Цена империи - Алексей Глушановский

– И что? Тебе никогда не хотелось согрешить с какой-нибудь женщиной? – с любопытством уточнила она.

– Нет.

– Правда? – лукаво прищурилась собеседница и стала танцевать.

– Ты что? Хочешь меня совратить?

– О нет, мой святой инквизитор, я лишь танцую для вас!

– А жаль! – вздохнул ваш покорный слуга.

– В своих поступках виноваты лишь мы сами, – хитро подмигнула она. – Спокойной ночи, святой отец.

Как волку и газели, нам не суждено было быть вместе, но я готов был сделать вызов судьбе. Каждая минута, проведенная с ней, – чудо. С каждым мгновением я понимал, что всё больше и больше хочу это милое существо. А ещё ваш покорный слуга понимал, что влюбился на старость лет, как неопытный юнец. А любовь – очень коварное чувство, она забирает ум у тех, у кого он есть, и даёт тем, у кого того нет. Мой конец был близок.

– Доброе утро, святой отец. У вас уставший, не выспавшийся вид. Всю ночь молились?

– Увы, дочь моя я лишь наблюдал, как молился мой брат с одной заблудшей душой. Они так страстно и рьяно пели псалмы! Что мне пришлось засвидетельствовать своё почтение.

– Надеюсь, их не хватил удар от счастья?

– О нет, но брат мой от восторга потерял голос и, думаю, ближайшие месяца три петь не будет.

– Думаю, некоторым вашим братьям следует беречь свой голос, петь только в церкви и, опасаясь сквозняков, оставлять в замочной скважине ключ.

– О миледи, если б сквозняк пользовался скважинами, то подхватил бы ревматизм!

– Не думаю, что он ему грозит.

– А если бы грозил, вы бы вылечили?

– Увы, я лишь набожная графиня, а не искусный лекарь.

Кара это или благословение? Не знаю. Но за встречу с ней благодарю лишь Бога. Вечерами в гостиной я рассказывал древнегреческие мифы. Она слушала с загадочной улыбкой, словно уже знала, чем те кончатся. Иногда казалось, что мы две половинки одного целого, как в тех чудных легендах, когда боги разделили всех на две части и обрекли людей на вечные скитания и поиски того другого. Забавно, но мы родились с нею в один день, прожили в чём-то одинаковую жизнь. Во многих чертах мы были настолько похожи, что становилось иногда просто страшно. Нас даже мысли посещали порою одни и те же, а чтобы понять друг друга требовалось лишь взгляда.

Однажды Тахо пришла ко мне и сказала, что хотела бы съездить проведать родных. Какое-то недоброе предчувствие кольнуло сердце, я не в праве был её задерживать, однако предупредил, что, если хоть одна наша тайна станет кому-то известна, сожгу на костре, и посоветовал отправляться так, чтобы никто не мог проследить и разоблачить юную графиню.

Напарница поступила, как я ей приказал. Покинула Мадрид той же ночью. Но, уезжая, прихватила с собой и моё сердце. После неё стало пусто и холодно, а ночи длинные жестокие. Тахо снилась мне ночью, мерещилась наяву. Сколько раз я клял себя за то, что отпустил! Цыганочка не указала, куда и насколько поехала. Может, хотела сбежать? Могли красавицу спалить и на костре. Время шло, и вместе с ним от тревоги сходил с ума и ваш инквизитор. Увижу ли её ещё раз!

Окончательно потеряв покой, я вспомнил свою любимую забаву и решил ещё раз попробовать.

В глухой деревеньке никто не ждал нового священника. Старый недавно умер и предположить, что весть об этом так быстро долетит, куда надо, было просто невозможно. Как всегда ваш покорный слуга задержался на улице подольше, чтобы прихожане рассмотрели лучше.

С каким нетерпением я ожидал исповеди! И вот свершилось. Скрипнула дверца, и робкий голос прошептал:

– Простите меня, святой отец, ибо я согрешила.

– Я слушаю.

– Я знаю, это может показаться глупо, опрометчиво, но данное чувство зародилось у меня уже давно, с первой нашей встречи. Я знаю, что оно грешно, и даже малейшая мысль об этом – святотатство, но, увы, ничего не могу с собой поделать. Я не ем, не сплю, только думаю о вас и хочу всегда быть с вами. Простите меня святой отец, но я вас люблю.

– И? – подпрыгнул я от радости, предвкушая что-то интересное.

– Что и? Всё! – раздался за решёткой обиженный простуженный голос.

И мои нервы сдали. После всей грязи, пошлости, разврата, это детское признание заставило меня биться в истерике от неудержимого хохота.

– Что здесь смешного?! Что здесь смешного я тебя спрашиваю?! Ответь мне, святой инквизитор? – гневно отдёрнулась шторка и на пороге стояла она, простуженная, осипшая, но так горячо любимая! Я протянул к ней руки, но она гневно отдёрнула их и выскочила прочь.

А вечером к ней на исповедь поплёлся я. Теперь была очередь Тахо успокаивать меня как ребёнка, гладить и ласкать. И подобно мне она не воспользовалась моей слабостью, а жаль!

Наступила ночь. Потрескивал камин, и довольный словно кот, объевшийся сметаны, я возлежал на кровати, пристроив свою голову на коленях сидящей цыганочки, и, наслаждаясь теплотой и её ласковым и осторожным копошением в моих волосах, хотелось заурчать от блаженства.

– Я никогда не говорила первой «люблю», – озабоченно произнесла вдруг она. – Скажи, ты, правда, любишь меня? Правда, не ответил утвердительно только потому, что нуждаешься в хорошей шпионке?

Конечно же, я её любил! Сколько раз я метался ночью по кровати, сколько раз грыз свою душу влюблённостью! Я был старше, но влюбился в неё как молодой пылкий юноша, словно и не было прожитых лет! Как часто я говорил себе, что стар и не нужен ей, такой молодой и красивой, что тешу себя напрасными надеждами! И вот я ошибся! Поэтому с нежностью и лаской произнёс:

– Я всегда говорю только правду, за исключением тех случаев, когда льщу по долгу службы.

– У тебя странный дар, – вдруг улыбнулась она. – Ты умеешь управлять людьми, вить из них верёвки, но свой талант ты бы мог применить по-другому, на благо. Мог бы стать послом, советником.

– Я тщеславен от рождения.

– Почему не борешься с этим?

– Не хочу. Ещё я самоуверен, знаю себе цену и умею добиваться чего хочу. Не передумала меня любить?

– Нет. Это не мне решать.

– Ты любишь порочного человека, который хочет с тобой согрешить и толкает на грех тебя, – прошептал я, уже не в силах оторвать взгляд от её упругой молодой груди, затянутой в корсаж.

– Может так надо? – спокойно посмотрела она мне в глаза, доверчиво и с любовью.

– Что? – не понял я.

– То, что случилось со мной, – повторила она, впервые не отводя взгляд. – Может, всё, что происходит со мной и должно быть?

Я смотрел в её глаза и думал, как они прекрасны.

– Может, всё уже записано там. Ты, я, наш разговор, твоё тщеславие, моя бедность. Твой дар управлять людьми, мой – вызывать страсть. Я грешница, Кристиан, но, может, всё так и должно быть?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});