Французская карта - Алла Бегунова

– Это просто невероятно, душа моя, – произнес Потемкин с улыбкой. – Женщина, обманувшая хитроумных французов и закосневших в своем варварстве османов, вернувшаяся из чужой страны с огромными сложностями, боится суждений начальника секретной канцелярии действительного статского советника Турчанинова. А вдруг старый бюрократ рассердится на нее из-за дурака Кухарского, чуть не погубившего всю разведывательную группу? Вдруг он потребует объяснений того, что объяснить никак невозможно…

– Да, боюсь я этого, ваше высокопревосходительство, – подтвердила Аржанова. – Боюсь, ибо бесконечно дорожу моей службой Отечеству и великой государыне.

– Нечего вам бояться! – торжественно провозгласил генерал-фельдмаршал. – Сотни русских солдат вы уже спасли от гибели под стенами Очакова. Я лично буду докладывать о таковом вашем поступке доброй монархине нашей Екатерине Алексеевне…

Неведомая сила бросила их друг к другу, и они встретились посреди комнаты. Соболья накидка упала к ногам курской дворянки. Тонкое платье «энтери» и планшевая рубаха под ним лишь подчеркивали хрупкость ее фигуры, заметно исхудавшей от последних переживаний. Сильными руками прижимал к своей груди Анастасию светлейший князь, будто желал оградить ее от всяческих напастей. Он целовал ее щеки, мокрые от слез, и приговаривал:

– Ну ладно, ладно, душа моя. Не плачь. Все позади, и ты вернулась…

Куда вернулась Анастасия, она и сама точно не представляла.

Может быть, в город-новостройку Херсон в сентябре 1780 года, где произошла их первая встреча и начался этот бурный роман. Может быть, в Санкт-Петербург в феврале 1782-го, когда она согласилась на его уговоры и опять поехала в Крымское ханство защищать там интересы Российской империи. Может быть, в храм Святого Самсония Странноприимца на Выборгской стороне Северной столицы, в котором по его приказу в октябре 1783-го обвенчалась с князем Мещерским. Может быть, в жаркие майские дни 1787-го, в ряды «восточного эскорта», что остановил взбесившихся лошадей царского экипажа на дороге из Симферополя в Бахчи-сарай. Везде и повсюду светлейший князь присутствовал зримо и незримо, а железную его волю она ощущала словно нечто материальное.

Противоречивые чувства обуревали курскую дворянку. С трудом справляясь с ними, она и не заметила, как очутилась в спальне Потемкина, на широкой его постели, уже без платья «энтери», но под одеялом из медвежьей шкуры необъятных размеров, подбитой байкой. Казалось, жар высокой температуры исходит от густого и длинного меха. Наверное, потому Анастасия позволила светлейшему князю разорвать восточную рубаху и целовать ей соски, груди и белый шрам, тонким рубцом пролегавший между ними.

Прикосновение горячих его губ, настойчивые и все более откровенные ласки доводили Аржанову до состояния, близкого к обмороку. А когда все случилось, Анастасия, вскрикнув в последний раз, откатилась от него на край постели. Встревоженный долгим ее молчанием и этой позой испытавшего боль человека, Потемкин дотронулся до плеча Флоры:

– Душа моя, что было не так?

– Нет. Все, как обычно.

– Но я вижу слезы.

– Пустяки, – она вытерла глаза ладонью.

– Ты сожалеешь о чем-то?

– Да. О любви. Но это абсолютно безнадежная любовь. Я любила тебя, люблю и буду любить вечно…

Глава двенадцатая

Штурм крепости

На следующее утро Потемкин собрал у себя в штаб-квартире большой военный совет. На нем присутствовали не только генералы, но и бригадиры[18] и даже некоторые полковники. Военачальники с трудом разместились вдоль стен на раскладных стульях. Первое, что они увидели на столе, это – французские чертежи с разноцветными пометками. светлейший князь, в отличие от предыдущих мрачных дней, был весел, бодр, уверен в себе и очень воодушевлен. Он сказал генералам, что вчера вечером русская разведка доставила ему из Стамбула секретные бумаги, выкраденные у инженер-майора Лафита Клаве, который по заказу турецкого султана в 1784–1787 годах проводил реконструкцию крепости Очаков, или, по-османски, – Озю. Добытые материалы полностью подтверждают его давнее опасение насчет обширных подземелий, вырытых под Очаковым для минной войны.

Затем главнокомандующий попросил взглянуть на чертежи и высказать свое суждение о них генерал-аншефа Ивана Ивановича Меллера, командующего осадной артиллерией, насчитывавшей двести орудий, и всеми нашими военно-инженерными частями у стен турецкой твердыни. Седовласый, довольно грузный Меллер, которому недавно исполнилось 63 года, не спеша надел очки и склонился над ватманскими листами.

Вообще-то на свет генерал-аншеф появился в городе Берлине, в семье «мещанина лютеранского закона». Его родители переехали в Россию. Здесь в возрасте четырнадцати лет он поступил на службу в артиллерию канониром, то есть рядовым. Первый офицерский чин получил через 13 лет, участвовал в Семилетней войне и особенно отличился при осаде и штурме прусской крепости Кольберг, после чего стал полковником. Екатерина II оценила его способности по достоинству и назначила в канцелярию артиллерии и фортификации. Там Меллер вскоре занял должность генерал-фельдцехмейстера, или командующего всей артиллерией Российской императорской армии.

Потемкин вызвал его из столицы к себе и поручил составить план осады Очакова. Генерал-аншеф приехал вместе с сыном Петром, его адъютантом. Молодой человек недавно блестяще закончил Артиллерийский и инженерный корпус в Санкт-Петербурге и во многом помогал отцу, которого уже одолевали возрастные болезни вроде подагры и ревматизма.

Обозрев разложенные на столе бумаги, Меллер спрятал очки в футляр, откашлялся и произнес:

– Весьма и весьма любопытно, ваше высокопревосходительство. Без сомнения, работа выдающаяся. Однако из оной следует, что должно мне мой план штурма несколько пересмотреть.

– Да, непременно, Иван Иванович, – кивнул ему Потемкин. – Почему-то меньше всего пороховых закладок француз устроил на восточной стороне города.

– Дело в грунте, ваше высокопревосходительство. Тут скала, ее не раскопаешь. Только взрывать. Но если закладывать шурфы, то можно повредить и сами строения…

Видя, что разговор приобретает специфическое инженерной направление, слово взял генерал-аншеф князь Николай Васильевич Репнин. Он командовал центром осадной армии.

– Полагаю, ваша светлость, вопрос о штурме наконец-то решен, – сказал Репнин. – Обрадуйте же нас, назовите его дату.