Дорога в Сарантий - Гай Кей

Бонос видел, как императрица взяла сверкающий белый прямоугольник из шелка. Аликсана была великолепна. Она всегда была великолепна. Никто не носил — никому не разрешалось носить — драгоценные камни в волосах и на теле так, как это делала Аликсана. Ее духи уникальны, их невозможно спутать ни с какими другими. Ни одна женщина и мечтать не могла скопировать этот аромат, и только одной было разрешено использовать эти же духи: широко разрекламированный подарок, сделанный Аликсаной прошлой весной.

Императрица подняла изящную руку. Бонос при виде этого быстрого, театрального жеста внезапно вспомнил, что видел эту руку так же поднятой пятнадцать лет назад, когда она танцевала на сцене, почти обнаженная.

«Императорское облачение — прекрасные погребальные одежды, мой повелитель. Не так ли?» — она произнесла эти слова в Аттенинском дворце два года назад. Главная роль совсем на другой сцене.

«Я старею», — подумал Плавт Бонос. И вытер глаза. Прошлое все время проникает в настоящее: все, что он сейчас видел, казалось пронизанным картинами того, что он видел раньше. Слишком много воспоминаний. Он умрет в том завтра, которое поджидает его уже сейчас, и тогда все превратится во вчера — в мягком божественном свете, если Джад будет милостив.

Брошенный платок падал, трепеща, как подстреленная птица, на песок внизу. Порыв ветра подхватил его и отнес вправо. «В этом увидят всякие предзнаменования, — подумал Бонос, — а гадатели дадут совершенно противоположные толкования». Он увидел, как ворота в дальнем конце распахнулись, услышал пение рожков, высокий, пронзительный звук флейт, потом звон цимбал и грохот военных барабанов. Танцовщицы и лицедеи вышли на ипподром перед колесницами. Один человек ловко жонглировал заранее подожженными палками, приплясывая и подпрыгивая на песке. Бонос вспомнил огонь.

— Сколько твоих людей потребуется для того, чтобы пробиться на ипподром через катизму? — спросил Валерий два года назад в мертвой тишине, последовавшей за словами императрицы. — Это возможно?

Его настороженные серые глаза смотрели на Леонта. Рука по-прежнему небрежно лежала на спинке трона. Конечно, существовала крытая галерея на столбах из Императорского квартала на ипподром, заканчивающаяся у задней стенки катизмы.

В это мгновение все одновременно втянули в себя воздух. Бонос увидел, как Лисипп, главный сборщик налогов, впервые поднял глаза и посмотрел на императора.

Леонт улыбнулся, кладя ладонь на рукоять своего меча.

— Взять Симеона?

— Да. Он — их главный символ. Приведи его сюда, заставь его сдаться тебе. — Император секунду помолчал. — И я полагаю, нужно будет убить некоторое количество людей. Леонт кивнул.

— Мы спустимся в толпу? — Он помолчал, задумался. Потом поправил себя: — Нет, сначала стрелы, они не смогут от них уклониться. У них ни лат, ни оружия. И не смогут достать нас. Это вызовет хаос. Они в панике побегут к выходам. — Он снова кивнул. — Это можно сделать, мой повелитель. Зависит от того, насколько умные люди находятся в катизме и забаррикадировались ли они там, как следует. Авксилий, если я смогу ворваться туда с тридцатью воинами и вызвать некоторое замешательство, ты сумеешь пробиться с оружием отсюда к двум воротам ипподрома с Бдительными и войти туда, когда толпа бросится к выходам?

— Сделаю или умру, — ответил чернобородый, с жесткими глазами Авксилий, оживившись. — Я отсалютую вам, стоя на песке ипподрома. Это рабы и чернь. И мятежники, восставшие против императора.

Валерий подошел к окну, встал рядом с императрицей и стал смотреть на огонь. Лисипп, тяжело дыша, сидел рядом на стонущей под его тяжестью скамье.

— Значит, таков и будет приказ, — тихо произнес император. — Вы сделаете это перед самым закатом. Все зависит от вас двоих. Вручаем вам нашу жизнь и наш трон. А пока, — Валерий повернулся к приближенным, — пусть с Бронзовых Врат провозгласят, что квестор императорского налогового управления лишен должности и чина за излишнее усердие и с позором изгнан в провинцию. Мы поручим мандатору объявить об этом также на ипподроме, если только его смогут услышать. Возьми его с собой, Леонт. Фастин, пусть твои шпионы распространяют этот слух на улицах. Гезий, сообщи патриарху: Закариос и все клирики должны провозгласить это в святилищах, сейчас и вечером. Люди побегут туда, если солдаты справятся со своей задачей. Если клирики нас не поддержат, все рухнет. Никаких убийств в церквях, Леонт.

— Конечно, мой повелитель, — ответил стратег. Его благочестие было всем известно.

— Мы все — твои слуги. Будет так, как ты приказал, трижды прославленный повелитель, — сказал канцлер Гезий, кланяясь на удивление грациозно для столь старого человека.

Бонос видел, как другие начинают двигаться, реагировать, что-то предпринимать. Он чувствовал себя парализованным серьезностью принятого решения. Валерий собирается сражаться за трон. С горсткой людей. Он знал, что стоило императору и императрице немного пройти на запад от этого дворца, по осеннему безмятежному саду, и они могли бы спуститься по каменной лестнице в скале, сесть на стоящий наготове корабль и уплыть в море, пока никто ни о чем не догадался. Если доклады соответствуют действительности, более ста пятидесяти тысяч человек сейчас вышло на улицы. Леонт попросил тридцать лучников. У Авксилия будут его Бдительные. Возможно, две тысячи человек. Не больше. Он бросил взгляд на императрицу, стоящую очень прямо и неподвижно, как статуя, на фоне окна. Это место выбрано не случайно, как он подозревал. Она знает, как встать, чтобы добиться наилучшего эффекта. Императорские одеяния. Погребальные одежды.

Он вспомнил, как император опустил взгляд на толстого, потеющего мытаря. Ходили истории о том, что Лисипп сделал с двумя клириками в одной из своих комнат в подземелье. Слухи о том, что там происходит, уже давно расползались по Городу. Некрасивые истории. Лисипп Кализиец когда-то был интересным мужчиной. Бонос его помнил: сильные черты лица, красивый голос, необычного зеленого цвета глаза. Но он слишком долго обладал большой властью. Его невозможно было подкупить, дать ему взятку как должностному лицу, это все знали, но все также знали, что подкуп может принимать и другие формы.

Бонос хорошо понимал, что его собственные привычки — на грани приемлемого, но легендарные извращенные забавы толстяка — с мальчиками, соблазненными женами, уголовниками, рабами — вызывали у него отвращение. Кроме того, налоговые реформы Лисиппа, всей тяжестью ложащиеся на самые состоятельные классы, в прошлом лишили Боноса значительных сумм. Он не знал, какие проступки этого человека возмущали его больше. Но зато знал, так как к нему не раз тайно обращались, что за этим мятежом скрывалось нечто большее, чем слепая ярость простых людей. Довольно много патрициев из Сарантия и провинций не возражали бы, если бы Валерий Тракезийский исчез и более… уступчивый человек оказался на Золотом Троне.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});