Табу на вожделение. Мечта профессора (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka"

— Не заявляйся с ним раньше оговоренного времени, и проблем не будет!

— Сынок…

— Предлагаю на этой веселой ноте и закончить нашу задушевную беседу! — прервал ее Каримов. — Пойдем к ним! Юля наверняка волнуется…

— Нет! — воинственно. — И шага из этой комнаты не сделаю, пока она здесь!

— Сделаешь! И даже извинишься перед ней!

— Извиниться? Мне? Я не ослышалась?

— Мама! — вкрадчиво. — Не заставляй меня нести тебя на руках!

— Ты не посмеешь, Марат!

— Мы оба знаем, что это не так!

— Но…

— Еще как посмею!

— Юля? — Артем настойчиво потянул ее за руку, возвращая к реальности.

Встрепенувшись, Попова перевела взгляд на мальчугана. И только сейчас осознала, что готова разреветься. Что в горле образовался болезненный ком, мешая полноценно дышать. И глотать. А на глазах выступили предательские слезы. От боли. От обиды. От унижения. Да. Слова Таисии Семеновны определенно попали в цель. Задели за живое. Ядом расползлись по венам.

«Она считает меня шлюхой, — губы задрожали. — Обычной шлюхой…»

Ее душа кровоточила. Сердце болезненно сжималось за ребрами.

А во рту стало горько от подступившей желчи.

Юля часто-часто заморгала, загоняя слезы обратно.

Запрещая себе плакать, хоть и веки уже нещадно щипало.

— Держи! — вновь привлек ее внимание мальчуган.

С тревогой во взгляде он заботливо и взволнованно протягивал ей стакан воды. Грустно улыбнувшись, Юля приняла спасительную жидкость из рук ребенка и сделала пару крупных глотков. Вроде полегчало. Попустило.

И отрезвило в какой-то степени. Судорожно вздохнув, девушка приняла решение. Единственно верное в сложившейся ситуации. Схватив с барной стойки свою сумку и телефон, она опустилась на корточки перед Артемом. Ласково чмокнув мальчугана в лоб, тихо поинтересовалась:

— А ты знаешь, какой у вас тут адрес?

Глава 40

В ответ на ее вопрос Артем доверчиво кивнул. Машинально. Искренне.

Но уже в следующий миг насупился. Что происходило сейчас в детской голове, сложно сказать. Однако в глубине его широко распахнутых, неестественно сверкающих глаз мелькнула тревога. И грусть. Бесконечная вселенская грусть. Губы мальчугана задрожали. Плечики поникли.

— Не уходи! — прошептал он дрогнувшим голоском.

Столь простые слова пробили брешь в ее душе. Большущую. Сквозную.

Острым осколком впились прямо в сердце. Пронзая плоть. Обжигая нутро.

Собственные эмоции уже не поддавались контролю. Взяли верх над разумом.

Дабы не пугать ребенка, Юля улыбалась, настойчиво игнорируя слезы, стекающие по щекам. Она не могла остаться. Это было выше ее сил. Но как сказать об этом мальчугану, который смотрит на нее, как на божество?

— Так нужно, Артем! — нежно погладила его по волосам.

— Я… я буду хорошо себя вести! — почти мольба.

— Ты тут ни при чем! — стыдливо растерла по щекам соленую влагу.

— Ну, останься! Я покажу тебе свою комнату!

Пытаясь избавиться от комка в горле, она отрицательно покачала головой.

— У меня сегодня очень много дел…

Артем замолчал, опустив голову. О чем-то задумался.

Юля нетерпеливо переспросила:

— Какой у вас адрес? Мне нужно вызвать такси!

— Не скажу! — обиженно.

Тяжело вздохнув, девушка распрямилась. Поняла, что попусту тратит время.

— Ладно, — произнесла, крепче вцепившись в свою сумку, — на доме должна быть табличка. Сама узнаю. Пока, Дон Жуан! Слушайся дядю!

Мысленно досчитав до трех, Попова тихонько прошмыгнула в коридор.

Из соседней комнаты по-прежнему доносились приглушенные голоса.

Но теперь беседа матери с сыном велась на более повышенных тонах, судя по всему.

Однако Юля не имела больше никакого желания вслушиваться в слова.

Крадучись, она на носочках двигалась в сторону прихожей, ощущая себя самой настоящей воровкой. Даже внутренности от волнения липли к позвоночнику да стягивались узлом. И все шло хорошо. Она преодолела почти половину пути. Но внезапно раздался громкий детский топот.

А за ним возмущенный, полный отчаяния вопль:

— Марат, она уходит! Уходит! Юля уходит!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Сердце остервенело загрохотало в груди. Выброс адреналина в кровь казался запредельным. Катастрофическим. Она понимала, что поступает глупо, по-детски. И тем не менее, уже не таясь, со всех ног рванула в прихожую.

Ее трясло. Жестко колошматило, если быть точнее. Но выбора не было.

В поисках своей обуви Юля принялась осматривать прихожую лихорадочным взглядом. Но увы. Паника опутывала ее своим ледяным коконом. Девушка смотрела во все глаза, но никак не находила туфли.

«Где они? Где? Не вижу! Где? Черт!»

В тот самый миг, когда Попова окончательно решилась продолжить путь босиком и даже взялась за ручку входной двери, в прихожую влетел Каримов. Злющий, словно сам дьявол. Опасный. Грозный. И такой взволнованный, что у Юли защемило сердце. В глазах вновь защипало.

— Далеко собралась? — прозвучало глухо. Предостерегающе.

— Мне… пора! — промямлила она в ответ, пытаясь отвернуться.

Пытаясь избежать его продирающего до мурашек взгляда.

И пытаясь совладать с этим проклятым дверным замком.

— Юля?

— М-м-м?

— Посмотри на меня!

— Нет!

— Почему?

— Я тороплюсь!

* * *

Он оказался рядом в два крупных шага. Не особо церемонясь, развернул лицом к себе и резко приподнял ее подбородок, вынуждая подчиниться.

Увидев ее покрасневшие глаза и припухшие веки, Марат нахмурился.

Заскрежетал зубами и задышал так надрывно, что Юле стало не по себе.

— Что именно ты слышала? — огорошил внезапным вопросом.

Ибо не был дураком и сразу обо всем догадался. Но облегчения ей данный факт не принес. Стало только хуже. Горло будто невидимой рукой стиснули.

Болезненный спазм усилился. Цепляясь за последние крупицы самоконтроля, Юля раздраженно скинула с себя его ладонь. Слишком уж сильно столь невинное прикосновение жгло кожу. И оголяло без того напряженные нервы.

— Я… нет! Ничего! Не слышала… я просто хочу…

— Пташечка?

— Дай мне уйти! — тихо, одними губами. — Пожалуйста!

Ничего не объясняя, Каримов отнял у нее сумку.

— Что… ты делаешь? — беспомощный стон. — Верни!

Но мужчина оставался непреклонен. И по-прежнему суров.

— Артем! — рявкнул он так сильно, что содрогнулись стены дома.

Мальчуган тут же показался из-за его спины.

Не глядя, Марат всучил ему ее вещи и строго велел:

— Живо спрячь это в своей комнате! И не выходи оттуда, пока я не позову!

— Я все равно уйду! — пообещала Юля, едва их оставили наедине. — Босиком! Без обуви! Без телефона! Без денег! Но… уйду!

Проигнорировав сей яростный выпад, мужчина трепетно провел костяшками пальцев по ее щеке и мягко повторил свой недавний вопрос:

— Что ты слышала?

Эта нечаянная и совершенно неуместная нежность окончательно ее сломила.

— Ничего! — закричала Юля, пытаясь оттолкнуть его от себя. Со всей мочи. Со всей дури. Со всей злости, на которую только была способна. — Ничего!

И когда Марат не сдвинулся ни на шаг, девушку накрыло лавиной горечи, обиды и разочарования. Все, что накопилось в душе, вырвалось наружу.

Спрятав свое пылающее лицо в дрожащих ледяных ладонях, Юля зарыдала.

Громко и отчаянно. Закатилась так, будто испытывала нестерпимую боль. Так, будто по живому ее резали, не позаботившись об анестезии.

Каримов мгновенно припечатал ее к своей груди. Стиснул в объятиях, абсолютно не контролируя свою силищу. Свою животную мощь.

— Не надо, малышка! Успокойся! — бормотал он, покрывая ее лицо порывистыми поцелуями. — Прошу тебя! Умоляю, Юля!

— Не хочу! — жалобный всхлип. — Не хочу оставаться здесь!

— Придется! — бескомпромиссно. — Я не отпущу тебя! Не смогу!

— Это я не смогу! Я! Неужели ты не понимаешь?

— Юля…

— Твоя мать считает меня шлюхой! — закатилась вновь, ощущая, что воздух заканчивается в легких. — Она считает…