Порочное создание (СИ) - Дарк Дарси

— Как только узнала — сразу приехала к тебе, — пробормотала и с недоверием уставилась на больничную кровать, по свободному месту которой похлопал отец. Сделала неуверенные шаги вперёд и, не найдя скрытого умысла милостивого порыва, присела на краешек постели. Ничтожные сантиметры отдаляли от соприкосновения наших тел, но я не думала пересекать границы. Опыт с матерью был слишком показателен.

— Очень рад видеть тебя, — продолжал удивлять отец, во взгляде и голосе которого не прослеживалось былой грубости и едкости. — Как ты живёшь, Никки?

— Я? Э-м-м, я хорошо. Хорошо живу! — сбивчиво пробормотала и заёрзала на месте, чувствуя себя под прицелами скрытых камер. Что с этим мужчиной не так? Где властное, жёсткое и подавляющее отношение к нерадивой дочери, к бестолочи и к непроходимой дуре? С трудом верилось, что пережитое потрясение могло кардинально повлиять на составляющую моего отца. Или могло?

— Я всегда знал, что ты у меня не пропадёшь! — улыбнулся, похлопал тёплой ладонью по моей руке и неожиданно потянул на себя, позволяя прижаться к груди и ощутить ответные объятья. Чёрт подери! Уткнулась носом в ключицу и успокоилась размеренным сердцебиением отеческого сердца. Бедное сердце, пережившее серьёзную встряску и чуть не лишившее меня внезапного порыва нежности. Замерла, ощущая поглаживания на спине и крупную слезу, сорвавшуюся с моих ресниц.

— Мой бойкий солдатик! Ты мой первенец: три килограмма и 19 дюймов! Красивая девочка с причудливо вздёрнутым носиком.

Тихонько рассмеялась и подняла покрасневший взгляд на отца, чувствуя его легкий щелчок пальцев по «знаменитому» носу.

— Кто же знал, что из румяной, такой безобидной крошки вырастит предательница собственного отца?

Смахнула со щёк мокрые капли и в непонимании уставилась на улыбающегося мужчину. Слишком была одурманена проявленной нежностью, что не сразу уловила смысл произнесённого обвинения.

— Что?

— Я ужасный отец, Никки, раз не предотвратил превращение дочери в грязную шлюху.

Попыталась вырваться из «объятий», но безуспешно — отец стальной хваткой сжал мои руки, заставляя кожу покраснеть от натиска захвата.

— Думаешь, не знаю, перед кем ты ноги раздвигаешь?

— Отпусти! — процедила сквозь зубы и вскочила с кровати, заставляя мужчину разжать пальцы, напоследок оставив болезненные полосы на предплечье. — Не понимаю, о чём ты!

— Этот чёрт лишил меня всего, а ты ему аттракцион устраиваешь! Шлюха! Вся в мать! Передай курице, что я знаю о её похождениях!

Мозгом понимала, что надо уходить, но на деле стояла у двери и во все глаза смотрела на брызжущего ядом отца. На этот раз он был особо жесток: позволил узнать, какого это — быть согретой в отеческих объятьях, и тут же оглушил реальностью бытия, не давая прийти в себя.

— Мне Чарльз всё рассказал, прежде чем кинуть со всеми потрохами! Если раньше я готов был мериться с наличием тупой дочери, то с тупой шлюхой мериться не намерен! — прижала ладони к горящим щекам и лихорадочно заёрзала на месте, не находя выхода, когда он был за спиной. — Остаётся надеяться, что ты не помрёшь от сифилиса, как мать этого Чёрта! Пошла отсюда!

Выбежала из палаты и громко хлопнула дверью, прижимаясь к ней спиной на случай, если отцу вздумается рвануть за мной следом. Сердце колотилось в бешеном ритме, вызывая колющие потуги в боку и заставляя согнуться пополам. Я будто пробежала километр на максимум своих возможностей, и теперь с трудом могла отдышаться.

— Подонок опять разбушевался, — услышала голос матери и с громким стоном закрыла уши ладонями. Заткнись! Увидела перед глазами протянутую влажную салфетку, и это стало последней каплей. Вырвала несчастную салфетку и отбросила в сторону, выпрямляясь во весь рост. Почему женщина улыбается? Ей, чёрт подери, смешно? На мой гневный взгляд лишь развела руками:

— О-х-х, Никки, чего ты плачешь? Будто не знаешь своего отца!

— У меня нет отца… — прошептала, но женщина, конечно же, не потрудилась прислушаться:

— В следующий раз не коплюсь на драму! Приеду к этому уроду и тебе сообщу, только убедившись, что он наверняка…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Замолчи! — вскричала, не желая выслушивать очередную грязь. — Никогда мне больше не звони, поняла? Забудь, что у тебя есть дочь!

Женщина показано схватилась за сердце и поднялась с дивана, но не позволила ей прикоснуться ко мне — стремительно отступала к лестничному пролёту:

— Нет у тебя дочери, поняла? Я сдохла! Радуйтесь!

Забежала в женскую комнату и растолкала недовольную очередь, пробираясь к умывальнику. Томас не должен был увидеть мою слабость. Я, чёрт дери, не должна видеть свою слабость, но неотрывно прожигала взглядом отражение в зеркале.

Мать, отец, брат сделали всё возможное, чтобы уйти из моей жизни и не оставить ни единого шанса на возвращение. Что же, это их выбор, а я никого удерживать не собиралась.

Промыла лицо холодной водой, и запоздало вспомнила о туши, которая растеклась под глазами и по щекам. Всё-таки мать в одном была права — я себя запустила. Мои смольные волосы, славившиеся шелковистым блеском, напоминали ветхую солому, форма бровей расплылась, морщинки на переносице от приевшегося хмурого вида углубились, а губы напоминали потрескавшуюся шпаклёвку.

Закрыла глаза и сделала глубокий вдох-выдох, прежде чем достать из сумки бальзам для изгрызенных губ. Один слой, затем второй, третий, и в какой-то момент я настолько сильно возненавидела собственное отражение, что бросила в него бесполезный бальзам.

— Девушка, вы в своём уме? — охнула женщина, подпрыгнувши на месте от внезапного треска стекла. До беления костяшек сжала пальцами края раковины и попыталась успокоиться, абстрагируясь от активных шепотков за спиной.

— Чёртовы курицы! — не выдержала гнетущего внимания и направилась к двери, намеренно задевая плечом презрительно косившихся женщин. — Развели курятник!

Сбежала вниз по ступенькам к ресепшену, оглядываясь в поисках мужчины, и увидела его у автомата с горячими напитками. Справившись с учащённым сердцебиением, попыталась натянуть на лицо улыбку, которая, как оказалось, выдала меня со всеми потрохами. Томас с хмурым выражением на лице передал мне бумажный стакан горячего латте:

— Что случилось?

Пожала плечами и настолько сильно сжала пальцами стакан, что хрупкая «конструкция» выплеснула напиток за свои края. Горячая жидкость неприятно обожгла руки, но от болезненных ощущений вовремя спас Майер, забирая стакан себе:

— Осторожней!

— Сегодня я убедилась, что меня никто не любит, — пожала плечами и заглянула в любимые глаза. — И знаешь, всё равно. Мне никто не нужен!

Томас в удивлении выгнул бровь:

— Отныне сама по себе?

Отлично звучит!

— Меня не любят — я никого не люблю! Око за око, как говорится!

Передал стаканчик обратно, предварительно укутав его в салфетку, и уточнил:

— А меня любишь?

Вот же Мудак! Он не имел права применять запрещённое оружие, но именно им воспользовался, наделяя губы ухмылкой, карий взгляд опьяняющим проблеском. Протянула руку к лицу наглеца и коснулась пальцем ямки его усмешки, внутренне негодуя от подобного вопроса. Разве не очевидно?

— Только тебя, Томас.

Страшно подумать, что стало бы со мной в следующие секунды, если бы любимого Мудака не было рядом. Мои запястья оказались бы изуродованными в той женской комнате, из которой выбежала в поисках спасения. Ещё месяц назад искала спасение в коробке лезвий, а сейчас находила душевное равновесие в надёжных объятьях.

Будучи в автомобиле и делая глоток горячего напитка и прислушиваясь к тихой музыкальной композиции, почувствовала желанное спокойствие. Мы уедем из города, улетим из страны, и больше никогда не вернёмся в места, столь ненавистные нам обоим.

Покосилась на мужчину, в такт музыке постукивающего по рулю автомобиля, и вспомнила ужасные слова «отца» о родительнице Томаса. Умереть от сифилиса, который, непременно, подцепила через свои многочисленные половые связи, — это, чёрт подери, до мурашек по коже страшно. Страшно, когда у тебя есть большие деньги, двое любящих детей и возможности сделать свою и их жизнь лучше. Но ты выбираешь иной путь: доводишь одного сына до фанатического состояния, а второго до безграничной ненависти.