Ратоборцы - Влада Воронова

Староста крепко выругался.

— Дядя Фрэнк, — твёрдо сказала Марикита, — я не думаю, что людь, свершивший такое деяние, поддастся на сказки орденов. Здесь пернатых ждёт крутой облом.

— Ты права, девочка, — ответил староста. — Права.

Зомбаки немного помолчали.

— Когда это было? — спросил Чен.

— Около месяца назад. Плюс-минус неделя.

За соседним столиком их с напряжённым вниманием слушал парень лет двадцати, тощий, крупномосластый, короткие, почти под ноль рыжие волосы. Широкое веснушчатое лицо побледнело, а зеленовато-карие глаза горели так, что Мариките страшно стало — прямо злой дух какой-то, ю-ю из джунглей. Разве что одет как и все в деревне — шорты цвета хаки, пёстрая майка с Ястребиными знаками: овал, в нём два глаза, а между ними — цветок лотоса. Парень почувствовал испытующий взгляд Мариктиы, глянул в ответ — остро, пронзительно, не каждый Ястреб так сможет. Девушка перекрестилась и пробормотала короткую охранительную молитву.

— Кто такой? — спросила она.

— Иван. Русский. Неделю назад рыбаки на побережье подобрали.

— У него странный взгляд, — сказала девушка.

— И не только взгляд.

Она посмотрела на Ивана внимательнее. Тот спокойно, словно ничего и не произошло, ел рыбу. Невероятное напряжение, которое так напугало Марикиту, исчезло, как и не бывало.

Рыба. Девушка от изумления приоткрыла рот: рыбы у него в тарелке с избытком хватит, чтобы накормить четырёх крупнотелых зомбаков, не то что такой ходячий скелет. И кто только позарился на столь скверный материал — ни красоты, ни силы, было бы ради чего зомбачить.

Тут Марикиту бросило в дрожь.

— Дядя Фрэнк, — прошептала она, — но ведь он — человек.

— Ну и что? Или ты раньше никогда человека не видела? И сама человечицей не была?

— Человек сидит в зомбачьем кабаке. Ест зомбачий хлеб, пьёт зомбачье пиво.

— Не хлеб, а рыбу.

— Дядя Фрэнк! — Марикита едва не сорвала голос на шёпотном крике, но всё-таки сказала так, что сосед не услышал: — Как много ты видел человеков, которые садятся с нами за один стол?

— За свои семьдесят лет зомбачьей жизни я могу их по пальцам одной руки пересчитать. Иван будет четвёртым.

— Он Ястребиный шпион?

— Вряд ли, — задумчиво проговорил Чен. — Зачем бы им так по-глупому подставляться? И зачем вообще шпион, когда стукачей немеряно?

— И что он в деревне делает?

— В поле работает, в хлеву, — ответил Чен. — Вчера ходил с рыбаками на лов — те не жаловались.

— А живёт где?

— У Кармелы. Она им, похоже, куда как довольна.

— У тебя в деревне неделю живёт человек, а ты так просто об этом говоришь!

— Действительно, — удивлённо, словно только сейчас понял, сказал староста. — Человек живёт в зомбачьей деревне.

— Слава Иисусу, дошло! — ядовито сказала Марикита.

Чен украдкой глянул на рыжего. Тот доел рыбу, поблагодарил кабатчика, расплатился. Кабатчик что-то ему сказал, человек рассмеялся. У ограды человека остановил один из рыбаков, спросил, идёт ли он с ними на вечернюю ловлю. Человек мгновенье поразмыслил и согласился.

— Тогда иди к пристани, переоденься, — сказал рыбак. — Робу у Вальтера возьмёшь.

— Хорошо.

Человек ушёл.

Марикита ошеломлённо смотрела ему вслед. Никто из зомбаков словно и не видел, что говорит с человеком.

— Так и есть, — ответил на её вопрос Чен. — Никто не думает о нём как о человеке.

— Как о зомбаке, что ли, думаете? — зло спросила она.

— Нет. Как об Иване. А кто он — человек, зомбак, дух из моря — мне как-то всё равно. И другим тоже.

— Он волшебник?

— Совсем нет. Полный ноль в магии, такого бездаря я ещё не видел.

— Но… — Марикита не понимала, — как он вас тогда оморочил?

— Это иное, — раздумчиво сказал Чен. И добавил осторожно, словно искал путь в трясине: — Иван смотрит на нас как на равных. Нет ни страха, ни высокомерия, ни брезгливости, ни угодливости. Он смотрит на нас как на людей и оценивает только людские качества. Видит саму твою душу, и ты забываешь о собственной природе, и смотришь только на своё истинное Я, то, которое больше, чем раса, должность, богатство или бедность. — Староста перевёл дыхание. — Мне трудно объяснить, Марикита, просто с Иваном всё время было некогда подумать, что он человек. Всегда находятся темы поважнее таких пустяков как происхождение. Я не могу объяснить.

— Я поняла, — медленно проговорила девушка. Немного помолчала и сказала: — Будет лучше для всех, если Иван уйдёт из деревни. Такой людь обязательно притянет к себе перемены — и не только для себя. Прогони его.

— Поздно, — ответил староста и невесело рассмеялся: — Перемены начались в тот день, когда рыбаки приволокли Ивана с побережья. С того самого дня мир и начал меняться. К худшему это перемены, или к лучшему, я не знаю. Но одно скажу твёрдо — мир изменяется необратимо.

* * *

Зомбачья деревня Славяну нравилась: чистые просторные улицы, домики в испанском и итальянском стиле, засаженные цветами палисадники, возле каждого дома небольшая беседка, — зомбаки любят принимать гостей, а сидеть в доме никому не хочется.

Как выглядят другие ожившие умертвия, Славян не знал, а зомбаки ничем от людей не отличаются — те же глаза, теплая кожа, так же растут волосы и ногти. Так же как и люди зомбаки пьют, едят и занимаются сексом, но только зомбаки бесплодны. Человеческим прошлым не гордятся и не стесняются, было и было. Года себе считают по дню оживления. Здесь от мужчины сорокалетнего вида можно услышать «Мне семь лет», и от восемнадцатилетнего парня — «Мне пятьдесят».

В Весёлом Дворе с зомбаками дело приходилось иметь редко, но достаточно, чтобы научиться отличать от человеков — по мягким скользящим движениям, почти незаметному дыханию и очень глубокому, богатому на интонации голосу. И едва уловимому аромату цветов — мёртвые действительно не потеют, тут поговорка права. Хотя любому, кто назвал бы зомбаков мертвецами, Славян дал в морду — более живых и жизнелюбивых людей он не встречал никогда.

— Ты сегодня идёшь в поле? — спросила Кармела. Сидели они на кухне.

— Нет, — ответил Славян. — На пристань. Мы с Вальтером баркас чиним, хотим сами на промысел ходить. Надо ещё третьего найти.

— Мне казалось, тебе нравится работать на земле.

— Мне тоже. — Славян замолчал, уткнулся в тарелку.

Земля не принимала. У зомбаков началась пахота, некоторые культуры на Срединном Мадагаскаре сеют в июне. За любимую работу Славян взялся с охотой, учился пахать древним способом — плуг и лошадь, готовил почву к севу. Работал честно, основательно, сноровисто, но отклика земли не услышал, былая чуткость ушла. А земля никогда не допустит к себе того, кто не может услышать её речь, уловить дыхание, слить со своим воедино. Того, кто к ней равнодушен — землю надо любить и холить.

Тут ещё блондиночка из кабака. Женским любимцем Славян никогда себя не считал, но если симпатичная девчонка при виде тебя начинает креститься со страху, симптом паршивый. Добился-таки своего Ховен: пусть в Сокола Славян и не превратился, но и человеком быть перестал. Да и людем, раз даже ко всему привычные зомбаки боятся.

Нет, хорошо что и в Датьере, и в Нитриене его считают мёртвым. Так и есть, прежний Славян умер. А Славяну нынешнему в благодатных долинах не место.

— Иван, — осторожно прикоснулась к его руке Кармела, — что с тобой?

— Ничего, — стряхнул он глухую тоску, улыбнулся. — Так, взгрустнулось что-то.

— Я не хочу, чтобы ты ходил в море. Я боюсь.

— Ерунда. Ничего со мной не случится. Иди ко мне. — Он поднял Кармелу из-за стола, поцеловал губы, шею, ложбинку меж обольстительных грудей, опять губы. — У нас всё будет хорошо.

Кармела поверила.

— Ну всё, иди на пристань, — сказала она. — Если опоздаешь, зануда Вальтер до обеда бурдеть будет.

Иван ещё раз поцеловал её на прощание и ушёл.

Кармела улыбнулась ему вслед. Когда рыбаки принесли выброшенного на побережье межсторонней бурей человека, в свой дом она взяла его без всяких надежд и дальних мыслей — человеку надо где-то лечиться, а у Кармелы есть пустая комната. Человек должен был оклематься и уйти. Но вот поди ж ты, остался. Не испугался ни зомбаков, ни бедной деревни. И сама Кармела ему чем-то приглянулась, хотя в деревне есть женщины и покрасивее, и помоложе — Кармеле вечные сорок, и хотя выглядит она очень даже ничего, седины нет, кожа гладкая, упругая, глаза с огоньком, сорок есть сорок. Но молоденькому мальчику она нравится по-настоящему, зомбаки телепаты слабые, даже с хелефайями не сравнятся, не говоря уже о вампирах, но чтобы разобраться в человеческих чувствах, Кармелиных умений хватит. «С тобой спокойно», — говорит он.

Да, милый, покой я смогу тебе дать, — но как мало по сравнению с бурей в твоей душе! Потому тебя и влечёт море: такое же бездонное и бурлящее, как и ты сам, с глубокими провалами во тьму и смертоносными рифами. Только зря ты надеешься найти у него ответ, помощь в своих бедах, лекарство от своей боли — море всего-навсего большая вода, ни ума, ни сердца. Если бы ты хоть что-нибудь мне рассказал! Но Иван молчит. И будет молчать, оберегать — его женщины не должна коснуться никакая тень. Не понимает, дурачок, как глубоко ранит невозможность помочь тому, кого любишь.