Моральное животное - Роберт Райт

Конечно, если они свергнут господствующий порядок и таким образом станут знамениты, и их книги станут бестселлерами, то за это не последует никакого эволюционного вознаграждения. Они не смогут конвертировать их статус в секс, а если и смогут, то они, скорее всего, будут использовать контрацепцию. Но в древней среде, в которой мы эволюционировали вплоть до последних нескольких сотен лет, статус конвертировался в эволюционную валюту более эффективно. Этот факт явно оказывает глубокое воздействие на фактуру интеллектуальной беседы, особенно среди мужчин.

Мы исследуем пример такого эффекта в следующей главе в описании конкретного интеллектуального диспута, который сделал Дарвина знаменитым. Пока давайте просто обратим внимание на восторг Дарвина, когда в 1846 году он обнаружил общие научные интересы с Джозефом Хукером, который, спустя десятилетие с небольшим, объединился с Дарвином в научном сражении столетия и посвятил много энергии возвышению социального статуса Дарвина. "Какая хорошая вещь — общность вкусов", — написал Дарвин Хукеру: "Мне кажется, будто я знаю вас уже пятьдесят лет…"

Глава 14: Триумф Дарвина

Меня моя тема интересует глубочайшим образом; однако мне жаль, что я не могу уменьшить этот шум моей суетной славы, как прижизненной, так и посмертной; впрочем, не до крайней степени — всё же, насколько я себя знаю, я работал бы хотя и столь же упорно, но с меньшим удовольствием, если бы знал, что моя книга будет издана анонимно.

Письмо к У.Д. Фоксу (1857)

Дарвин — один из лучших наших подопытных экземпляров. Он великолепно реализовывал то, для чего людей предназначил естественный отбор: управление социальной информацией в личных интересах. Эта информация имела превалирующую важность для существования как людей, так и всех организмов; Дарвин придал ей новую форму так, что она радикально подняла его социальный статус. Когда он умер в 1882 году, его величие прославляли газеты во всём мире, а захоронен он был в Вестминстерском Аббатстве недалеко от могилы Исаака Ньютона. Это территория альфа-самцов.

Прежде всего, он был хорошим парнем. Лондонская «Таймс» писала: "Великий, как он сам, широкий, как широта его интеллекта, он вызвал любовь многих его друзей, насколько красота его характера очаровывала всех, кто хотя бы мгновение общался с ним". Легендарное отсутствие претенциозности Дарвина сохранилось у него до самого конца — пока он мог на что-то влиять. Местный гробовщик вспоминал: "Я сделал для него такой гроб, какой он хотел, необработанный словно скамейка, без полировки, без ничего". Но когда внезапно было принято решение похоронить его в Вестминстерском Аббатстве, "мой гроб не потребовался, и они послали его назад. Другой гроб блестел так, что, глядя в него, можно было бриться".

Это был основной и часто отмечаемый парадокс Чарльза Дарвина. Он стал мировой знаменитостью, но ему, тем не менее, казалось, что ему не хватает качеств, должных питать эпическое социальное восхождение. Как выразился один биограф, он выглядел, как "невзрачный субъект, выживший на костре вечности, обладая максимумом порядочности, которая обычно удерживает людей от борьбы с использованием зубов и когтей".

Парадокс нельзя разрешить, просто отмечая, что Дарвин создал правильную теорию происхождения людей, ибо он не был единственным, кто сделал это. Альфред Рассел Уоллес (Alfred Russel Wallace) пришёл к естественному отбору независимо и начал распространять письменное описание его до того, как Дарвин опубликовал свой труд. Две версии этой теории были формально обнародованы в один день на том же самом форуме. Но сегодня Дарвин — это Дарвин, а Уоллес — просто звёздочка. Почему Дарвин победил?

В десятой главе мы частично согласовали порядочность Дарвина с его известностью, отмечая, что он жил в обществе, в котором добропорядочность была типичной предпосылкой для преуспевания. Моральная репутация значила многое, и в основном это понятно.

Но эта история сложнее. Пристальнее рассматривая длинный и извилистый путь Дарвина к славе, можно подвергнуть сомнению некоторые обычные оценки его, например, что у него было мало амбиций и ни кусочка бессовестности, что его преданность правде не была испорчена жаждой известности. При рассмотрении через новую парадигму Дарвин выглядит несколько менее святым и несколько более — самцом-приматом.

Социальное восхождение

Дарвин рано продемонстрировал обычный компонент социального успеха — амбиции. Он конкурировал за статус и очень хотел признания, которое он мог обеспечить. "Я добился хорошего успеха в изучении водных жуков", — написал он кузену из Кембриджа. "Я думаю, что я победил Дженинса в Colymbetes". Когда собранные им насекомые были упомянуты в книге "Иллюстрации британских насекомых", он написал: "Вы увидите моё имя в последнем номере Стивенов. Я доволен этим уже хотя бы просто из-за злости на г-на Дженинса".

Восприятие Дарвина как типичного молодого самца, склонного к борьбе, выглядит противоречащим стандартным оценкам. Джон Боулби описал Дарвина как "постоянно ворчащего от презрения к себе", "склонного принижать собственные достижения", "постоянно опасающегося критики, как от других, так и самого себя", "преувеличенно почтительного к авторитету и мнению других людей". На поведение альфа-самца это не похоже. Но вспомним, что в группах шимпанзе часто, а в человеческих обществах — почти всегда, социальный статус нельзя поднять в одиночку; обычным первым шагом восхождения является сколачивание коалиции с приматом более высокого ранга, для чего требуется демонстрация подчинённого положения. Один биограф описал якобы патологию Дарвина в терминах, наводящих на размышления: "Некоторое недоверие самому себе, определённое отсутствие уверенности, заставлявшие его подчеркивать эти недостатки особенно тогда, когда он имел дело с авторитетными личностями".

В своей автобиографии Дарвин вспоминал про "жар гордости", который он чувствовал будучи подростком, когда услышал, что один выдающийся ученый после беседы с ним сказал: "Есть в этом молодом человеке нечто интересное". Дарвин сказал, что комплимент "должно быть, был в основном вызван его вниманием, я слушал с большим интересом всё, о чём он говорил, ибо я был невежественен, как свинья, в его рассуждениях об истории, политике и моральной философии". Здесь, как обычно, Дарвин прибедняется, но он вероятно прав в предложении, что само его смирение играло роль. Дарвин продолжал: "Похвала выдающегося человека хотя без сомнения способна возбудить тщеславие, но, я думаю, полезна для молодого человека, так как помогает ему держать правильный курс". Да, правильный. Вверх.

Называть скромность Дарвина тактической — это не то же самое, что назвать её лицемерной. Способность людей почтительно воспринимать людей на вышестоящем ярусе социальной лестницы наиболее эффективна, когда они полностью её рабы и не ощущают её цель явно: мы чувствуем искреннее благоговение перед людьми до того, как, может быть, могли бы осознанно унижаться. Томас Карлил, один из современников Дарвина (и его знакомый), был, вероятно, прав, говоря, что преклонение перед героем — неотъемлемая часть человеческой природы. И это, вероятно, не совпадение, что герой научного судна обретает силы в возрасте, когда люди начинают своё социальное соревнование всерьёз. Как заметил один психиатр, "юность — время нового поиска идеалов…, подросток ищет модель, совершенный образец для подражания. Во многом этот период подобен моменту в младенчестве перед осознанием несовершенства родителей".

Да, благоговение перед нашим образцом для подражания во многом подобно благоговением перед родителями в раннем детстве и, быть может, обусловлено той же самой нейрохимией. Но его роль не только в том, чтобы поощрить обучение подражанием; оно также помогает заключить неявный контракт между старшими и младшими партнерами в коалиции. Последние, обладая низким социальным статусом, который усложняет расчёты во взаимном альтруизме, будут компенсировать его своим почтением.

Во время пребывания Дарвина в Кембридже он питал наибольшую почтительность к профессору преподобному Джону Стивенсу Хенслоу. Дарвин услышал от своего старшего брата, что Хенслоу был "человеком, знающим все науки, и я был этим подготовлен для почитания его". После знаменательного знакомства Дарвин сообщил, что "он — наиболее совершенный человек из тех, с кем я когда-либо встречался".

Дарвин стал известен в Кембридже как "человек, который гуляет с Хенслоу". Их отношения не отличались от отношений миллионов людей в истории нашего вида. Дарвину были полезны советы и пример Хенслоу, его социальные связи; он отплачивал ему, помимо прочего, содействием, приходя на лекции Хенслоу пораньше, чтобы помочь установить оборудование. Можно вспомнить, как описывала Джейн Гудолл социальный подъём Гоблина (глава 12 — А.П.): он был «почтителен» к своему наставнику Фигану, ходил за ним везде, смотрел, что он делал, и часто ухаживал за ним".