Держи меня крепче (СИ) - Сукре Рида

Я считала его джентльменом, и гордилась, что мы вместе. Я и представить не могла, что он не любит меня, не любит девушек вообще, предпочитая парней. И тем не менее, это так. И уже давно, как оказалось он безбожно влюблён в моего брата. Егор парень видный, от него даже геи без ума. Но гордости от этого я не испытываю.

Мне бы никогда и в голову не пришло, что причина целибата Алексея кроется не в джентльменстве. Ни тогда, когда я нашла фотографию Егорки в его рюкзаке, списав это на то, что брат сам подарил ему свою фотку, они же с детства дружат, наверное, и у него есть фотка Лёхи. И даже ни тогда, когда он случайно меня именем брата называл, мало ли с кем не бывает, я сама часто вместо Соньки могу Стасика назвать и наоборот. А тогда, когда случайно обнаружила его письмо. Честно, если бы я знала, что оно адресовано моему брутальному братцу, я бы ни за что не открыла! Я бы передала его ему в руки и забыла. Но нет же, на том конверте, по неосторожности оставленном на столике в прихожей была надпись «Тебе…» и я не удержалась, по дурости решив, что конверт предназначается мне. И меня даже не смутила первая строчка: «Дорогой мой!» Ясно как день, что не девушке, но я бестолково продолжила чтение.

«Дорогой мой!

Прости, что делаю это посредством письма. Прости, что вообще делаю это. Прости за всё, но я не могу больше скрывать. Я устал… Я так давно окрылён чувствами, что это уже похоже на патологию. Хотя, с грустью понимаю, что это она и есть.

Скорее всего, тебе текст письма будет неприятен, когда ты поймёшь, в чём заключается суть моего послания, во что я желаю тебя посвятить, но не обессудь, мой друг. Пойми и ты меня, врать тяжело, а на мне тяжкий груз лжи висит уже давно и тянет меня вглубь вод океана Атлантик. Я не могу сопротивляться и всё же… пытаюсь.

Я ничего не могу поделать с тем, что влюблён в тебя. Это сильнее меня. Это как удавка на шее — она затягивает с каждой секундой всё сильнее и сильнее, гораздо хуже, чем когда из-под ног выбивают табурет и отправляют в свободное парение. В этом случае мучаешься какую-то тысячную долю секунды. И я уже вставал один раз так на стул под люстру, но люстра рухнула следом за мной. Ты, вероятно, помнишь. Тебе я сказал, что соседи затеяли ремонт и, войдя в азарт, не заметили, как просверлили в моём потолке дыру… Глупо прозвучало, но ты поверил. Я помню твой тревожный взгляд, разглядывающий полосу на моей шее, но ты не стал укорять или ругать. Но стал относиться ко мне бережнее, даже не предполагая, что пригрел у себя на груди змею. Что я чувствовал себя самым гнусным человеком на Земле, который втайне рад твоему присутствию, хотя сам безумно хочет раздеть тебя, снимая одежду постепенно, одну за другой, любуясь твоим телом, целуя везде под сонное горение свеч и медленные мотивы фортепиано, и звуки саксофона, перемежающиеся с бьющими по стеклу каплями осеннего ливня…»

Я не успела прочесть дальше, впечатлившись и половиной письма, как передо мной возник Лёша и буквально вырвал его из рук. А затем начал методично уничтожать, разрывая на куски и поджигая прямо на столике у зеркала, отодвинув в сторону пачку сигарет, нервно щёлкая зажигалкой.

Но я успела уцепить краешком взгляда: «Егору от Лёши».

Сказать, что я была в шоке, значит не сказать ни-че-го. Я была раздавлена гигантским прессом для заготовки деталей. Я была утоплена в самом солёном море. Я была выпущена в открытый Космос, и меня там разорвало на части. Я была обращена в пепел от выпущенной в меня драконом струи кипящего пламени.

Я не жила…

Я стояла, открыв рот с укором в глазах, и ждала объяснений. И мне было глубоко неважно, что я влезла на частную территорию чужой личной жизни и топчу всё, что взращено на ней с любовью, пусть неумелой, немного жестокой, неприятной, непринятой, несколько отвратной, безутешной, полной разочарования и наивной надежды. И делаю это с ожесточением, достойным Чёрного Властелина, стремящегося завоевать мир и очернить чистые сердца людей, пылающие светлым чувством.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Алексей поднял на меня глаза. В его глазах плескался целый океан невысказанных и невыплаканных слёз, а мне стало бесконечно жаль его.

Мы молча таранили друг друга взглядами. Я ненавидела его, но себя ещё больше. Кляла, что прочла письмо. Яростно сжимала кулаки и вновь разжимала, зная, что никогда не ударю человека. Набирала в грудь воздуха, чтобы оглушить его гневной тирадой, и с шумом выдыхала. Задерживала дыхание, но не могла держаться долго и снова вдыхала.

— Ты знаешь, — сказал он.

Ни спросил, ни даже не сделал вид, что это вопрос. Простое утверждение. Да, по моему лицу всё и так понятно.

Но ещё минуту назад я твёрдо знала, что люблю его, а он меня. Как же так?

— Знаю, — ответила я с большим трудом. Язык меня не слушал.

— Ты не должна была прочесть.

Я кивнула, подтверждая. Можно подумать, я хотела этого.

— Не должна.

— Ну, зачем? — он вскрикнул, сцепил руки на затылке и принялся раскачиваться из стороны в сторону.

Поза человека, которому некуда деваться, который не знает выхода из сложившейся ситуации и просто стоит в тупике.

— Значит, это правда? — спросила я.

Да, я поверила во всё сразу, но спросить не мешало. Ведь эта дружная троица чтит приколы гораздо выше этики и морали. В глубине души я мечтала, он скажет, что это была шутка. Но Алекс не обнадёжил меня, подтвердив, что всё правда:

— Я люблю Егора, — прыгающими пальцами он достал сигарету, закурил, предложил и мне, но я отказалась.

— И я его люблю, — сказала я ему. — И поэтому я не хочу, чтобы он попал в такую же ситуацию, как и я. Не надо говорить ему. Он не поймёт. Он не примет этого. Прости, но я тоже не могу принять. Это чертовски сложно! — я всплеснула руками, хлопнув ими с размаху о колени. — Я — нет. Я не понимаю. Как так можно? Нет!.. Это противоестественно. Это… грех…

Воздух в лёгких закончился, я замолчала, подкинув Лёхе пищу для размышлений.

— Не говори никому, — попросил он.

— Конечно, — неужели он думает, что мой мозг жаден до сплетен?

— Я уже сотню таких писем написал. Но ни одно не дошло до него… — глухо рассмеялся Алексей, выпуская дым. — Я не смог…

— И хорошо. Не нужно посвящать его. Это добром не кончится…

— Никогда не знаешь… — сказал он мне тогда.

Но я-то знала, что Егор не такой. Мне лишь не хотелось, чтобы брат, узнав правду, отверг друга. Он бы так и сделал. Он бы не вынес безответно влюблённого в него друга нетрадиционной ориентации, это разбило бы Егору сердце.

Но мало ли что мог сделать с собой этот псих. В петлю Лёха уже прыгал, судя по письму. Дурной.

Мы с Лёшей тогда договорились, что он будет молчать о своих чувствах, а я скажу, что мы расстались с ним по моему желанию. Чтобы мой брат не вздумал бить морду другу за моё разбитое сердце. Я тоже обещала молчать.

Я нашла ему тысячу отговорок, и в сердце моём он был прощён, ведь что плохого в том, что он любит парней, а не девушек, как обычные люди? Он сам страдает. Какое право имею я судить его? Главное, пусть не суётся к моему брату. Это единственное условие.

Но именно оно и не было выполнено.

И я, сидя у стены на холодном полу, наблюдала ту картину, которую не смогла бы представить даже в самом страшном кошмаре.

Такое просто не может быть правдой.

Это шутка. Шутка… Шутка? Нет, это реально. Всё реально. Я закусила запястье с внешней стороны, чтобы не закричать.

Широко распахнутыми глазами я наблюдала, как Егор уложил Лёшу на кровать и, взяв с прикроватной тумбочки воды, набрал её в рот и обрызгал того, как их пульверизатора. Хотя тот не потерял сознания. Алекс тоже был в шоке, как и я. Только Егор ещё не вступил в наши тесные ряды, задушенных в крепких объятиях троюродной тётушки Шизы.

Лёха что-то прошептал на ухо моему брату, и тот медленно повернул голову в мою сторону. Потом накинул на себя джинсы, валявшиеся под ногами, и подбежал ко мне в попытке обнять, но я чисто машинально увернулась.