Люблю и ненавижу - Георгий Викторович Баженов

сейчас скажут — нельзя! Катись отсюда со своей шубой…

— Вы будете последняя? — спросил он у дородной, брезгливо на него взглянувшей женщины.

— Я крайняя буду… — И так это насмешливо сложила губки.

— Я за вами. — «Крайняя она… Дура ты, вот ты кто — дура крайняя!..»

Юрик Устьянцев отошел в сторону, достал бумажку с адресом, терпеливо заполнил десятки граф и пунктов. Заполнил, встал в очередь. Стоял, терпеливо вынося духоту, толкучку. Когда подошла его очередь, подал женщине бланк, положил на край шубу.

— А вы что? — спросила женщина устало. Что? — не понял Устьянцев.

— Почему шубу не обшили?

— Чем? — удивился Юрик.

— Вы что, молодой человек, только что родились на свет? Ну чем — материалом, простыней, наволочкой…

— Да нет у меня ничего. Я думал, у вас можно.

— Вообще-то можно… — смилостивилась, как показалось Юрику, женщина. — Только на сегодня у нас материал закончился. Опоздали, молодой человек.

— Да, но как же, — забормотал Юрик. — Мне обязательно надо… Куда я с шубой? Мне во что бы то ни стало надо!

— Сейчас, подождите. — Женщина подошла к широкому раструбу окна, крикнула: — Нюра! Нюра!

— Ой! — ответил из дальнего далека глухой голос.

— Нюра, у тебя наволочки не найдется? Понимаешь, молодой человек тут один…

— Ой, Игнатьевна, веришь, ни одной не осталось! И идут, и идут сегодня… Ни одной!

— Слышали? — устало спросила женщина у Устьянцева. — Ничем не могу помочь. Приходите завтра.

— Завтра я не могу.

— Ну, я не знаю, молодой человек. Вы задерживаете очередь.

— Но у вас должен быть упаковочный материал! Обязан быть! — Юрик и сам не знал, что голос у него может быть таким тонким и требовательным.

— Да, должен быть. И был. Но закончился, — терпеливо проговорила женщина. — Проходите, не мешайте работать…

Что было делать?

Юрик в бессилии сел на ближайший стул.

Женщина, которая стояла в очереди перед Юриком, уходя из зала, обсмотрела его еще раз с ног до головы с презрением. С презреньем? Но за что?!

Он сидел на стуле совершенно опустошенный.

Посидел, забрал шубу и вышел вон.

Крыльцо. Темный двор. Арка. И светлое пятно жизни — там, за аркой. А здесь… Что с ним? Почему двор этот? Шуба? Какая-то очередь?

Поплелся через двор. Ну, конечно, вон и трое те. У арки. Юрик усмехнулся.

— Эй ты, так ты куришь или нет? — небрежно спросил у него все тот же, с поднятым воротником, в кепочке.

— Ну, чего надо?! — заорал Юрик Устьянцев на ноте истерики. — Говорил же вам — не курю!

Двое — за спиной у третьего — озадаченно переглянулись. А там, за аркой, светлым окном светилась жизнь, горели огни, мчались машины, торопились люди…

— Выпить хочешь? — Вот такой был Юрику Устьянцеву следующий испытательный вопрос.

— Нет. Не хочу, — набычившись, ответил Юрик. («Может, бросить им ее, вот эту шубу? Нате, подавитесь!..»)

— Тогда дай рубль! — сказали Юрику.

— Рубль? — Устьянцев усмехнулся. — Пожалуйста! — Он порылся в кармане, достал металлический рубль.

— Молодец, не жадный. И правильно делаешь — бережешь свое здоровье. Проходи.

— Все? — спросил Юрик.

— Все, — сказали ему.

И Устьянцев пошел. Сколько он шел? Да рядом все было, вот и улица, центр города, центр столицы, главпочтамт, Юрик оглянулся. Что такое? Вон арка. Вон двор. А было ли все, что было? Не померещилось ли? Столько вокруг лилось света, мельница людей, ярое шуршание шин, гул, кипение страстей, взгляды, женщины… о боже! Вдруг подумалось: а не так ли сходят с ума? Он помотал головой: б-р-р!.. Что такое? Шуба в руках. Шуба значит, все было. Иди, Юрик. Шагай в жизнь.

Он поднял руку. Одно за другим мчались мимо такси. И все — с зелеными огоньками. Что они? Одно за другим. Мимо. Мимо.

«Ладно. Я подожду. Ничего», — решил Юрик твердо. Он не мог представить сейчас, что поедет на метро.

Наконец остановился частник. Юрик назвал адрес.

— Пятерка?

— Идет, — согласился Юрик. Ему было все равно.

Ехали без единого слова. Юрик смотрел вперед. Если бы шофер внимательно взглянул на пассажира, он бы сразу понял: это не простой человек, это Наполеон. Он едет сражаться и побеждать. К тому же, вспомнил бы шофер, он и роста небольшого… А все-таки что это с парнем?

Юрик приехал домой. Открыл дверь своим ключом.

— Что с тобой? — испуганно прошептала Анна, обхватив лицо руками.

Он огляделся по сторонам: квартира блистала чистотой. Пол сверкал. Зеркало как глянец. Юрик присел на трельяж, крепко держа в руках шубу.

— Что это? — спросила Анна.

— Это? — Он пожал плечом. Он был хмурый, сосредоточенный. — Это шуба.

— Какая шуба?

— Шуба любовницы Петрова.

Анна смотрела на него во все глаза:

— Что с тобой?

— А что со мной?

— Ты посмотри на себя. О какой любовнице Петрова ты говоришь?

— Тебе что — имя, фамилию, адрес?

— Да ничего мне не надо…

— Завтра отошлю эту проклятую шубу. Послушай, — спросил он у нее, — я тебе покупал когда-нибудь шубу?

— Нет, — отрицательно покачала она головой.

— Я куплю тебе шубу. — Он видел, она ничего не понимала, у нее были расширенные, испуганные глаза. Он почувствовал: вот сейчас, сию минуту он готов сказать ей: «Анна, выходи за меня замуж!»

Вот только скажет ли?!

II. ЯРОСЛАВСКИЕ СТРАДАНИЯ

В Ярославль Петров приехал в командировку.

Из окна гостиницы, в которой он остановился, был виден знаменитый Театр имени Волкова. И сам Волков, российский актер, стоял рядом с гостиницей. Естественно, не живой — в камне. Была середина осени; у подножия памятника всегда, в любое время дня и ночи, алели и краснели розы с гвоздиками: по всему чувствовалось, горожане искренне чтили память прославленного земляка. Перед театром, перед памятником, перед гостиницей раскинулась просторная площадь, которая отчего-то воспринималась булыжной, хотя была обычной, асфальтированной. А булыжной она воспринималась по ассоциации — все вокруг отдавало стариной, древностью; даже кинотеатр — напротив гостиницы — с бесконечными афишами современной киногалиматьи — и тот был архитектурно стар, в нем прежде наверняка было какое-нибудь Благородное собрание, купеческий клуб или что-нибудь в этом роде; не говоря уже о старинном парке, который простерся от площади во многие стороны; не говоря о древних строениях, с красивыми архитектурными излишествами, где нынче расположился городской базар; тем более не говоря о низких, не более двух этажей, каменных домах, с дверями, зовущими то вниз, в подвалы, то вверх, по всевозможным витым лестницам, явное обиталище бывших ярославских купцов, торговцев, служащих разного ранга — и где нынче уютно прижились разные кафе, закусочные, ателье и магазины.

В общем, гостиница, где устроился Петров, находилась в прекрасном месте — и по своему расположению, и по тому обзору, который открывался из окна на городские архитектурные пейзажи.

А Волга