Искушение свободой - Рудольф Константинович Баландин

искажает ненависть. Они начинают, продолжая висеть, бить друг друга ногами.

Гулкий голос: «Революцию в белых перчатках не делают».

Дикая карусель: вращаются всё быстрее подвешенные на верёвках, продолжая в ярости драться… Издали, глухо, как из-под земли, доносится суровый гимн: «Это есть наш последний…» Выстрел!

Всё проваливается в тартарары. Рушатся стены. Покрывается трещинами и рассыпается распятие. Тьма… Голос Полины: «Он потерял слишком много крови»…

Он вынырнул из бредовых снов, не понимая, что с ним происходит. Казалось, он парит в небесах, качаясь, и до облака можно коснуться рукой. Попробовал повернуться, ожгло левый бок, вскрикнул и вновь потерял сознание.

Он лежал в той самой коляске на рессорах, которая мчала их в церковь. Рядом с ним сидела Полина. За последнюю неделю она пережила больше необычайных событий, чем за всю предыдущую жизнь. Словно спокойная река, постепенно ускоряя движение, вдруг рухнула грохочущим водопадом.

Сергей был голубовато-бледным, без видимых признаков жизни, когда за него взялся военный фельдшер махновской бригады – длинный, худой, жилистый, с чёрными усами и лысой обритой головой. Он был хмур, деловит и постарался успокоить Полину:

– Не плачь, ещё не вдова.

На следующий день махновцы отбыли из деревни. Александр поздним вечером добрался до «острова сокровищ» и, превозмогая боль в раненом плече, достал свёрток из-под настила. Обзаведясь золотыми царскими монетами, они с Полиной решили рискнуть и отвезти Сергея в Екатеринославль. Странным образом наиболее ценной и желанной валютой в стране, где свергли царя, оставался золотой царский рубль.

9

– Ты счастливый, – сказала Полина Сергею, когда он впервые за две недели сам приподнялся на постели, опираясь дрожащей от слабости рукой. – А я уже не раз прощалась с тобой.

Голос её сорвался. Она отвернулась, но тут же засмеялась:

– Да что это я… Теперь счастье у нас на двоих. Вдвойне, правда?

– Правда, – ответил он, откинувшись на подушку. Сил у него было мало, но теперь уже не оставалось сомнений: жизнь продолжается.

Ему не позволяли много говорить. Да у него и не было такого желания. Хотелось задавать вопросы. Он продолжал отхаркиваться кровью: пуля задела левое лёгкое и прошла навылет выше и левее сердца.

Полина сообщала ему некоторые новости. Утешительных сведений было немного. По городу ходили слухи то про убийство бывшего царя, то про убийство Ленина. Одни уверяли, что Россию уже поделили между собой европейские державы, Япония и Америка. Другие утверждали, будто те же страны решили сообща восстановить монархию в России.

Александр, едва залечив рану, поспешил на Дон, в Добровольческую армию. Почему? Он и сам толком не мог объяснить. Возможно, от безысходности.

Возненавидел он всех: и анархистов, и большевиков, и немцев с австрияками, и украинских националистов. Антанта, по его мнению, стремится расчленить Россию. После того как она при большевиках перестала быть их союзником, им не было никакого смысла сохранять её как великую державу.

Демократы, руководители Добровольческой армии, свергнувшие царя, тоже не внушали ему симпатии. Он был убеждён, что после убийства Распутина, чёрного распутного демона царской семьи, оставалась возможность сохранить монархию – традиционную для России форму правления.

Полина пыталась ему возражать:

– Царь сам отрёкся от престола. Ведь он прежде писал: «Мы, Божьей милостью…» Почему же решил отказаться от этой милости? Значит, не счёл себя достойным. Или действительно был недостоин такой милости.

– Его принудили к отречению проклятые англоманы, масоны.

– Ты помнишь, что сказал прадед его Павел I, когда ему предложили на выбор либо отречение, либо смерть?

– Прости, я при этом не присутствовал.

– Неуместная ирония… Он сказал: подлецы, я умру вашим императором. А Николаю II никто не угрожал смертью. Просто он оказался слабым бездарным правителем.

– Нельзя требовать от каждого человека, чтобы он был героем.

– Да, от каждого – нельзя. Но кто отвечает за свою державу, от того надо этого требовать. Кому много дано, с того многое спросится.

– Ну, хорошо. Предположим, наш последний… не дай бог, если последний… царь, а теперь гражданин Романов, зауряден как личность. Да, он не обладает сильным и гибким умом, твёрдой волей. Предположим. Но его следовало оставить не как пример для подражания. Его следовало оставить как символ великой державы и династии, правящей триста лет. Как лицо, благословлённое на власть свыше, как помазанника Божьего!

– Ах, Александр. Хорошо бы так, но ведь разуверились в нём не только демократы. Разуверился в нём народ.

– Грязный, вшивый, подлый, дремучий народ российский, да ещё инородцы-подстрекатели… Ненавижу!

– Постой, а не этот ли народ нас веками кормил? Разве не мы, дворяне, довели его до такого состояния?

– Ты ещё скажи, что мы на его шее ездили по заграницам, жили в Парижах, жрали в ресторанах… Не надо мне ничего больше говорить. Я решил твёрдо. Довольно. Отрезали!

Спорить с ним было бесполезно. Он выбрал из нескольких зол наименьшее. Быть трусливым обывателем не желал. Именно от таких обывателей, как он утверждал, гибнет Россия. Они всегда присоединяются к тем, кто сильнее. Переждать схватку. Выгадать. Это гады. Становиться одним из них равносильно самоубийству, отказу от своего человеческого достоинства.

Крах большевиков он считал неизбежным. Немецкую оккупацию не признавал. Анархию отвергал категорически. Оставалось надеяться, что Добровольческая армия восстановит великую Россию. С такой надеждой он и отбыл на Дон, несмотря на то что правую руку приходилось держать на подвязке.

Как знать, не сказалось ли на его решении то обстоятельство, что Сергей, муж Полины, стал приходить в себя и доктор обещал хотя и не скорое, но полное его выздоровление? Но об этой причине он вряд ли признался бы даже самому себе.

Узнав о его решении, Сергей сказал:

– А может быть, он прав?

– Я не знаю, – ответила Полина. – Ты только не говори, а спокойно лежи и слушай, ладно? Так вот, по моему мнению, если уж решил воевать, то воюй. Но те, кто не желает убивать своих братьев, граждан своей же страны, эти люди вовсе не обязательно трусы и шкурники. Кто-то из них старается погасить пожар взаимной вражды. И это благородное дело. Война непременно окончится, и придётся возрождать страну. Те, кто привык воевать, на это не очень-то способны. Вражда должна смениться единством. Тогда и поднимется великая Россия… Так я думаю. Я хочу на это надеяться. Разве я не права?

Полина улыбалась, прижимая палец к губам. Он понял: не надо говорить, слишком мало у него сил.

За столом продолжался негромкий разговор.

– Полагаю, всё просто, – говорил хозяин. – Народ русский не вынес испытания войной. Учинил одну революцию, другую… Захотел свободы – получил. Взял власть, запел на радости: «Мы наш, мы новый