Томирис - Булат Жандарбеков

Спаргаписа трясло Тяжело дыша, он подошел вплотную к Бахтияру.

— Нет, ты сошел с ума, негодяй!

— Царевич!—вскричал Бахтияр.

— Такими словами не лгут. Теперь я припоминаю ухмылки и намеки..Ты смертельно ужалил меня, подлая тварь. Единственное и самое нестерпимое желание мое — убить тебя! Но, хотя во мне и течет твоя поганая кровь, я не уподоблюсь тебе и не совершу отцеубийства. Но верю, что жестокая кара и возмездие постигнут тебя, а я не буду марать свой меч. Убирайся прочь!— с этими словами Спаргапис плюнул в лицо Бахтияру и бросил:— Я иду умереть рядом с моим настоящим отцом, да падет моя кровь на твою голову

Спаргапис ушел, а Бахтияр смотрел ему вслед, не вытирая с лица плевка, и слезы катились из его глаз.

Затем он вышел из шатра, прыжком вскочил на коня и злобно ударил его плетью.

Спаргапис с трудом растормошил Рустама.

— Отец!— кричал он ему в ухо.— Персы близко! Уже слышен топот их коней!

— Тебе показалось, Бахтияр их задержит,— пробормотал Рустам, с трудом продирая глаза.

В шатер вбежал Фарнак.

— Мой царь, персы идут!

— Где Бахтияр? Где Рохбор? Как это случилось? Поднять воинов!

— Бесполезно, царь! Воины мертвецки пьяны. Их не поднять.

— Отец, Бахтияр подлец и предатель. Он увел "бешеных", открыв дорогу персам. Он обрек тебя на гибель!

Рустам мгновенно понял все.

— Сын мой, персы не замкнули еще кольцо. Спасайся! Мать не переживет твоей смерти, Фарнак, ты поедешь с царевичем. Храни его как зеницу ока.

— Не старайся, отец. Я узнал все, и после этого жизнь для меня невыносима. Я ненавижу его, я ненавижу себя, я ненавижу свою... мать! Отец, позволь мне так тебя называть, это ты должен спастись. Уходи и отомсти Бахтияру?

— Рустам, сын Канада, никогда не бежал от врага, оставляя на произвол судьбы своих воинов я спасая свою шкуру. Я вождь н должен разделить участь моих воинов. Я не уговари ваю тебя, у тебя характер матери. Знай, мой сын, ты неправ, обвиняя свою мать. Гордись ею, как горжусь ею и я. Если я умру, то моя последняя мысль будет о ней, твоей матери, самой необыкновенной женщине, которую я знал. Удар, который ты ей нанесешь, трудно будет вынести. Бедная Томирис! Фарнак!

— Ты что, царь? — Фарнак даже побледнел от обиды. — Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя?

— Фарнак! — голос Рустама зазвучал твердо.—Ты видишь: гибнет царевич, гибнет войско. Предательство должно быть наказано. Только тебе я доверяю и завещаю месть. Во имя молока твоей матери, вскормившей нас с тобой, молю, прошу и приказываю — уходи!

Фарнак сквозь слезы кивнул, обнял Рустама и крепко втянул в себя воздух, вдыхая запах молочного брата. Затем обнял Сааргаписа и вышел.

Бешеный топот копыт известил Рустама и Спаргаписа, что Фарнак полетел к царице на крыльях ненависти.

Рустам и Спаргапис выбежали наружу. Пинками, криками и плетьми пытались они поднять воинов, но поднялись лишь одиночки, остальные лежали на земле, бесчувственные ко всему...

* * *

Персы налетели как вихрь. Началось избиение саков. Лишь в самом центре лагеря встретили они отпор.

Горсточка массагетов, сгрудившись возле Рустама, встретила врага в акинаки. Эта жалкая кучка, яростно сопротивляясь, быстро таяла, подобно комку снега в теплый весенний день, от персидских стрел, пращей и клинков. Опрокинулся навзничь, хрипя и пытаясь выдернуть стрелу из горла, Ари-фари. Откатилась отделенная мечом от тела голова Сюника. Повис на копье проткнутый Азарпис. Наконец рухнул, пораженный в голову к§мяем, пущенным из пращи, Спзргапнс. Он забыл надеть шлем, белокурые волосы обагрились кровью.

Остался один Рустам. Он давно отбросил щит и, держа в обеих руках акинаки, без устали разил персе». Каждый удар сак-ского богатыря бы смертельным.

Трупы вражеских воинов грудами лежали вокруг героя. Огромный, могучий, (ж казался неуязвимым для мечей, и персы пустили вперед копьеносцев. Но Рустам акинаком в левой руке рубил копья, а правой продолжал вершить свое страшное дело: сносил головы и разваливал тела вражеских сарбазов до пояса.

Персы, пораженные необыкновенной силой Рустама, стали драться осторожно, при малейшей опасности отскакивая назад. Рустаму же идти на «их мешали трупы.

По команде Гобрия, наблюдавшего за этим удивительным сражением, загудели трубы, персы разбежались, и Рустам увидел шеренгу лучников, целившихся в него.

Рустам вонял, что это конец. Выпрямился во весь свой гигантский рост и расправил плечи.

Лучники враз спустили тетивы, и стрелы впились в грудь, шею и лицо богатыря. Он долго стоял, весь утыканный стрелами, вызывая ужас и удивление врагов, затем зашатался, рухнул на колени и повалился на бок.

Персы даже к мертвому Рустаму подходили с опаской и цокали языками, пораженные его мужеством, силой и отвагой.

* * *

Спаргапис очнулся и долго не мог сообразить, где он находится. Наконец понял — в шатре. Чей шатер? Он взглянул на руки и все понял — оковы. Сильно болела голова, ныло все тело. Во рту было сухо. "Значит, я в плену. Что с отцом? С войском? Как пить хочется! Если все погибли, почему жив я? Нас было мало... мы сражались... помню, отец стоял чуть впереди и старался прикрыть меня... дальше не помню..."

Время тянулось мучительно долго. И вдруг яркая, как вспышка молнии, догадка осенила Спаргаписа: "Я заложник. Мной царь персов хочет связать мою мать по рукам и по ногам. Какая жалкая и позорная участь! Я сын подлого предателя. Раб персидского царя и заложник — предмет торговли кровного врага с моей матерью. О, боги! За что вы так караете меня? Почему я не погиб на поле битвы? О, боги, проявите милосердие и пошлите мне смерть!" В отчаянии Спаргапис катался земле и бился головой.

В шатер вбежали стражники, подняли Спаргаписа и, грубо скрутив руки, повели, подталкивая сзади.

Спаргапис увидел громадный золотистый шатер и понял, что его ведут к Киру. Тогда он оттолкнул от себя стражников и, несмотря на невыносимую боль во всем теле, пошел решительно, с высоко поднятой головой, стараясь твердо ставить ногу.

Вскоре он стоял перед сидящим на троне Киром. Царь внимательно рассматривал Спаргаписа, он уже знал, что перед ним сын Томирис. "Красив,— отметил про себя Кир,— совсем юн... почти мальчик... Хотя я в его возрасте тоже начал воевать".

Глядя на гордый, вызывающий вид Спаргаписа, Кир ощутил, как у него в груди закипает раздражение.

— Чем гордишься, щенок? Тем, что бесславно попал в плен? Что стал моим рабом?

— Массагет никогда не будет рабом перса!— громко отве

тил Спаргапис.

— Ты жалок и смешон, мальчишка!— холодно сказал Кир.

— Сними с меня оковы! — вдруг с бешенством вскричал Спаргапис.— Или ты боишься меня, несмотря на свою охрану?

Кир рассмеялся.

— Освободите его.

Стражники расковали узника. Спаргапис пошевелил затекшими пальцами, огляделся и с презрением бросил:

— Слушай, царь персов. Месть моей матери будет страшной. А теперь прощай, скоро мы с тобой встретимся в ином мире!

С этими словами Спаргапис выхватил кинжал у рядом стоящего сарбаза и с силой вонзил в свое сердце. Все произошло так быстро, что никто не успел помешать.

Много смертей перевидел на своем веку великий завоеватель и привык равнодушно относиться к ним, но эта смерть потрясла Кира. Он побледнел и отвернулся, чтобы не видеть трупа юного сына царицы кочевников.

— Постарайтесь передать тело матери,— глухо сказал Кир.— И уходите все прочь!

Кир остался в одиночестве. Прощальные слова Спаргаписа назойливо звучали в его ушах.

* * *

На Томирис страшно было смотреть. Она металась, как раненая тигрица. Из расцарапанных щек сочилась кровь. Страшные проклятия Рустаму и Киру посылала она охрипшим от рыданий и воплей голосом.

Накануне Бахтияр рассказал царице о преступном приказе Рустама: верные отряды "бешеных" Отсылались прочь для выполнения пустяковой задачи — нападения на обоз персов. Только слепой и жгучей ненавистью к Бахтияру можно было объяснить это роковое решение Рустама. Мало того, после ухода "бешеных" Рустам, даже не выставил караулы, предался безудержному разгулу и, как последний глупец, попал в простую ловушку персов.

— Я бы ослушался Рустама, если бы ты сама не просила во всем ему подчиняться.

Томирис вспомнила, как, опасаясь столкновения, действительно дала наказ не перечить Рустаму. Она помнила, как поступил Рустам.с ослушником Фардисом, сыном покойного _Шапура.

Бахтияр рассказал, как, возвращаясь после разгрома персидского обоза, он наткнулся на богатый шатер, у входа в который был воткнут высокий шест с блестящим медным знач-»6м. В шатре лежали трупы Спаргаписа и Рустама. Горю его фет предела, лучше бы ему ослепнуть, чем увидеть такое.

Бахтияр говорил, говорил, говорил, и царица поверила. Она хотела верить, да и вид сразу постаревшего и подурневшего Бахтияра...