Дети войны. Народная книга памяти - Коллектив авторов

Брат Мишка – в Суворовское.

В 1944-м я пошел в первый класс. Брали восьмилеток, пришлось нести в школу книгу «Салават Юлаев» – роман страниц на четыреста, который я уже осилил к тому времени. Школа была мужская. Одним из предметов в первом классе было военное дело. Изучали противогаз, винтовку, автомат. Директор школы и преподаватели были инвалиды войны – ходили в форме, хромали.

Меня взяли в Горьковскую капеллу мальчиков. Пел в хоре. Ходили с концертами в госпитали к раненым, солдатики плакали, глядя на нас.

Сердце мучит сумятица,Степь – не видно конца.Поезд знай себе катитсяНа могилу отца…

Сколько всё передумано —Шестьдесят восемь лет!Наконец-то сподобился:Целой жизни обет!

Дальний вечер прощанияЧерез всё пронесу,Так он живо запомнился —Ты ж принёс колбасу!

Время к нам пристрелялося,Вот двоих уже нет,Мама тож отождалася…А тебе сорок лет!

Сыплю, что заготовлено,Пол-страны провозил,Болью сердца замолвлено —Землю с кровных могил.

У подножия лилии,Всё достойно, елей…В камни вбиты фамилии,Что ж не видно твоей?

Уложили тут АРМИЮЗа страну умирать…Речка Добрая, ДобринкаБоже, надо ж назвать!

Стихотворение Павла Баранова

Года с 44-го в городе появились пленные немцы – строили дома. Один мальчишка лет двадцати повадился в обед бегать в наш двор – просить поесть. Сочувствие нашел только у мамы, она подкармливала его из жалости, а мы, мальчишки, честно говоря, стеснялись перед соседями. Строили они где-то на Белинского, и каждый день он в обеденный перерыв проделывал немалый путь до нашего дома, потому что нигде больше не находил сочувствующих. Когда мальчишку отправили на родину, он привёл «заместителя» – пожилого немца.

Война вошла в Германию. С фронта поехали посылки. Дядя Миша, брат отца, как-то прислал и нам. Дядя Миша и после войны забегал к нам с работы, приносил подшитые валенки. Помню американские «подарки» – консервы, желтковые порошки, маргарины. Помню, как пригнали американские танки в Пушкинский сад. Мы бегали смотреть, собирали чехлы от снарядов, потом пригодились – таскать чертежи, когда учились в институте. Танки ушли под Москву, больше об их судьбе я ничего не слышал.

День Победы мы начали праздновать на день раньше – сосед командовал телеграфом в Доме связи, он-то нам и сообщил. Погода была неважная, но кто смотрел на погоду!

Мир моего детства в годы войны и послевоенной разрухи

Тольская Ольга Георгиевна, 1940 г. р

Атмосферу всеобщего страха и тревоги дети воспринимают на уровне подсознания и быстро взрослеют. До трёх лет помню отдельные эпизоды скорее как фотографические снимки, чем связные события. Мне было бы проще нарисовать их, чем описать. Но, к сожалению, рисовать не умею! Кое-что выплывало из туманного небытия при рассказах родителей и старших братьев. После трёх лет помню многое достаточно отчётливо. Для детей и внуков записала всё и попыталась сложить мозаику своего детства.

Когда началась война, мне было полтора года. Мы жили на даче под Ленинградом, в Териоках. В субботу к нам приехал погостить двоюродный брат Андрей, который старше меня на 14 лет, и с моим папой пошёл на рыбалку. В сторону Выборга по шоссе сплошным потоком двигались войска. Папа решил, что проводятся военные учения. Утром, в воскресенье, около пяти часов, на бреющем полёте появились немецкие самолёты. Один летел очень низко.

Георгий Андреевич Тольский

Видна была свастика и лётчик в шлеме, он улыбался и махал рукой. Вскоре по радио объявили, что началась война!

Папа сумел пристроить нас к эшелону, в котором эвакуировался проектный институт, где он работал. Быстро собрались, не взяв даже тёплых вещей, о чём мама с няней часто с горечью вспоминали, и уехали в Арзамас к маминым родителям. В дороге эшелон бомбили. До сих пор помню пронзительный вой сирены, который проникал везде и вселял необъяснимый ужас. В страхе я прятала голову под подушку, где в темноте и тепле чувствовала себя в полной безопасности. На одной из станций нас кормили манными оладьями с киселём.

В Арзамасе мы прожили около года. Мама пошла работать бухгалтером в школу. Было голодно. Няня продавала свои вещи, чтобы купить продукты.

1941 г., март.

Наталья Кирилловна Тольская с сыном

Дедушка стрелял ворон, их варили и ели. Пахли они отвратительно! Бабушка раз в день топила печку и парила в чугунке мороженый лук. От недоедания у мамы начался фурункулёз, она не могла ходить, и няня возила её к врачу на саночках.

Арзамас расположен в степном засушливом районе, где летом практически не бывает дождей. Колодцы пересыхают, речку Тёшу может вброд перейти ребёнок. Городской водопровод имел ограниченные возможности, и власти города ввели для населения норму отпуска воды. Воду выдавали на колонке по специальным талонам, которые отры-1941 г., март. вал дежурный.

На папу пришла бронь из министерства, и его направили на Урал, в Свердловскую область, на Ново-Лялинский картонный комбинат для организации выпуска военных изделий. Летом 1942 года мы получили от папы вызов и с большими трудностями, в переполненных беженцами составах, добрались до Новой Ляли.

Утром, в воскресенье, около пяти часов, на бреющем полёте появились немецкие самолёты. Один летел очень низко. Видна была свастика и лётчик в шлеме, он улыбался и махал рукой. Вскоре по радио объявили, что началась война!

Прекрасно помню отъезд из Арзамаса. Жара, пыль, толпы людей на перроне, штурмующих вагоны. Крики, шум, ругань, плач детей. Я отчаянно реву на руках у дедушкиного брата. Наконец, в окне вагона появляются мама, няня и Кирилл. Окно опускается, и дядя передаёт меня в родные нянины руки!

Первое время в Новой Ляле мы жили в бараке вместе с семьями высланных из Поволжья немцев. Большая общая холодная кухня, заиндевелые двери на улицу. На этой кухне, к ужасу моей мамы и няни, немцы каждый вечер сажали своих детей в таз и обливали холодной водой! Русский контингент барака очень взволнованно это обсуждал, осуждал и возмущался.

У этих немцев мама купила мне любимую, сохранившуюся до сих пор, куклу Нельку и фарфоровый детский сервиз с супницей, салатником и соусником.

Ольга и Кирилл Тольские (1,5 и 3,5 года)

Из барака мы переехали в маленький дом в посёлке, где у нас была большая общая комната и проходная кухня с выходом на улицу. На кухне было тепло только тогда, когда топилась чугунная печка. К утру всё выдувало. Поросёнок, который жил у нас на кухне, забирался спать в духовку. Однажды няня не посмотрела и затопила печку. Бедный поросёнок выкатился оттуда с подпаленной щетиной и обгоревшими боками.