Нарративная экономика. Новая наука о влиянии вирусных историй на экономические события - Роберт Шиллер

вероятно, усиливают спады фондового рынка, которые следуют за периодами экономического бума, а также приводят к падению уровня доверия к самому рынку. Более того, если учитывать, что некоторые из нас склонны формировать свои суждения в контексте этого нарратива, можно ожидать подобной же реакции от многих других. На момент написания данной книги – к 2019 году – история о крахе фондового рынка не является «вирусной», однако она все также остается в общественном сознании и в случае мутации нарратива или изменения экономических условий может вновь обрести актуальность.

Как из нарративов о пузырях на рынке недвижимости, так и из нарративов о крахе фондового рынка политики могут извлечь важный урок: в периоды экономической нестабильности особую аналитическую ценность представляют те данные, которые можно получить, заглянув чуть дальше за новостные заголовки и статистические оценки.

Мы также должны учитывать, что некоторые истории, которые, мутировав, повторяются вновь и вновь, играют важную роль в нашей жизни. Истории и легенды прошлого становятся сценариями новых экономических бумов и спадов.

В двух следующих главах мы остановимся на нарративах, которые отличаются от тех, что мы рассмотрели ранее, тем, что они вызывают праведное возмущение и желание дать отпор. В обеих главах доминирующей эмоцией, изучением которой мы займемся, станет гнев: в главе 17 возмущение методами ведения бизнеса, в главе 18 – условиями труда. Эти возмущения приобретают такие масштабы, что могут спровоцировать значительные изменения экономического поведения.

Глава 17

Бойкоты, спекулянты и порочный бизнес

Уровень возмущения деятельностью бизнесменов меняется с течением времени. Люди могут решить, что бизнес – зло, когда цены на потребительские товары значительно возрастают. Нарративы объясняют рост цен агрессивным характером ведения бизнеса, и даже когда инфляция идет на спад, общественное возмущение может сохраняться, если люди считают, что цены все еще слишком высоки. Сокращение руководством предприятий заработной платы сотрудников также может разжечь недовольство людей. Этот гнев может привести к организованным бойкотам или отказу людей от совершения покупок до тех пор, пока цены не снизятся. В подобных ситуациях люди рассматривают свои решения о совершении покупок с точки зрения морали, а не как действия по удовлетворению собственных желаний и потребностей. Может также присутствовать взаимосвязь между нарративами о гневе и решениями людей об отсрочке приобретений до снижения цен, которые они принимают, руководствуясь собственной выгодой. Последствия влияния нарративов об общественном возмущении мы можем ясно увидеть на примере крупных экономических событий, в числе которых депрессия 1890 года, депрессия 1920–1921 годов, Великая депрессия и рецессия 1974–1975 годов. Отблески того возмущения мы видим и сегодня, и в будущем этот гнев вновь может набрать силу.

Нарратив о бойкоте

Слово «бойкот» (с небольшими вариациями в написании, связанными с языковыми особенностями) постепенно входило в большинство основных языков мира, начиная с 1880 года. Чарльз К. Бойкотт обрел славу в веках не потому, что изобрел методику бойкота, а потому, что стал его самой известной жертвой. Бойкотт работал управляющим у одного землевладельца в Ирландии. В связи с неурожаем 1880 года он предложил сократить размер арендной платы, взимавшейся с арендаторов земельных участков, на 10 %. Однако арендаторы потребовали снижения на 25 %. Он им отказал. Сообщество арендаторов земель в Ирландии обратилось к широкой общественности за поддержкой в противостоянии Бойкотту. В октябре 1880 года в беседе с редактором Times of London Бойкотт так описывал свои мучения:

«22 сентября ко мне домой явился судебный пристав в сопровождении 17 полицейских, которые окружили дом, чтобы сдержать следовавшую за ними ревущую толпу людей, кричавших и освистывавших членов моей семьи.

На следующий день, 23 сентября, на территории моей фермы собрались толпы людей, около сотни человек подошли к дому и, пригрозив мне применением неких мер, потребовали, чтобы я отпустил всех своих батраков, разнорабочих и конюхов, и запретили им впоследствии работать на моей земле… Владельцев магазинов уведомили о том, что поставки в мой дом следует прекратить… Я не могу найти работников для выполнения хоть какой-то работы, и в случае, если я не брошу все и не покину страну, Земельная лига добьется моего полного разорения» (1).

Это очень яркая история, но почему она приобрела вирусную популярность по всему миру? Во-первых, она была весьма неоднозначна. С одной стороны, все эти действия в отношении Бойкотта, как кажется, оскорбляли его человеческое достоинство, однако, с другой стороны, эта история касалась важных вопросов, связанных с ростом неравенства и концентрацией богатства и власти в руках отдельных лиц. Подобные меры предпринимались и ранее. Однако на этот раз возникла идея о том, что бойкот как форма обращения к широкой общественности в поисках моральной поддержки может быть весьма эффективным методом воздействия. И действительно, бойкот оказался передовой и очень успешной тактикой трудящихся, поскольку в него вовлекалось все сообщество, отдельные члены которого по результатам такого протеста напрямую не выигрывали. А это служило доказательством того, что людьми двигали соображения морали, а не корысть. Идея оказалась крайне «заразной» и распространилась повсеместно.

Бойкот впоследствии стал центральным элементом собственного экономического нарратива. Как и в случае с некоторыми другими нарративами, в центре его находится эмоциональная реакция, в данном случае возмущение деятельностью бизнесменов. Нарратив о бойкоте несет в себе ощущение некоего заговора, также вызванного гневом общественности. Как мы узнаем из этой главы, нарратив о бойкоте и иные составляющие этого созвездия нарративов вновь набирают популярность в периоды, когда возникает и получает широкое распространение не выраженное явно общественное недовольство. И они играют важную роль в экономике, поскольку влияют на желание людей тратить деньги и определяют их готовность идти на компромисс.

Нарратив о бойкоте набирает популярность

В своей работе 1916 года «Бойкот в американских профсоюзах» историк трудовых отношений Лео Вольман писал:

«Бойкот 1880 года начался внезапно, практически без предупреждения, и стал на последующие десять-пятнадцать лет самым эффективным оружием профсоюзного движения. Не было такой сложной задачи и такого независимого человека, которые не испытали бы на себе силу этого “оружия”» (2).

К середине депрессии 1890-х годов нарратив начал меняться, поскольку людям надоело наблюдать за непрекращающейся чередой бойкотов. Бойкоты утрачивают свою моральную ценность, когда начинают вызывать у людей подозрения или раздражение. Как отмечает Вольман:

«Усилия Американской федерации труда были направлены на формирование у членов организации более консервативного отношения к применению методики бойкотов. Подавляющее большинство законодательных актов, принятых Федерацией в период с 1893 по 1908 год были нацелены на ограничение применения этой формы борьбы. На съезде 1894 года исполнительный совет отметил “нецелесообразность одобрения слишком большого количества обращений такого характера. Слишком много усилий затрачивается впустую, что не способствует достижению наилучших результатов”. Впоследствии раз в несколько лет вводились новые правила, ограничивающие проведение бойкотов» (3).

Однако бойкоты не исчезли навсегда: они