Армадэль. Том 2 - Уильям Коллинз

Вот что Бэшуд рассказал мне. Вернув своё влияние на него и получив от старика все нужные сведения, я должна была прежде всего сообразить, какую пользу можно извлечь из него в будущем. Он был полностью в моих руках, потому что его место в управительской конторе уже занял поверенный мисс Блэнчард, и Бэшуд горячо упрашивал позволить ему остаться, потому что я, разумеется, легко убедила его в том, что я действительно вдова Армадэля Торп-Эмброзского. Но, пользуясь поддержкой доктора, я не нуждалась ни в какой помощи в Лондоне, и мне пришло в голову, что можно сделать Бэшуда гораздо полезнее, если отправить его в Норфольк наблюдать там за событиями в моих интересах.

Он горько разочаровался (намереваясь, очевидно, ухаживать за мною в моём вдовьем положении!), когда я сказала ему, к какому решению пришла. Но несколько убедительных слов и скромный намёк на то, что он может питать надежды в будущем, если будет служить мне с абсолютным повиновением в настоящем, удивительно быстро примирили его с необходимостью исполнить моё желание. Он спросил «инструкций», когда пришла пора оставить меня и возвратиться в Норфольк с вечерним поездом. Я не смогла дать ему никаких инструкций, потому что не имела ещё ни малейшего понятия о том, что сделают или чего не сделают стряпчие.

«Но если что-нибудь случится, — настаивал он, — чего я не пойму, что мне делать так далеко от вас?»

Я могла дать ему только один ответ.

«Не делайте ничего, — сказала я. — Что бы ни случилось, молчите и напишите или приезжайте тотчас в Лондон посоветоваться со мною».

С этими прощальными наставлениями мы условились о регулярной переписке. Я позволила Бэшуду поцеловать мою руку и отправила его на железную дорогу.

Теперь, когда я опять одна и могу подумать спокойно о свидании между мною и моим пожилым поклонником, я припоминаю некоторую перемену в обращении старика Бэшуда, которая привела меня в недоумение в то время и приводит в недоумение ещё и теперь.

Даже в первые минуты встречи, когда он увидел меня, мне показалось, что взгляд его остановился на моём лице с новым выражением, пока я разговаривала с ним. Кроме этого, он сказал потом несколько слов о своей одинокой жизни в Торп-Эмброзе, в которых подразумевалось, что его поддерживало в горьком одиночестве чувство уверенности о его будущих встречах со мною, когда я вернусь. Если бы он был моложе и смелее (и если бы подобное открытие было возможно), я почти готова была бы подозревать его в том, что он узнал кое-что о моей прошлой жизни, внушившее ему уверенность удержать меня, если я вздумаю опять обмануть и бросить его. Но подобная мысль в отношении старика Бэшуда просто нелепа. Может быть, я чересчур взволнована неизвестностью, трудностью моего настоящего положения; может быть, чистые фантазии и подозрения сбивают меня с толку. Как бы то ни было, меня занимают теперь более серьёзные предметы, чем старик Бэшуд. Завтрашняя почта может сказать мне, что думают представители Армадэля о правах вдовы Армадэля.

* * *

Ноября 26. Ответ получен сегодня в письме (как и предполагал Бэшуд) мистера Дарча. Угрюмый старый стряпчий отвечает на моё письмо в трех строчках. Прежде чем он сделает какой-нибудь шаг или выразит какое-нибудь мнение на этот счёт, ему нужны доказательства личности и брачного свидетельства. И он осмеливается сообщить, что, прежде чем мы пойдём далее, желательно было бы дать ему возможность обратиться к моим поверенным!

* * *

Два часа. Доктор зашёл вскоре после двенадцати часов сказать, что он нашёл квартиру для меня в двадцати минутах ходьбы от лечебницы. Выслушав его новости, я показала ему письмо мистера Дарча. Он тотчас отнёс его к своим стряпчим и вернулся с необходимыми сведениями для моих ответных действий. Я ответила мистеру Дарчу, сообщив в письме адрес моих поверенных, то есть стряпчих доктора, не сделав никаких комментариев о желании, выраженном им, получить доказательства моего брака. Вот всё, что могло быть сделано сегодня. Завтрашний день принесёт с собой события чрезвычайно интересные, потому что завтра доктор даст показание перед судьёй, завтра же я перееду в мою новую квартиру во вдовьем трауре.

* * *

Ноября 27. Феруэтерская вилла. Показание было дано со всеми необходимыми формальностями. А я переехала в новую квартиру в своём вдовьем костюме.

Мне следовало бы прийти в волнение от начала этого нового акта в драме и от отважной роли, которую я играю в ней сама. Странно сказать, я спокойна и грустна. Мысль о Мидуинтере преследует меня и в новом жилище и страшно тяготит в эту минуту. Я не боюсь, что случится что-нибудь в то время, которое должно ещё пройти, прежде чем я публично займу место вдовы Армадэля. Но когда наступит это время и когда Мидуинтер найдёт меня (а найти меня он должен рано или поздно) в моей фальшивой роли и в положении, захваченном мною, тогда я спрашиваю себя: что случится? Ответ является, как явился сегодня утром, когда надевала вдовье платье. И теперь, как и тогда, в моей душе поселилось предчувствие, что он убьёт меня. Если бы не было слишком поздно отступить… Нелепость! Закрою мой дневник.

* * *

Ноября 28. Стряпчие получили письмо от мистера Дарча и послали ему показание свидетеля с первой почтой.

Когда доктор принёс мне это известие, я спросила, известен ли его стряпчим мой настоящий адрес, и, узнав, что он ещё не сообщил его им, я попросила продолжать сохранять его в тайне. Доктор засмеялся.

«Вы боитесь, что мистер Дарч подкрадётся к нам и лично атакует вас?» — спросил он.

Я согласилась с этим предположением, как с самым лёгким способом заставить его исполнить мою просьбу.

«Да, — сказала я, — я боюсь мистера Дарча».

Я несколько ободрилась после ухода доктора: есть приятное ощущение безопасности при мысли, что никто из посторонних не знает твоего адреса. Я довольно спокойна душевно сегодня, чтобы приметить, как мне к лицу вдовий траур, и чтобы заставить себя быть любезной с людьми в доме.

Мидуинтер опять расстроил меня в прошлую ночь, но я преодолела призрачное заблуждение, овладевшее мною вчера. Теперь я убедилась, что не должна опасаться насилия от него, когда он узнает, что я сделала; а ещё менее можно опасаться, чтобы он унизился до предъявления своего права на женщину, которая так обманула его, как я. Единственное серьёзное испытание, которому я буду подвержена, когда наступит день расчёта, будет заключаться в том, чтобы поддержать мою фальшивую роль в его присутствии. После этого меня спасут его презрение и отвращение. В тот день, когда отрекусь от него в его присутствии, я увижу Мидуинтера в последний раз.

Буду ли я способна отречься от него перед ним? Буду ли я способна смотреть на него и говорить с ним, как будто он никогда не был для меня более чем друг? Как могу я это знать, пока не наступит время? Была ли когда на свете такая ослеплённая дура, как я, чтобы писать о Мидуинтере, когда это только побуждает думать о нём? Я проявлю твёрдую решимость. С этого времени его имя больше не будет появляться на страницах дневника.

* * *

Понедельник, декабря 1. Последний месяц истекающего старого года, тысяча восемьсот пятьдесят первого! Если бы я позволила себе оглянуться назад, какой жалкий в моей жизни год увидела бы я прибавленным ко всем другим, не менее жалким пролетевшим годам! Но я приняла решение смотреть только вперёд и намерена выполнить его.

Мне нечего записывать о последних двух днях, кроме того, что двадцать девятого числа я вспомнила о Бэшуде и сообщила ему свой новый адрес. В то утро стряпчие опять получили известие от мистера Дарча. Он уведомляет о получении показания, но откладывает известие о решении, к которому пришёл, до тех пор, пока не спишется с душеприказчиками завещания покойного мистера Блэнчарда и пока не получит окончательных инструкций от своей клиентки, мисс Блэнчард. Стряпчие доктора объявили, что это последнее письмо — просто уловка для того, чтобы выиграть время. С какой целью, они, разумеется, не могли отгадать. Сам доктор говорит шутливо, что это обыкновенная цель стряпчих для того, чтобы предъявить более крупный счёт. Мне кажется, что мистер Дарч подозревает что-то и что его цель постараться выиграть время…

* * *

Десять часов вечера. Я написала эту последнюю неоконченную фразу (к четырём часам пополудни), когда меня испугал стук колёс кэба, подъехавшего к дому. Я подошла к окну и едва успела увидеть старика Бэшуда, выскочившего из кэба с проворством, на которое я не сочла бы его способным. Я так мало ожидала страшного открытия, предстоящего мне через минуту, что повернулась к зеркалу и спросила себя, что чувствительный старик скажет о моём вдовьем чепчике.

Как только он вошёл в комнату, я поняла, что случилось какое-то серьёзное несчастье. Взгляд его был дик, парик съехал на сторону. Он подошёл как-то странно — торопливо и смущённо.

«Я сделал, как вы велели мне, — прошептал он, едва переводя дух. — Я там промолчал и прямо приехал к вам».