Я знаю, что ничего не знаю - Сократ

цари? Их жены, по закону, охраняются эфорами, чтобы царь не был зачат как-нибудь тайно – от другого, кроме гераклидов. А в Персии он так высок, что никто и не подозревает, будто царственное дитя может родиться от другого рода, кроме царского. Поэтому жена персидского царя охраняется одним страхом.

Эфоры – высшие должностные лица в Спарте, во время войны имевшие всю полноту власти даже над спартанскими царями.

Когда же рождается старший сын, наследник власти, – сперва тут же празднуют все в пределах его царства; потом этот день и в последующие времена, в память царского рождения, становится днем жертвоприношений и празднования для всей Азии; напротив, когда рождаемся мы, Алкивиад, тогда, по комической пословице, и соседи что-то не очень чуют. После того дитя воспитывается не какою-нибудь ничтожною женщиною-кормилицею, а евнухами, знатнейшими особами, окружающими царя. На них возлагается как всякое попечение о новорожденном, так в особенности заботливость о его красоте, чтобы, то есть, они развивали и выправляли его члены. Такое занятие доставляет им высокие почести.

Красота – в оригинале буквально «изощряются, чтобы он стал самым прекрасным». Речь здесь идет скорее о красоте как привлекательности, развитии светских манер и блеска, чем о красоте лица и фигуры.

Достигнув семилетнего возраста, дети знакомятся с лошадьми, ходят к учителям в верховой езде и начинают охотиться за зверями. А когда минет дитяти четырнадцать лет, – берут его к себе так называемые царские пестуны. Они избираются из персов и составляют отличнейшую четверицу своего времени: это – самый мудрый, самый справедливый, самый рассудительный и самый мужественный. Самый мудрый учит его магии, начертанной Зороастром Оромазовым: это наука о богопочитании, рассуждающая и о делах царских.

Магия – персидское слово, обозначавшее мудрость, ко времени Сократа и Платона уже было привычным для всех, кто интересовался жизнью персов. В магию входили все науки, необходимые для управления страной, а в основе лежало жреческое знание, откуда и позднейший смысл магии как искусства властно манипулировать окружающей реальностью с помощью тех или иных «религиозных» предметов.

Зороастр (Заратустра) – один из создателей персидской религии, которого платоновский Сократ явно считал полубогом, сыном бога Ормузда. Обычно греки после персидских войн приписывали Зороастру любую мудрость, которую узнавали от персов.

Самый справедливый располагает его следовать во всю жизнь истине. Самый рассудительный наставляет его не подчиняться ни одной страсти, чтобы получить навык быть человеком свободным – действительно царем, не рабствуя, но прежде всего господствуя над собою. Самый мужественный развивает в нем чувство безбоязненности и неустрашимости и доказывает, что, предаваясь трусости, он уже – раб.

Господствуя над собою – власть над собой, самоконтроль, умение быть сдержанным не только в поступках, но и в мыслях, и образовала после Платона античный этический идеал, который ставился выше любой политической власти. Господствовать над собой – сложнее, чем господствовать над половиной мира, но и почетнее, и при этом доступно каждому человеку. Его мы находим и в христианском «хранении помыслов», также проистекающем из представления о священном достоинстве каждого христианина, и в позднейших популярных вариациях античной философии, вплоть до пушкинского «Учитесь властвовать собою».

Напротив, тебе, Алкивиад, Перикл дал в пестуны одного из домашних слуг, Зопира Фракиянина, по причине старости человека самого бесполезного. Я раскрыл бы пред тобою и другие черты воспитания и образования твоих противников, если бы это дело могло быть непродолжительно и если бы из сказанного доселе не вытекало всё, что за этим следует.

Зопир из Фракии – раб, пленник, педагог Алкивиада (надсмотрщик, следивший за его поведением и правильностью учебы). Для Сократа рабы не могут быть воспитателями, так как не могут научить свободным и благородным поступкам, а считать, что старый раб не имеет тех пороков, которые имеют большинство людей, неверно, потому что мы можем говорить только о неспособности к порокам из-за старости и болезней, но не об освобождении от них.

Что же касается до рождения, воспитания и образования тебя, Алкивиад, или всякого другого афинянина; то это, смею сказать, ни для кого незанимательно, исключая тех людей, которые тебя любят. Взглянешь ли опять на богатство, на пышность, на одежды, на шлейфы плащей, на разлияние благовоний, на многочисленные свиты прислужников и на другое довольство персов, – тебе будет стыдно за самого себя, ты увидишь, как далеко отстал от них.

Шлейфы плащей – буквально «облачение плащей»: греки смеялись над персами за то, что те носили сложно устроенные одежды, сшитые из множества пышных и часто лишних элементов, видя в этом образцовое излишество роскоши. Далее идеализация скромных и мужественных спартанцев была общим местом в трудах учеников Сократа, считавших, что в Афинах борьба за первенство и богатство уничтожает государство, тогда как Спарта устойчива благодаря продуманным законам.

Потом, если захочешь обратить внимание на рассудительность, благонравие, ловкость, ласковость, великодушие, добропорядочность, мужество, терпеливость, трудолюбие, стремление к добродетели и честолюбие лакедемонян; то во всем этом признаешь себя дитятею. А когда ещё остановишься на богатстве и по богатству будешь придавать себе некоторое значение, то и тут мы можем сказать, в каком ты найдешь себя состоянии. Пожелай только обозреть лакедемонские богатства, и узнаешь, что здешнее далеко отстало от тамошнего. Никто не будет сомневаться как в обширности, так и в доброте земли, которою они владеют и у себя, и в Мессине; всем известно, какое множество у них рабов, особенно илотов, также лошадей и другого скота на пастбищах мессинских. Но я оставляю всё это, говорю только, что золота и серебра нет столько в целой Элладе, сколько находится его в одном Лакедемоне. В продолжение многих поколений оно стекается туда от всех эллинов, а нередко и от варваров, выхода же ему никуда нет. Это точно как в Эзоповой басне лисица говорит льву: следы денег, втекающих в Лакедемон, видны, а вытекающих из него никто и нигде не видит.

Выхода же ему никуда нет – в Спарте не было хождения золотой и серебряной монеты, поэтому весь государственный доход оставался достоянием государства.

Эзоп (ок. 600 г. до н. э.) – создатель жанра басни; имеется в виду его басня, как лисица отклоняет приглашение льва зайти в гости, обратив внимание на то, что все следы зверей ведут в пещеру, но ни один след – из пещеры. Владимир Набоков в начале романа «Бледное пламя» приписал этот образ следов А. Конан Дойлю.

Отсюда легко понять, что тамошние жители золотом и серебром богаче