Тяжелые звезды - Анатолий Куликов

В начале октября мне на ум пришла идея вывести из Чечни мобилизационный запас оружия. Вспомнилась Армения и почерк ее боевиков: первым делом захватывать склады. Оружия на наших складах неприкосновенного запаса, рассчитанных на случай вероятной войны, было немного: гранатометы, около 1200 автоматов и пулеметов. Я отправил соответствующую телеграмму в главк и даже успел подогнать полтора десятка грузовых машин из Новочеркасска, чтобы переправить это оружие от греха подальше, в одно из соединений на территории Ростовской области.

Вот только реакция командующего ВВ была неожиданной. Вроде бы обвинял он меня и в трусости, и в том, что я занят не делом, а ерундой. Но все это не прямо, а исподволь: мол, своими действиями я срываю мобилизационные задания. Это меня возмутило: о каких, к черту, мобилизационных заданиях сейчас может идти речь, когда существует реальная опасность разграбления оружия бесчинствующей толпой. Спрашивается, легко ли защитить склад, если штурмовать его будут боевики, прикрываясь женщинами и детьми, которые, впрочем, охотно им в этом помогут? Оружие для любого чеченца — символ независимости и мужества. Я уже чувствую: на наши и тем более на армейские запасы техники и оружия уже давно положен чей-то внимательный взгляд… Не пройдет и месяца, как оправдаются худшие мои предположения. А пока Саввин мне приказывает: «Отмените погрузку оружия!» Я — человек военный и отвечаю: «Есть!» Вот только жизни простых офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат мне дороже, чем формальная покорность. Чуть позже я прилечу в Грозный на вертолете и успею вынуть затворы из тех автоматов, которые оставались в конвойном полку и в МВД республики.

Мы сняли их в одну ночь. Сложив затворы в вещмешки, благополучно довезли до Ростова и сдали на склад, где и по сей день, вероятно, лежат они, удивляя новое поколение вооруженцев. Отзвуки этой истории дошли до меня уже в 1995 году, во время наших переговоров с чеченцами. Один из собеседников пожаловался: «Досталось оружие, но, к сожалению, оно не стреляло». Рассказал: потратили много времени, чтобы найти запасные затворы. Вот только усилия оказались напрасными: каждый затвор подгоняется к автомату индивидуально, и даже в случае удачной замены такое оружие не может считаться надежным.

Конечно, не так велико количество автоматов — около двух тысяч, — которые нам удалось привести в негодность, и эти затворы не сыграют впоследствии существенную роль в нашем противоборстве с боевиками. Но важно другое: все, что могли, мы, одернутые категорическим приказом, все-таки сделали. Я рад, что именно эти автоматы сегодня не направлены в нашу сторону ни в Чечне, ни где-то еще. Вот из них уже никто не будет убит.

Другое дело — армия. При мне комдив Соколов докладывал Александру Руцкому, что в дивизии в тот период находились 53 тысячи единиц только стрелкового оружия. И большинство — тоже на складах неприкосновенного запаса. И тоже — в соответствии с мобилизационным заданием… С каким упорством иногда мы отстаиваем мертвые схемы вместо того, чтобы гибко и оперативно реагировать в соответствии с требованиями времени. Можем жизнь положить, чтобы под открытым небом и на снегу построить за пару месяцев завод по производству боевых самолетов, а можем — годовой результат работы десяти авиазаводов беспечно подставить под удар на базовых аэродромах, даже если нам известен и день, и час нападения на страну.

* * *

Уже через день после моей встречи с Руцким обстановка в Чечне качественно изменилась: в ответ на принятие 8 октября Президиумом Верховного Совета РСФСР постановления «О политической ситуации в Чечно-Ингушской Республике», ОКЧН на следующий день объявил мобилизацию всех лиц мужского пола от 15 до 55 лет. Была приведена в боевую готовность национальная гвардия, принято постановление, содержащее призыв к вооруженному захвату власти в республике, вплоть до военной конфронтации с федеральным центром. Исполком ОКЧН это постановление Президиума ВС РСФСР расценил как вмешательство во внутренние дела Чечни.

Как это всегда бывает в таких случаях, быстрее всех ситуацию оценили находящиеся под стражей уголовники. Для них любой мятеж, бунт, волнения — редкий шанс вырваться на волю. Поэтому, когда 9 октября по республиканскому радио был оглашен текст постановления Верховного Совета России, в следственном изоляторе города Грозного мгновенно начались беспорядки.

Почти семьсот арестованных около шести часов вечера начали взламывать двери камер, и вскоре весь СИЗО изнутри уже контролировался ими. Часть помещений была подожжена. Со стороны города также была предпринята попытка прийти заключенным на помощь. Одни чеченцы взломали наружную стену изолятора, другие — преградили путь силам МВД, вызванным на подмогу. Уже и охрана была вынуждена открыть огонь: один из пустившихся в бега был застрелен, остальные повернули назад. Так что обитатели камер все еще формально оставались под стражей, вот только сама стража не рискнула водворить бунтарей на место и избрала как наиболее подходящую тактику мирного сосуществования с арестантами: внутри СИЗО хозяйничали уголовники, в то время как охрана, удерживающая в своих руках внешние стены и часть административных зданий, не давала им прорваться оттуда в город.

Чуть позже, когда дело дойдет до разгрома остальных пенитенциарных учреждений, боевики и заключенные будут действовать очень согласованно и решительно: проходы через ограждения и посты будут пробиваться одновременно и с внутренней, и с внешней стороны при вооруженной поддержке чеченцев. Так случилось в разбежавшейся исправительной колонии, которая располагалась в станице Наурской и где в момент штурма находился полковник Иван Чучин — офицер оперативного отдела Управления ВВ по Северному Кавказу и Закавказью. Оценив ситуацию, он сразу же мне доложил: «Товарищ генерал, я ничего не могу сделать! Если открыть огонь, это равносильно гибели наших военнослужащих…» Вместе приняли трудное решение: огня не открывать, считать главной задачей сохранение жизней наших солдат и офицеров.

Это был единственно приемлемый выход. Во всяком случае мы не спровоцировали нападения боевиков на наше подразделение, которое той же ночью с оружием в руках, на своей технике вышло по бурунам на территорию Ставропольского края.

Все это будет потом, когда драматургия чеченского мятежа уже не оставит нам выбора: мы будем отступать, сохраняя в этом отступлении и жизни наших товарищей и — насколько это было возможно — наше оружие.

А в октябре, через день после того, как был захвачен следственный изолятор, в моем кабинете в Ростове-на-Дону раздался телефонный звонок. Это был министр внутренних дел РСФСР генерал Андрей Федорович Дунаев, жестко потребовавший от меня взять под охрану злополучный грозненский СИЗО. Надо сказать, что наличие в Москве сразу двух министерств внутренних дел — российского (во главе с Дунаевым) и союзного (во главе с Баранниковым) — привносило в нашу жизнь неразбериху и сумятицу. Нечто похожее переживали все силовые структуры, вынужденные мириться с тем, что поступающие из центра команды иногда противоречили друг другу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});