Дети войны. Народная книга памяти - Коллектив авторов

В апреле 1946 года мы получили разрешение выехать в Ленинград. Поехать вместе с нами папа не смог – задержали дела на комбинате. Сопровождал нас молодой паренёк Вася. Ехали со всем скарбом в теплушке, малой скоростью. Вагон был рассчитан на две семьи. С двух сторон от двери были настланы нары, в середине – печка-«буржуйка». Входили и выходили из вагона по приставной деревянной лестнице, которую поднимали внутрь вагона. С нами ехала ещё одна семья с двумя девочками, одну из которых я случайно встретила в Архангельске, когда была там в командировке. Она меня узнала, хотя мы не виделись почти двадцать лет!..

Ехали очень медленно. Подолгу стояли на полустанках, пропуская военные эшелоны, возвращающиеся с войны. Когда переезжали Уральский хребет, остановились надолго и побежали смотреть ледоход на реке Чусовой. Стояли на горе. Внизу в расщелине неслась река, выталкивая на крутые скалистые берега сахарные глыбы льда, вздымая и громоздя их друг на друга… Светило солнце, сияли брызги воды, лёд… синело небо, свет слепил глаза… и вдруг мы увидели, что состав медленно тронулся! Мама стояла в проёме двери, и отчаянно кричала нам, и махала руками! Мы бросились догонять поезд. Вася по очереди посадил нас на площадку последнего вагона. Весь перегон мама выглядывала на нас из окошка и очень волновалась. Я стояла, прижавшись к стене вагона. Было довольно страшно стоять на открытой со всех сторон площадке. Хорошо, что перегон был небольшим. Состав просто перегоняли с одного пути на другой!

Слева направо: Кирилл и Ольга Тольские, Валерий Корнилов, 1949 г.

После Уральских гор пошла равнина. Проезжали по полям сражений. Всюду стояли развороченные взрывами танки, какие-то искореженные груды металла… Иногда в кинохрониках военных лет показывают кадры, снятые после боёв на Курской дуге. Очень похоже на то, что мы видели из окна своей теплушки. Теплушка была точно такой, в каких возвращались с фронта солдаты, сидя в проёме раздвинутых дверей вагона…

В пути мы, дети, лежали на нарах, прильнув носами к маленькому окошечку, толкаясь и ссорясь за лучшее место. Внизу взрослые варили обед на буржуйке. На станциях бегали за кипятком и за водой…

Нам нравилась такая кочевая жизнь… Всё было интересно и увлекательно. Я не помню, сколько дней мы ехали, но думаю, не меньше месяца…

В Ленинград приехали под вечер в середине мая. Город поразил множеством разрушенных домов, тёмными провалами выбитых окон, камуфляжной окраской зданий, битюгами, запряжёнными в телеги на резиновом ходу, пустыми улицами с редкими прохожими, сумерком белой ночи…

Приехали мы на старую квартиру, в которой жили до войны, ул. Красной Конницы (до революции и теперь – это улица Кавалергардская), дом 20, кв. 14. Наша комната оказалась незанятой. Мебель и рояль, закрытый клеёнкой, сохранились… Где-то я недавно услышала, что в городе сохранились рояли потому, что их невозможно было сжечь. Дерево было так обработано, что не горело в печках-буржуйках. Не хватало температуры разогрева для горения.

Квартира была на пятом, последнем этаже. Потолок протекал, на рояль капала вода, но клеёнка спасла его, он не пострадал. Мама очень дорожила этим роялем. Его прислали ей родители в Ленинград из Козьмодемьянска пароходом.

Первую ночь после приезда ночевали у тёти Лены Тольской, чья семья жила в той же квартире. Они вернулись из эвакуации раньше нас и уже обустроились.

В квартире было пять комнат, вдоль них шёл длинный узкий коридор, в конце которого была кухня с выходом на чёрный ход. В кухне – большая плита, облицованная кафелем, раковина для умывания, столики вдоль стен с примусами, певшими на разные лады. Позднее примусы заменились керогазами и керосинками. Они уже не пели, но коптили немилосердно!

Кроме нашей семьи, занимавшей одну комнату, в квартире жили: в двух комнатах семья папиного брата, Петра Андреевича, жена – тётя Лена – и два сына: Андрей и Сергей.

Тётя Лена, Елена Владимировна, урождённая Карцева, была из потомственных дворян. Играла на рояле, прекрасно шила, вышивала, чему учила и нас с Сергеем. В комнате рядом с нами жила бездетная пара: военврач Антонина Алексеевна Швецова и её муж, Иван Александрович Высоцкий, бывший солдат Преображенского полка царской армии. Отечественную войну он закончил в чине майора. Оба имели очень много наград. В войну 1914 года Иван Александрович был награждён Георгиевским крестом. Он тяжело и много пил. Мы, дети, прятались по комнатам, когда он входил в квартиру. Часто скандалил и бил Антонину Алексеевну…

Несчастный был человек, не сумевший определить себя в мирной жизни… Высокий, сутулый, очень худой. Он ходил всегда в длинной солдатской шинели и в сапогах.

До войны у них был сын, который умер от туберкулёза. Его детские игрушки и книги Антонина Алексеевна отдала нам, и мама очень волновалась, как бы мы не заразились, хотя и прошло много лет после его кончины.

В последней маленькой комнатушке, переделанной из ванной комнаты, напротив кухни, жили мать со взрослой дочерью. Обе некрасивые, маленькие, бесцветные, похожие на мышек. Я иногда заходила к ним в гости. Комодик, столик у окна, узенькие кровати, накрытые накидками, салфетками, связанными крючком из простых белых ниток. Даже на настольной лампе была ажурная накидка! Всё это белоснежное великолепие производило на меня огромное впечатление! У нас было проще: стол накрыт клеёнкой, тёмные резные шкафы, чёрный рояль, папин письменный стол из красного дерева, заваленный бумагами, диван, кровати, покрытые какими-то тёмными шерстяными одеялами. Никаких белых пятен! Всё тёмное. Даже свет от люстры был какой-то приглушённый.

Жили тесно и скудно. Кира спал на сундуке, я – с мамой на кровати, няня – в прихожей на топчане, папа – на диване. Постельное бельё было очень ветхое, застиранное и залатанное. Никаких пододеяльников – одни простыни.

Когда я уже ходила в школу и подружилась с Леночкой Поликарповой, меня совершенно потрясли белоснежная хрустящая накрахмаленная скатерть на столе и постельное бельё с кружевными прошвами!

Вся наша квартира когда-то принадлежала моему прадеду, Петру Андреевичу Тольскому. После его смерти там жил одинокий брат дедушки, Владимир Петрович Тольский. При «уплотнении», которое началось в 20—30-е годы, квартиру перепланировали: закрыли двери между комнатами, перегородили коридор. В неё въехал папин брат, Пётр Андреевич, с семьёй.

Детьми мы любили играть в тёмном закутке коридора, между двумя перегородками. Ставили стулья с высокими спинками, связывали их между собой, накрывали одеялом и играли в «паровоз». У каждого был свой вагон – стул. В вагон усаживались куклы, мишки, забирались мы сами. На первый стул садился «машинист», и… «Ту-ту!..» – поехали! Машинистами всегда были мальчишки, мне доставалась роль пассажира. Андрей катал нас на этом «паровозе» по всему коридору. Взрослые возмущались, ворчали, а мы были рады, что с нами играет старший брат!.. Помню, как Андрей ложился поперёк коридора, лупил ногами в стену и с упоением пел: «У попа была собака…» – а тётя Лена безуспешно пыталась его образумить!