Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

– Ладно уж, не надо, – отвечал Цзинцзи, – но зачем ты меня мишенью выбрала? Чего стращаешь?

– Эх ты, козявка! Да ты как воробей – на вышку взлетел, а сам со страху дрожишь.

Появились Юйлоу и Хуэйлянь.

– Не пойдут они, – сказала Юйлоу. – Старшая плохо себя чувствует, молодая госпожа не в настроении. А мы можем погулять. Только, говорит, пораньше приходите. У Цзяоэр нога заболела, Сюээ тоже дома осталась. Раз Старшая не идет, я, говорит, тоже не пойду, а то еще хозяин выговаривать будет.

– Раз никто не хочет, втроем пойдем, – заявила Цзиньлянь. – Пусть хозяин ругается. А то давайте Чуньмэй с Юйсяо захватим, а? Все ответ держать будем.

– Моя матушка не идет, – вставила Сяоюй. – А мне можно погулять?

– Ступай спросись, мы подождем, – сказала Юйлоу.

Сяоюй весело выбежала от Юэнян. Вышли втроем, сопровождаемые целой толпой служанок и слуг. Лайань и Хуатун несли на шестах зажженные фонари. Цзинцзи пускал на возвышении потешные огни.

– Дядя, погоди немножко, – попросила Хуэйлянь. – И я пойду.

Только подвязку надену.

– Мы сейчас выходим, – отозвался Цзинцзи.

– Не подождете, сердиться буду, – крикнула Хуэйлянь и побежала к себе.

Она надела красную с зеленоватым отливом атласную кофту и белую вышитую юбку. Голову перетягивал красный расшитый золотом платок, из-под которого виднелись цветы и золотая сетка. В ушах блестели золотые серьги-фонарики. Хуэйлянь прихватила ароматный чай и присоединилась к остальным размяться и разогнать недуги.

Освещенные луной, в белых шелковых кофтах, вышитых золотом безрукавках, с прическами, щедро украшенными жемчугом и бирюзою, напудренные и напомаженные, они были прекрасны, как небесные феи.

По обеим сторонам за ними следовали Цзинцзи и Лайсин и жгли потешные огни, которые извергались в небо, а потом медленно опускались на землю, напоминая то лотосы, то пышные золотые хризантемы, то огромные орхидеи. Своими яркими вспышками они затмевали луну. Вышли на Большую улицу.

Только поглядите:

Воздух пряный струит аромат.И толпа, словно улей, бурлит.Гром хлопушек и огненный град,В сотни радуг цветут фонари.

Гремели флейты и барабаны. Царило необыкновенное оживление. Взоры гуляющих сразу привлекла группа ярко наряженных женщин, впереди которых шествовали фонарщики. Принимая их за высокую знать, никто не решался на них подолгу заглядываться. Все расступались, давая им пройти.

– Дядюшка, потешьте нас огнями, – обратилась к Цзинцзи неугомонная Хуэйлянь.

Немного погодя вновь послышался ее голос:

– Дядя, треск хлопушек послушать хочется.

То у нее выпали из прически цветы, и она остановилась их поправить, то соскочила туфелька, и кому-то пришлось ее поддерживать. Хуэйлянь продолжала приставать к Цзинцзи, и Юйлоу не выдержав, одернула ее.

– С чего это вдруг у тебя туфли соскакивают? – с укором спросила Юйлоу.

– Чтоб свои туфельки не загрязнить, она две пары надела, – объяснила Юйсяо. – На свои сверху туфли матушки Пятой напялила.

– Позови ее ко мне, – сказала Юйлоу. – Погляжу, вправду ли она туфли матушки Пятой надела.

– Она вчера у меня туфли выпросила, – заметила Цзиньлянь. – Я себе и представить не могла, что сучье отродье их на свои напялит.

Хуэйлянь приподняла юбку и выставила перед Юйлоу ножку, на которой в самом деле было две красных, привязанных зелеными шнурками, туфельки. Юйлоу промолчала.

Миновав Большую улицу, женщины вышли на фонарный базар.

– Пойдем на Львиную, – предложила Цзиньлянь. – В дом сестрицы Ли заглянем.

Хуатуну и Лайаню велели с фонарями пройти вперед и повернуть на Львиную.

Слуга постучал в ворота. Тетушка Фэн уже почивала, на кане спали две служанки на продажу. Разбуженная стуком Фэн поспешно открыла ворота и пригласила женщин в дом. Сама она суетилась у жаровни, ставила чай, а потом прихватила кувшин и пошла за вином, но ее удержала Юйлоу:

– Не уходите, мамаша, не нужно вина. Мы дома целый день пировали. Вот чайку выпьем.

– Где вино, там и закуски полагаются, – вставила Цзиньлянь.

– Разве этим кувшином обойдешься? – вмешалась Пинъэр. – Возьми кувшина два, да побольше.

– Не слушайте ее, мамаша, – продолжала уговаривать Юйлоу. Не надо никакого вина. Мы и чаем обойдемся.

Старая Фэн осталась дома.

– Ты уж меня совсем забыла, не проведаешь, – говорила Пинъэр. – И что ты тут целыми днями делаешь?

– Сами видите, у меня обуза на плечах, – жаловалась старуха, кивая на служанок. – На кого их оставишь?

– А где вы их взяли? – спросила Юйлоу.

– Одной тринадцать лет, на северной окраине в служанках была, – объяснила Фэн. – Всего за пять лянов продают. Другая от церемониймейстера Вана. Была замужем за слугой, а слуга сбежал. Пучок ей убрали,[365] а ее ко мне привели. Десять лянов просят.

– Слушайте, мамаша! – обратилась к ней Юйлоу. – Я знаю, кому нужна служанка. Вам повезло.

– В самом деле? – обрадовалась старуха. – Кому же, скажите пожалуйста.

– У нашей сестрицы Второй только Юаньсяо, трудно ей одной со всеми делами управляться, – говорила Юйлоу. – Она служанку ищет. Вот и продайте ей ту, которая постарше. Кстати, а сколько ей лет?

– Родилась в год быка – семнадцать исполнилось.

Подали чай. Чуньмэй, Юйсяо и Хуэйлянь огляделись по сторонам и поднялись в терем, выходивший на улицу. Только они открыли окно, как послышался голос Цзинцзи:

– Поздно! Домой пора.

– Ну чего ты людям покоя не даешь? – крикнула Цзиньлянь. – Все торопит и торопит!

Она позвала Чуньмэй и остальных служанок, и все стали собираться в обратный путь. Тетушка Фэн проводила их до ворот.

– А где ж Пинъань? – поинтересовалась Пинъэр.

– Его до сих пор нет, – отвечала тетушка. – Частенько приходится мне, старухе, в ночь, а то и за полночь, к воротам выходить, ему отпирать.

– Пинъань с батюшкой к дяде Ину ушел, – сказал Лайань.

– Тогда запирай ворота и ложись спать, – наказала Пинъэр. – Не придет он нынче. Не станет твой сон тревожить. А завтра утром я тебя жду. Да вот стоит только тебя пригласить, как ты сразу зазнаешься, словно настоятель монастыря Каменного Будды.

– Вы ж хозяйка моя, матушка, – говорила старуха. – Как же я могу зазнаваться?!

– Ну, хватит болтать. Завтра утром приведи сестрице Второй служанку, слышишь?

Старуха заперла ворота, а женщины пошли домой.

Когда они приблизились к воротам, раздался крик тетушки Хань. Она жила рядом в пристройке. Муж ее, мусульманин Хань, нанялся к смотрителю казенных конюшен и был в отлучке. Тетушка Хань вышла с домашними развеяться. Когда же она вернулась навеселе, оказалось, что в дом забрались воры, украли у нее собаку и кое-что из вещей. Она уселась посреди улицы и начала спьяну осыпать бранью прохожих.

Женщины замедлили шаги.

– Ступай позови тетушку Хань, – обратилась Цзиньлянь к Лайаню. – Узнаем в чем дело.

– Что с тобой? – спросили они тетушку, которую вел слуга.

Тетушка Хань не спеша сложила руки и, отвесив всем поклоны, начала:

– Милостивейшие сударыни! Слушайте! В песне душу изолью. Спою вам на мотив «Резвится дитя»:

Чудный праздник блаженство дарит,

Новогодняя ночь, фонари…

Юйлоу и остальные, выслушав романс, достали кто серебра, кто фруктов и протянули тетушке Хань.

– Позовите зятя Чэня, – наказали они Лайаню. – Пусть доведет ее до дому.

Чэнь Цзинцзи тем временем заигрывал с Хуэйлянь и так увлекся, что не захотел ее покидать. Тогда Цзиньлянь велела Лайаню отвести тетушку, наказав ей:

– Приходи завтра утром. Белье мне постираешь. А я батюшке скажу. Он тебя в обиду не даст.

Тетушка Хань, рассыпаясь в благодарностях, ушла, а женщины направились к воротам. Тут им повстречалась жена Бэнь Дичуаня. На ней была красная кофта, темная атласная безрукавка и нежно-зеленая юбка, а на голове красовался расшитый золотом платок.

– Не откажите в любезности, сударыни, зайдите в холодную хижину на чашку чая, – улыбаясь и отвешивая поклоны, приглашала их жена Бэня.

– Премного благодарны за приглашение, но мы и так задержались у ворот, – отказывалась Юйлоу, – долго жалобы тетушки Хань выслушивали. А уж поздно. В следующий раз.

– Ну что вы! – упрашивала жена Бэня. – Надо мной смеяться будут. Скажут, и чашкой чая не угостила.

Наконец, ей удалось их зазвать. Перед входом у нее был сооружен алтарь с изображениями бодхисаттвы Гуаньинь и восьми преград,[366] а рядом святого Гуаня.[367] Над дверью висел фонарь-снежинка, а в комнате на столе стояли два обтянутых шелком фонаря и новогодние фрукты. Вошедшие сели, и хозяйка позвала дочь Чжанъэр. Появилась четырнадцатилетняя девушка и, отвесив земной поклон, подала чай. Юйлоу и Цзиньлянь подарили ей по две веточки искусственных цветов, а Пинъэр – платок и цянь серебром на семечки. Обрадованная хозяйка на все лады благодарила за подарки и уговаривала посидеть, но Юйлоу, а за ней и остальные простились и пошли домой.