Закон Тайга - Эльмира Нетесова

Понимал, что никому он не нужен. И Мария, водей случая ! ставшая почтальоном, никогда не оглянется в его сторону, не подумает о нем всерьез. Да и ему она не нужна. Быстрее бы пролетело время в селе, а там - воля!

Но Зинка... Вот чудо! Она снилась условнику каждую ночь, она звала его домой. Она ждала его за всех сразу. Она упрекала за то, что так долго не навещает ее.

Филин, проснувшись, радовался, что ночью, во сне, он хоть , кому-то нужен.     

А утром приезжала машина с рыбокомбината. И, забирая в кузов улов за уловом, до самого позднего вечера, злые, посто­янно пьяные приемщики ругались с условниками.

Даже самую лучшую корюшку-зубатку принимали у фарто­вых вторым сортом, обманывали в весе, теряли квитанции и драли горло на законников, как на сявок.

Нельзя оттрамбовать, даже обозвать нельзя. Это знали все.

Но терпению приходил конец.

Лопнуло оно, когда пьяный приемщик уронил ящик рыбы и отказался ее взвесить.

У Филина в глазах темнеть стало. Тимка приметил вовремя и, успокаивая бугра, увел в сторону от машины.

—  Размажу падлу! - вырвалось у бугра первым всплеском.

И тут на приемщиков сорвались законники. Внезапно.

Всех троих измордовали до одури. Но били грамотно, не оставляя следов. Без синяков и ссадин. И пригрозили, что в другой раз, если будут мухлевать с рыбой иль ботать лишнее, сделают из них жмуров, прямо здесь. В реке утопят. Всех разом. Чтоб никому обидно не было.               |

Наутро около палаток появилась милиция.

Тимка в глубине души предполагал, что такое случится. И, отправив мужиков работать, остался ответчиком за всех.

Вначале никто не слушал бригадира. Требовали напористо - всех в горотдел. Кричали, чтоб условники оставили лов. И тогда Тимофей заговорил, собрав в кулак все свое терпение. Он обра­тился к старшему лейтенанту и рассказал ему всё.

—  Скоты! Не могли нормально договориться! А вы чего мол­чали? Потакали щипачам. Вон они едут. А ну, выведи бугра сюда. Разберемся...

—  Подождите. Посмотрите сами, какую рыбу они возьмут, сколько запишут. Так наглядней будет, - настаивал Тимка.

Приемщики, увидев милиционеров, злорадно косились на условников. Небрежно поковырявшись в ящиках, сделали от­метку о сортности. Вначале взвешивали каждый ящик, но при­метили - милиция не обращает внимания, и несколько ящи­ков корюшки миновали взвешивание.

Когда машина загрузилась доверху и приемщик влезал в ка­бину, водителя остановил старший лейтенант.

Указав Тимофею на кузов, велел ехать в рыбокомбинат вме­сте с ним и приемщиками.

Филин нервничал. Машина задерживалась. Корюшкой были забиты обе лодки. Она лежала горой на брезенте. А Тимохи все не было.

Вернулся он уже под вечер. На машине, доверху забитой пустыми ящиками. Приемщики опасливо оглядывались на ус­ловников, быстро затаривали рыбу.

—  Слушай, Филин, всякий улов ты будешь сдавать на рыбо­комбинат сам. Так я договорился. А эти, - кивнул он на при­емщиков, - теперь просто грузчики, в помощь нам. И не боль­ше этого, - сказал Тимоха.

Но через три дня ночью к условникам нагрянули городские ханыги. Десятка полтора обозленных бездомных пьянчуг.

Они кинулись на законников с кулаками, обливая бранью, угрозами. С арматурой, с ремнями, они не скрывали, зачем объ­явились.

—   Вытряхивайтесь, хмыри, покуда хребты не перешибли! Отваливайте в свое Трудовое, дармоеды! Не то вломим всем по самые яйца! - орали пьяные глотки.

Фартовые не заставили себя уговаривать. Схватили багры и весла. И зашелся берег воплями. То ли ребра и головы, то ли весла, ломаясь, трещали.

До глубокой ночи теснили законники бичей. Неизвестно, чем бы все это кончилось, не заметь свалку погранич­ный катер. Он и вызвал наряд милиции...                                                                                                      

Лишь под утро уснули фартовые. Все вместе, вповалку. Толь­ко Филин Караулил их сон.

А утром пришла машина из Трудового. Ее до краев загрузи­ли отборной рыбой. Тимка с Филином передали по мешку вя­леной корюШки в дома, где их помнили.

Ведь сегодня даже бугру письмишко пришло. Коротенькое. С лапушкой Зинки, очерченной карандашом.

«Мы часто говорим о вас. Вы такой добрый и заботливый. Мы никогда в своей жизни не знали, не встречали человека лучшего, чем вы. Зинка плачет, хочет к вам. Теперь и я поверила, что дети в людях не ошибаются. Мы очень ждем вас. Мария».

«Ну уж верняк бедолаги, коль меня таким файным призна­ли. А что вы знаете... Я вовсе не такой. В горе сказку себе при­думали, чтоб легче выжить. Да только не на тот банк ставку сделали», - вздохнул бугор.

—  А моя завтра приехать обещается. Выходной у нее, - тихо поделился Тимофей.

— Скучает. Выходит, не совсем уж пропащие? - улыбнулся Филин своему письму.

Он положил его в карман рубашки, чтоб не обронить, не намочить. Беречь надо такое. Ведь вот ни разу в жизни никто эдак по-доброму не называл. Даже в горле запекло. А что осо­бого сделал он семье? Рыбы послал? Велика ценность. И гово­рить смешно.

Когда на следующий день приехала Дарья, Филин узнал, что Мария понемногу поправляется. На работу вышла. Зинка в садик ходит. Но Филина помнит и ждет.

Условники; увидев Дарью, повеселели. Рожи умыли. Впер­вые за все время не сами себе, баба еду приготовила. Да какую! За уши не оттянуть! Вот бы всегда так! Но где там? Кто согла­сится с ними здесь жить?

Когда Дарья уехала, мужики заскучали, никто к плите не хотел подходить. Надоело самим... И все чаще невольно вгля­дывались, вслушивались в голоса сезонниц, приходивших ку­паться на реку по вечерам.

В палатке бугров, так ее назвали условники, появились свои удобства.

Нашел Филин после прилива громадную ракушку. Принес ее. Одна разлапистая половина пошла на пепельницу. Вторая в мыльницу превратилась.

Глянул Тимка и не остался в долгу. Вырезал из плывуна вешалку. Прибил у входа в палатку. Филин приметил и приво­лок два китовых позвонка. Обломал, обтесал, отчистил их. Вме­сто табуреток предложил. Бригадир принес в палатку пару охапок сухой морской капусты. Спать стало теплее, мягче. Филин нашел стеклянный шар от наплавов, оторвавшийся от сетей. Сделал из него жировик. Тимоха сплел из морской капусты циновку и наглухо заго­раживал теперь вход в палатку. Когда к Тимофею приезжала Дарья, бугор уходил из палат­ки. Спал под лодкой, не сетуя на холод и неудобства.

Вечерами, когда работа была закончена, а ужин съеден, ус­ловники сидели у костра. Вспоминали прошлое. Иные, поку­рив, тихо исчезали в темноте. Туда, откуда слышались протяж­ные, как стон, песни сезонниц.

Возвращались под утро. Измятые, невыспавшиеся, они ва­лились с ног. Не хватало сил раздеться, смыть с лица следы губной помады. От мужиков несло дешевым одеколоном. Они научились бриться, причесываться и умываться каждый день.

Теперь по вечерам, едва тьма опускалась на реку, из ночи их вызывали женские голоса:

—  Костя! Костенька! - и Кот, виновато оглянувшись на кентов, выкатывался из палатки.

—  Сашок! Санька! - и Полудурок выскакивал в ночь.

—  Катька! Олька! Нинка! Валька! - звали мужики своих новых подружек.

И только Тимофей и Филин никого не искали в ночи. Не звали и не оглядывались на голоса.

Только приметил однажды Филин, как поубавилось в лодке кеты, оставшейся от последнего улова, за которой не приехала машина. И вспомнился, совсем некстати, спор в бараке о куске медвежатины для Зинки. Тогда ему не дали. А здесь - взяли, не спросив.

Смолчал. Но запомнил. Сейчас кого сыщешь? Все по кус­там расползлись. Решил подождать до утра. И устроил разгон. Да такой, что тошно стало. Все припомнил. И Зинку, и то, как до сего дня, не касаясь общих уловов, он вместе с Тимкой ло­вит рыбу. Не забираясь в общак...

Законники сидели, головы опустив. И только Цыбуля не выдержал:

—  Не жмись, бугор. Не говноедствуй! Эту рыбу ты не спих­нешь и за гроши! За ночь она форшманется. А так хоть в дело пошла. Чего ты старое вспоминаешь? Иль зависть душит? Так выкатись из палатки потемну. И тебе баба обломится. Их тут больше, чем говна в параше.

—  Чего? Это ты о своей так лопочи! Говно! Сам ты - падла! Не моги баб говнять! - подвалил Баржа, пыхтя и суча кулаками под носом.

—  Кончай! Из-за баб - кипеж?! Я вам, паскуды! В яйцах жир завели! - вскочил бугор. И мужики враз стихли. -

Не тебе меня учить, как бабу надыбать и где. Надо будет, приспичит, сыщу в минуту. Только знай, кент, сезонницы - бабы-шустрые. Не просто за заработком сюда, а и за мужиками нарисовались. Там у них на этот счет невпротык. Мужиков мало. Схомутает и не очухаешься. Умыкнет в деревню - на печке пердеть. И от своей жопы ни на шаг не пустит, - предупредил бугор.

—  Так то бабы! А ему - девка обломилась. Целка. Всамде­лишная. Она и лизаться покуда неученая. Ну и везучий гад, Цыбуля! - позавидовал Скоморох.