Пещера мечты. Пещера судьбы - Владимир Мальцев

Некоторые из гипсовых провалов выходят на ту самую воду. Разумеется, как правило не на реки в обычном понимании — объем полостей в гипсах настолько велик, что течение становится ненаблюдаемым — а на некоторую систему полностью затопленных гипсовых пещер. Достаточно долго мы ими совершенно не занимались. Сухие части этих полостей абсолютно неинтересны, да и страшноваты: хоть своды и держатся, но непонятно на чем. Завалы в пещерах и количество упавших блоков на полу впечатляют, более всего — свежестью сколов. Кроме того, завалы блокируют пещеры очень быстро — первые сотни метров для них предел. И никаких натеков. Не говоря уж о том, что некоторые провалы образовывались чуть ли не на наших глазах, а в хорошо известных пещерах неоднократно открывались новые проходы и закрывались старые.

Так, самая большая и интересная из гипсовых пещер — Волчья — в наше время стала недоступной. Из-за обвала вся ее основная часть протяженностью около двух километров оказалась отрезанной. Хотя оно, конечно, так и нужно — чтобы не тревожили могилы. Вся эта пещера была завалена человеческими и конскими костями. Что именно там произошло — история умалчивает, а в рассказах местного населения прослеживаются две взаимообратных версии — то ли один из отрядов Буденного загнал туда банду басмачей и всех перебил, то ли наоборот. Во всяком случае, это — результат войны, бесчеловечной с обеих сторон. И даже местные, имеющие обычай сооружать мазар (святое место) на любом месте массовой гибели людей из соображений, что хоть кто-то из них, да был благочестив, в данном случае этого не сделали, а пещеру всегда обходили стороной.

В общем, до поры до времени вода была единственным притягательным фактором в гипсовых пещерах, да и то не слишком сильным. Интересное же началось, как водится, с нагромождения случайностей, и осознание важности этих пещер для общего понимания Кугитангского карста пришло далеко не сразу.

* * *

Шел 1978 год. Я еще работал в Памиркварцсамоцветах. Как-то утром у нашего поискового отряда возник очередной конфликт с начальником участка — нам нужен был день для камеральной обработки (увязки по картам наблюдений, сделанных на поисковых маршрутах), а он ждал каких-то гостей, и присутствие на базе нашей поисковой банды его никак не устраивало. Посему мы решили устроить компромисс — взять материалы с собой и поехать купаться. Так и сделали. Для начала поехали на Карабулакские провалы — два провала глубиной метров по пятнадцать прямо посередь равнины, выходящие на бездонные озера. Это — второе стандартное место для купания после запруды на Кайнар-Бобо. На этот раз нам там не понравилось. Было много народу, жарко, громко, никакой тени. И грязно — вся огромная колония голубей и синих птиц, гнездящихся в провалах, пребывала во вспугнутом состоянии и моталась над головами, громко галдя и посыпая всех пометом. Половина нашего отряда с этим примирилась, но не мы с Климом Тэном — нам реально нужно было поработать, и потому мы поехали дальше. Поискать комфорту.

Судя по картам, в окрестностях было еще три провала с водой, ни на одном из которых мы еще не были. Так что те провалы, которые располагались около выхода на равнину каньона Булак-Дара и которым предстояло сыграть свою роль в истории, были выбраны совершенно случайно — чуть ли не с помощью монеты.

Приехав, мы сразу поняли, что нашли то, что искали. Народу никого. Озеро в провале не во все дно — есть выраженный берег, причем большой и удобный. Тень. Голубей почему-то мало. Да и само озеро совсем не такое. В Карабулаке вода мутная и грязная — частично из-за купающихся, частично из-за голубиного помета, частично из-за карпов, живущих там в сумасшедших количествах. Здесь — кристальной чистоты сине-зеленая вода. У берега мелко, и из воды торчат плиты, на которых можно сидеть и лежать, то работая, а то разглядывая мотающуюся в воде мелкую живность. Под дальней стеной все теряется в темной глубине. Вода, правда, не питьевая — горьковато-соленая. Потому и карпов нет — не запустили.

Собственно, рассматриванием занимался только я. Клим, равно как и почти все прочие знакомые мне корейцы, не умел сочетать приятного с полезным — раз приехали работать, он сидел и писал так, что аж бумага дымилась. Медленно, очень медленно, до моего сознания дошло, что в наблюдаемой в воде картине не все правильно. Кроме головастиков и каких-то рачков там плавали, причем в немалых количествах, очень странные рыбы. Маленькие, с палец ростом, ярко-оранжевого цвета, они плавали очень медленно, и как будто наплевав на все правила приличия, передвигаясь кто в нормальной позе, кто на боку, кто кверху брюхом, а кто стоя на голове или на хвосте. И не удаляясь от камней, с которых пощипывали тину. К тому же они ничего не боялись. Создавалось даже впечатление, что их свободно можно поймать рукой. Я немного понимаю в рыбах и их повадках, но ни про что подобное не слышал. Что все это означает на самом деле, до меня сразу даже не дошло: только когда я, дабы проверить впечатление, зачерпнул ладонью парочку, удалось заметить, что глаз у них нет.

Между прочим, интересно. В литературе почему-то обычно пишут, что троглобионтные организмы всегда бесцветны. Собственно, так оно и есть, но тем не менее большинство из них имеют оранжевый цвет. По той же самой причине, по которой у альбиносов глаза всегда красные — при отсутствии пигментов в тканях просвечивает кровь, а ткани большинства троглобионтов достаточно прозрачны, чтобы это было хорошо видно.

* * *

Вся важность события до меня дошла тоже не сразу — слепые рыбы из самых разнообразных пещер известны были давно, а в литературе несколько раз попадалось, что в нашей стране они тоже есть. Конечно, новый вид — а в этом сомнений не было — всегда событие, но не эпохальное. А событие именно и было эпохальным — все имеющиеся в литературе данные о нашей территории оказались слухами, и мы имели в руках первые экземпляры первой найденной на нашей 1/6 части суши слепой рыбы. И судьба которых на несколько ближайших лет весьма напоминала дурного пошиба детектив.

Первая серия которого развернулась через неделю. Я попал на пару дней в Душанбе перед тем, как перебираться из Карлюка на Памир. Естественно, перед отъездом посетил провал, отловил трех рыб и захватил с собой, все триста километров везя бесценную банку в руках и поливая водой специально сшитый тряпичный кожух на ней (чтобы не привезти по такой жаре вместо живых рыб уху). Естественно, первое, что я сделал в Душанбе — позвонил своим родителям в Москву и в частности похвастался уловом. Ровно через сорок минут до меня дозвонился Лев Иванович Москалев, которого моя мама, сразу оценившая важность информации, немедленно выловила как крупнейшего на тот момент специалиста в этой области. Просьба была категоричной — завтра же изыскать способ отправки рыб в Москву. Способ-то изыскался легко — у одного из моих Душанбинских друзей все стюардессы аэропорта — близкие подруги. Да только когда мы загрузили банку в самолет и пошли звонить Москалеву о том, каким рейсом отправили, связи с Москвой не было. И хоть ты тресни.