Верная Рука - Май Карл Фридрих

Закончив подъем, мы не передохнули даже минуты — надо было как можно быстрее уйти подальше. И только когда лагерь индейцев остался далеко позади, мы снизили темп ходьбы.

— Что вы можете, сэр, сказать обо всем этом? — спросил меня, немного отдышавшись, Олд Шурхэнд.

— Досадно, даже больше, чем досадно! — отозвался я. — Старик опять сыграл с нами шутку, на этот раз очень злую. Но он еще убедится, что гораздо больше он навредит самому себе.

— Да. Похоже, он не умеет делать никаких выводов из того, что с ним случается.

— Очень, очень жаль его! Вообще-то он очень хороший, порядочный парень, и, если бы не эта его привычка действовать очертя голову, с ним было бы спокойно. С ним нужно было быть постоянно начеку, как с каким-нибудь желторотым юнцом. Он человек, которому лучше быть одному, любое общество, в какое он попадет, должно его остерегаться.

— Но он, вероятно, все же очень надеялся на нашу помощь.

— Несомненно. И мы должны вызволить его из беды.

— А получится ли это?

— Должно получиться. Мы же не может его бросить на произвол судьбы.

— Вы что, хотите этой ночью освободить его?

— Ну, это вряд ли возможно.

— Хм! А я подумал, что для вас и это не очень сложно.

— Благодарю за высокую оценку моих способностей! Я сказал о возможности, но не имел в виду самого освобождения. Я думаю, мы должны раньше закончить другие дела. Мы могли бы рискнуть жизнью, я даже уверен, что нам бы удалось освободить его. Но ведь краснокожие тогда узнают, что мы здесь, а этого они ни в коем случае знать не должны. Глупо рисковать выполнением прекрасного, хорошо обдуманного плана из-за одного человека, не понимающего, что он поступает неразумно.

— Разумеется, это было бы глупо.

— Ему, конечно, несладко придется; однако он должен пенять на самого себя, и только на себя, и принять это как заслуженное наказание. Краснокожие хотят взять его с собой; мы этому помешать не сможем. Позже, когда они попадут в ловушку, то будут вынуждены его освободить.

— Если не станут его считать заложником.

— Хау! На это мы, конечно, не пойдем.

— Я никак не пойму, почему такой старый человек решился на подобную выходку.

— Он, к сожалению, не в ладах со здравым смыслом.

— Последовать за нами, чтобы тоже пробраться туда! И с лошадью! Это похоже на сумасшествие!

— Согласен с вами; но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Мы должны быть очень довольны, что при нем оказалась лошадь.

— Почему?

— Потому что команчи наверняка искали следы лошадей, нашли следы его лошади и успокоились, тем более, что следы шли от нас.

— Ну да! А иначе они бы нас обнаружили!

— Конечно. Вождь, безусловно, теперь успокоится и больше никого на розыски посылать не будет.

— Хм! Хотелось бы надеяться!

— Я уверен в этом. Даже если сомнения опять вернутся к нему, у него просто не будет времени на дальнейшие поиски. Мы-то с вами знаем, что кавалерия появится здесь вовремя. И ему придется поскорее уносить отсюда ноги.

— Что же, по крайней мере, мы выполнили обе наши задачи. Когда появился Олд Уоббл, у вождя развязался язык. Следовательно, мы даже должны быть благодарны Каттеру за то, что нам удалось все-таки кое-что подслушать. Мы можем считать это смягчающим обстоятельством для оправдания его поступка.

— Спасибо! Я его уже много раз прощал, хватит. Здесь нет никаких смягчающих обстоятельств. Когда дело идет о свободе и жизни, было бы чистым самоубийством не осуждать подобные выходки. А самое правильное — исключить возможность повторения таких «сюрпризов».

— Но как?

— Надо отделаться от Олд Уоббла. Мне очень не по себе в его обществе. Как только он обретет свободу, может отправляться на все четыре стороны. Сначала он казался мне даже симпатичным человеком, но теперь я так не думаю. Мне надоели его глупости и он сам. Я предпочту иметь дело с каким-нибудь неопытным новичком, который послушно следует советам мудрого, знающего вестмена, хорошо понимая недостаточность своего опыта; а этот старый упрямец, гордый тем, что его когда-то назвали «королем ковбоев», считает ниже своего достоинства подчиняться требованиям другого человека, даже если они абсолютно справедливы. А хороший ковбой — это прежде всего опытный пастух и наездник и еще, может быть, достаточно меткий стрелок, что, вообще-то говоря, больше, значительно больше, относится к отважному вестмену!

Я закусил удила и готов был возражать дальше, если бы мы в это время не подошли к нашему лагерю.

Когда апачи узнали, что Олд Уоббл захвачен команчами, один из старейшин высказал общее мнение:

— Старый бледнолицый уехал, ни о чем никого не спросив. Могли ли мы его задержать?

— Нет, — ответил я. — Он бы вас ни за что не послушался. А почему он сел на лошадь, вместо того, чтобы идти пешком, не знаете?

— Он нам сказал почему. Ему хотелось быть у команчей как можно раньше, а вернуться еще до вашего прихода.

— Чтобы потом хвалиться перед нами! И тогда у него были бы все основания раззвонить повсюду о своем очередном подвиге. Дозорным надо удвоить внимание. А мы ляжем спать, надо как следует выспаться, потому что завтра у нас будет трудный день.

Но выспаться мне не удалось: перед глазами долго мелькал Олд Уоббл, и меня не оставляло чувство досады. Утром я чувствовал себя вялым.

Однако некогда было думать о самочувствии — надо было проследить за отъездом команчей. Мы внимательно разглядывали южную часть горизонта и видели только темную полосу кустарников Ста деревьев, самих же команчей различить не могли. Тогда я достал подзорную трубу и с Олд Шурхэндом пошел чуть-чуть поближе к объекту обозрения. Мы стали ждать.

Прошло немного времени, и силуэты индейцев появились на фоне кустарников. Они уезжали точно таким же способом, как и прибыли сюда, то есть не цепочкой, а разрозненными группами и в одиночку. Они, видимо, делали это умышленно, чтобы оставить достаточно широкий, хорошо заметный след для облегчения их преследования отряду белых всадников. Направление движения им указывали колья, которые, как они считали, установлены Большим Шибой; они совершенно не замечали, что в их порядке кое-что поменялось.

Когда команчи исчезли из поля нашего зрения в юго-восточном направлении, мы еще, наверно, целый час в сильном напряжении прождали прихода солдат. И вот наконец на западе появились шесть всадников, двигавшихся явно в сторону Ста деревьев.

— Это драгуны, — предположил Олд Шурхэнд.

— Да, — согласился я. — Это передовой разъезд, который, наверное, выслал капитан, чтобы проследить за команчами.

— Значит, он осторожнее, чем Вупа-Умуги, который приехал сразу со всем своим отрядом, без предварительной разведки.

— Вождь был так уверен в себе, а командир белых не знает, здесь ли еще команчи, или ушли. Разведка — элементарное требование военной науки. Не удивительно, что офицер выполнил его, а индеец — нет. Все-таки цивилизация учит предусмотрительности.

— Что же нам теперь делать? Мы поедем туда?

— Нет.

— Почему нет? Разве не нужно предупредить головней разъезд, что краснокожие уже ушли?

— Вы правы; но я хочу немного пошутить.

— Как это?

— Командир как-то посчитал меня за новичка в этих местах, это было когда мы с ним повстречались в каньоне Мистэйк.

— Вот дурак!

— Хм! Он и не мог подумать иначе, потому что я выдавал себя тогда за археолога — искателя могил древних индейцев.

— Искателя могил? Забавно! И он вам поверил?

— Да, я представился исследователем индейцев, для которого большое значение имеют археологические раскопки, в особенности древних захоронений.

— И он вам поверил?

— Поверил. Но не только он. Сэм Паркер и его люди поверили в это.

— Но это же невероятно! Достаточно просто повнимательнее взглянуть на вас, чтобы понять, что вы истинный…

— Вестмен? — прервал я его.

— Именно.

— Я тогда в некотором роде актерствовал и был одет совсем иначе, чем теперь. И был действительно похож на желторотого новичка. Мне это показалось очень забавным, а теперь я хотел бы посмотреть на выражение лица командира, когда он опять встретит меня здесь, в глухом, пустынном Льяно-Эстакадо.