В открытое небо - Антонио Итурбе

– Шевелись, Коллено! Улетаем!

Они устраиваются в кабинах самолета. Мермоз растирает руки, чтобы согреть пальцы, подсасывает горючее, поворачивает ключ зажигания, и… мотор заводится!

– Работает!

Рык «Лате», этого старого льва, так мощно бросает вызов непоколебимой тишине, что даже Коллено улыбается, но вдруг, положив конец этому празднику, раздается взрыв.

– Что случилось?

– Радиатор разорвало.

– Что ж, придется его починить.

Механик кивает.

В ход идет клей, лак, кусочки кожи и тряпье. На то, чтобы заделать разрывы, уходят часы. Увидь его работу первоклассные механики, они бы схватились за голову. Коллено до сей поры никогда не делал подобной халтуры, но халтура эта вышла из рук перфекциониста: намазанные клеем куски кожи расположены с хирургической точностью. Месье Мермоз просил у него десять минут? Так он даст ему эти десять минут.

Дело уже к ночи, становится еще холоднее. Руки у них не гнутся, от голода сводит живот, губы растрескались от мороза. Вокруг необычайной красоты виды, но красота не избавляет от страданий.

Коллено и Мермоз в эти дни разговаривали не больше, чем обычно, во время полетов. Фразы короткие, а паузы длинные.

– Радиатор отремонтирован, месье Мермоз. По крайней мере, я на это надеюсь.

Мермоз задирает голову вверх, к небу.

– Завтра отчаливаем. Домой или прямиком в ад.

Новость об их исчезновении траурной барабанной дробью пронеслась по всей линии. В пустыне есть человек, который тоже смотрит в небо. Тони задается вопросом – жив ли еще его друг где-то там, в Андах. Некое утешение – мысль о том, что если он не вернется, то потому, что был повержен гигантом, что то был полет, его достойный. Он жалеет о том, что не провел с ним больше времени, недостаточно широко открыл для себя броню великого Мермоза и не добрался до самых глубин его нежной души.

Брезжит утро в горах, светлеет небо над маленькой крапинкой самолета – не чем иным, как ничего не значащей точкой в лабиринте гор. К счастью, снега не было. Машина стоит на узкой полоске земли, на склоне, в нескольких метрах от края пропасти: чтобы разбежаться для взлета, места нет. Единственный шанс – откатить самолет выше по склону и пустить его бежать вниз, набирая скорость, хотя весь этот склон размером не дотягивает и до половины обычной для взлетной полосы длины.

Нужно убрать с пути все камни. А потом, после трех дней без еды, мучаясь высотной болезнью и страдая от мороза, они должны вкатить самолет вверх по склону. Они выливают из бака лишнее горючее, снимают задние сиденья, оставляют цистерну с четырьмя сотнями литров бензина и все, без чего можно обойтись. Скидывают весь балласт с воздушного шара.

– А мешки с почтой, месье Мермоз?

Мермоз подходит к грузовому отсеку и гладит грубую ткань мешков.

– Почта отправится с нами. Мы же почтальоны, Коллено.

Словно вьючные животные, они тянут самолет вверх. Уже через минуту руки Коллено покрыты водяными мозолями от веревки; Мермоз тянет за двоих. Холода он не чувствует. Каждый шаг – победа. У Коллено носом пошла кровь. Его мутит от высотной болезни и голода, он так слаб, что слезы на глаза наворачиваются.

– Коллено, мне нужно, чтобы ты сделал нечто более полезное, чем просто тащить! Чтобы ты после каждого моего рывка стопорил камнем самолет, чтоб я мог передохнуть.

На несколько сотен метров у них уходит восемь безмерно мучительных часов. Кондоры, бесстрастно глядящие в пропасть, наблюдают за происходящим, словно нотариусы. Когда пилоту и механику удается поставить самолет на самой высокой точке склона и расположить его носом к самой длинной его стороне, уже вечереет. Длины вроде бы теперь должно хватить, но на этой стороне склона есть два уступа. Один метров шести, а другой – еще больше.

– Месье Мермоз, шасси выдержат такие прыжки только если чудом.

– Мы уже стали экспертами по чудесам.

Не могут они об этом думать. Думать – слишком большая роскошь.

– Вперед!

Коллено выглядит ужасно: лицо красное от мороза, кровь из носа застыла в отросшей щетине, одежда изорвана в клочья.

Они понятия не имеют, заведется ли мотор после долгих часов тряски, сопровождавшей втягивание «Лате» в гору. Мермоз поворачивает ключ зажигания, и рычание двигателя сотрясает ущелье, а кондоры в ужасе бросаются в воздух.

– Работает!

Мермоз и Коллено смотрят друг на друга. Мермоз в этот момент чувствует к нему бесконечную привязанность, но ни один из них не говорит ни слова. Все уже сказано, все известно.

– Коллено, мы двигаем домой.

– Да поможет нам Бог.

Когда пилот нажимает на газ и самолет приходит в движение, Коллено закрывает глаза тем немногим, что осталось от его кожаной куртки. Мермоз пускает самолет вниз по склону, и вот перед ними первая складка. Ему нужно быть точным – сделать так, чтобы самолет упал на самый ровный участок скалы. «Лате» резко подпрыгивает, однако шасси не отваливается, и самолет продолжает катиться. Вот и второй уступ: не шесть метров, наверное, все восемь. Мермоз не думает – он всего лишь прыгает, концентрируясь на том, чтобы упасть как можно ровнее. Колеса выдерживают и второй прыжок и продолжают катиться к краю бездонной пропасти. Оказавшись в пустоте, он изо всех сил вытягивает штурвал, и… они не падают – они поднимаются.

Летим!

Летать для Мермоза всегда было чудесным ощущением, но в этот миг полет для него кажется чем-то несказанно