Разгадка 1937 года - Юрий Емельянов

Обладатель этого письма, председатель колхоза в деревне Лыково Каширского района Петр Осипов, был арестован. Его обвинили в том, что «достав подложные документы на кооперативного работника, приехав в деревню, он был направлен в правление колхоза и, пользуясь своим положением, развалил колхоз».

Далее в очерке говорилось: «Странных людей вы можете встретить на узловых станциях. Вот быстро прошел по вокзалу какой-то человек, оглядываясь, забежал в общественную уборную и, придерживая рукой штаны, пишет на стене: „Знай, партеец, здесь был белогвардеец, скоро всем партейцам вешалка“. Он расписывается крестом и рисует на стене свастику. Этого человека не знает никто. По виду он обыкновенный гражданин. Он может поступить на завод или поехать в Москву. Завтра вы, может, встретите его уже на улицах Москвы, вот он идет мимо Кремля, смотрит на ленинский мавзолей».

Авторы книги предупреждали: «Но внешние признаки условны… Инженер носит русскую рубашку, его речь пестрит лозунгами, лицо открытое и честное. Но в его цеху учащаются аварии. Если попасть на его квартиру, где он снимает русскую рубашку как вицмундир и с облегчением повязывает галстук, то можно услышать следующий разговор, ставший известным из показаний на процессе вредителей пищевой промышленности: „Положение совершенно нетерпимо. Нельзя быть покойным ни на минуту“».

Эта книга была написана в 1933 году, за четыре года до начала всеобщей «охоты на ведьм». Это свидетельствовало о том, что уже тогда сложилась обстановка тотального недоверия. Быстрые перемены в жизни людей не сопровождались соответствующим развитием уровня культуры и моральных ценностей. Отречение же от дореволюционных ценностей, в том числе религиозных, создало в умах и душах многих людей вакуум, который оказался заполненным, с одной стороны, убогими пропагандистскими установками. С другой стороны, этот вакуум парадоксальным образом заполнялся вековыми предрассудками, а также новыми суевериями, рожденными в обывательской городской среде. Подобные примитивные представления о мире не могли породить нравственных ориентиров у людей относительно того, что плохо, а что хорошо, что можно, а что нельзя делать.

Доносы писали те, кто считал, что революция не доведена до конца, пока не уничтожены все знакомые им лично представители бывших правящих классов, которые вызывали у них жгучую зависть: «буржуазные специалисты» на производстве, занимавшие неплохое социальное положение, бывшие царские офицеры, которые высоко ценились в Красной Армии, «бывшие кулаки», которые, вернувшись из ссылок, не только успешно восстанавливали свои личные хозяйства, но и стали передовиками колхозного производства.

В то же время для других миллионов людей стремительные преобразования означали прежде всего катастрофические утраты, порождавшие у них жгучую ненависть к тем, кто преуспел после революции, и желание отомстить им. Неприязнь потомственных горожан к преуспевшим пришельцам из деревни также служила благодатной почвой для доносов. Жгучую ненависть к «победителям» испытывали и жители деревни, пострадавшие от коллективизации. Многие из них использовали репрессии для сведения счетов со своими личными соперниками или конкурентами. По мере того как в процесс «разоблачения» «тайных врагов» вовлекалось все большее число людей, количество обвиненных в антигосударственной деятельности быстро росло и главным образом за счет невиновных. Множились доносы и клеветнические доносы, а число арестованных и расстрелянных возрастало.

Позже, выступая на XVIII съезде ВКП(б), А. А. Жданов рассказал о деятельности одного такого клеветника — заведующего Ирбейского районного партийного кабинета в Красноярском крае Алексеева: «Работал он плохо, все свое время отдавая писанию клеветнических заявлений на честных коммунистов и беспартийных учителей. Здесь „дел“ было у него много, и он завел себе список со специальными графами: „большой враг“, „маленький враг“, „вражёк“, „вражёнок“… Нечего и говорить, что он создавал в районе совершенно невозможную обстановку».

В этой обстановке, признавал Жданов, запуганные люди старались обзавестись гарантиями неприкосновенности, даже анекдотическими. Жданов зачитал справку, выданную «одному гражданину»: «Тов. (имя рек) по состоянию своего здоровья и сознания не может быть использован никаким классовым врагом для своих целей. Райпсих Окт. р-на г. Киева (подпись)».

Общественная атмосфера, сложившаяся в СССР в середине 30-х годов, напоминала ту, что, по описаниям ученого А. Чижевского, возникала во времена массовых психопатических эпидемий, которые сплошь и рядом охватывали различные страны мира на протяжении всей мировой истории. Внезапные волны всеобщей подозрительности, аресты по вздорным обвинениям, превращение доброжелательных и уравновешенных людей в параноиков, выискивающих врагов у себя под кроватью, и в разъяренных палачей случались во многих странах мира, где и слыхом не слыхали про ежовщину. Такие явления происходили в различных странах мира и в разные века, как только общество оказывалось в состоянии кризиса, войны, междоусобицы или в напряженном ожидании внешней агрессии или внутреннего переворота.

Подобные события происходили не только в десятках стран Европы и Латинской Америки, где в то время существовали диктаторские режимы. Хотя в «демократических» странах Западной Европы в 1937–1938 годах было высказано немало возмущения и ядовитых насмешек по поводу террора в СССР, массовая паранойя охватила эти страны через пару лет — после начала германского наступления на Западном фронте 10 мая 1940 года. Поиск «пятой колонны» превратился в шпиономанию. «Бдительные» жители Нидерландов, Бельгии и Франции хватали блондинов, которые казались им «тайными агентами гестапо» и нередко убивали их на месте. Арестам подвергались священники и монахини, которых обвиняли в том, что они — переодетые немецкие парашютисты.

Среди жертв массовой паранойи оказался и яростный враг Гитлера — Лион Фейхтвангер, который был брошен во французский концентрационный лагерь и лишь чудом сумел оттуда бежать. (Об этом он поведал в книге «Чёрт во Франции».) Десятки тысяч «подозрительных» лиц было арестовано в Англии при правительстве У. Черчилля. Позже многих из них вывезли в Канаду, но по пути одно судно с арестантами было потоплено немецкой подводной лодкой.

Казалось, нападение Японии на Пёрл-Харбор не застало ФБР врасплох: через 48 часов после начала войны американская полиция арестовала 3846 тайных агентов Японии, Германии и Италии. Однако полицию и ФБР донимали сообщениями о тайной агентуре, которая якобы орудовала безнаказанно у них под носом. Рядовые американцы разоблачали соседей, которые мастерили у себя на чердаке что-то «странное», или вели «подрывные» разговоры, или владели «подозрительными» иностранными языками. Подсчеты ФБР свидетельствовали, что ложные и ошибочные доносы превышали подлинные случаи вражеской деятельности примерно в 10–20 раз.

Особые подозрения вызывали лица японского происхождения. Сотни тысяч бдительных американцев информировали государственные органы о том, что выходцы из Японии нарочно размещают свои огородные грядки так, чтобы их направление показывало пролетающим самолетам путь на ближайшие авиационные заводы. Они доносили, что по ночам лица японского происхождения показывали фонариками, куда надо лететь бомбардировщикам микадо. И хотя ни один японский самолет за всю войну не долетел до континентальной части США, эти сообщения вызывали панику и всеобщее возмущение. Убеждение в том, что каждый японский эмигрант и потомок японских эмигрантов является членом тайно законспирированной «пятой колонны», стало основанием для жестоких мер «демократического» президента США Ф. Д. Рузвельта.

В течение одной недели в феврале 1942 года 120 тысяч американцев японского происхождения были выселены из своих домов (главным образом в Калифорнии) и брошены в лагеря, размещенные в северных штатах страны. Три года люди, вина которых никогда не была доказана, провели за колючей проволокой. Следует учесть, что беззакония, совершенные в отношении 120 тысяч американских граждан, творились в стране, на землю которой не упала ни одна вражеская бомба, не ступил ни один вражеский солдат, а последняя гражданская война отгремела 80 лет назад.

Как правило, наибольшие подозрения после начала военных действий у граждан западных «демократических» стран вызывали представители многих национальных меньшинств. Подозрения падали не только на соплеменников тех стран, армии которых начали агрессивные военные действия, но и на иностранцев вообще. В дни, когда само существование основного народа страны оказывается под угрозой, многие его представители склонны воспринимать с недоверием всех, кто отличается от них по внешнему виду, языку, обычаям, поведению. Сообщения же о наличии иностранных шпионов лишь разжигают эти подозрения.