— И это было. И снимали его. И разжаловали один раз. А потом жизнь берет свое. В районе хулиганов пруд пруди. Как только Боброва убираем, в районе бог знает что творится. Поставим на место — тишина. Только опять какие нибудь фокусы начинаются…

— Да, интересный человек. Он когда, Елена Васильевна, из отпуска возвращается?

— Только неделя, как ушел. Так что не скоро…

— Ну что ж, — сказал Петров. — Поедем для начала к лучшему инспектору области. К Лихачевой, так, кажется?

— У вас прекрасная память, — улыбнулась как будто с облегчением Елена Васильевна.

— Профессионализм, — небрежно обронил Петров. Хотя ему всегда нравилось, когда другие люди восхищались его памятью.

Вышли из здания, сели в машину.

— К Лихачевой, — скомандовала Елена Васильевна.

Шофер кивнул. Вероятно, эта Лихачева была отработанным номером. Небось всех журналистов к ней возят. Петров заранее обреченно махнул рукой,