Горняк. Венок Майклу Удомо - Питер Абрахамс

— Да.

— Понятно. Кожа-то у него черная, а повадки точь-в-точь как у них.

— Я позову его. Он просто очень растроган встречей.

Мхенди пошел в другой конец трибуны. Протиснулся сквозь толпу молодых людей.

— Том! На сегодня, пожалуй, хватит. Пошли, Селина ждет.

— Сейчас.

— Не сейчас, а сию минуту, Том.

— Не могу же я прервать разговор на полуслове. Сказал, сейчас приду.

— Ради бога, Том! Вы не в Англии.

— Поезжайте, сэр, — сказал один из молодых людей. — Селина большой человек, нельзя, чтобы она ждала.

— Хорошо. — Лэнвуд подавил раздражение. — Но мы еще увидимся. Я вернулся на родину не для того, чтобы посещать приемы. Я вернулся для того, чтобы трудиться на благо революции. Вы, молодежь, — наше революционное будущее. Вы должны понимать мир, в котором живете. Мы создадим кружки для занятий и дискуссий. Мы…

— Пошли, Том!

Сердитый огонек сверкнул в глазах Лэнвуд а. Молодые люди стали расходиться.

— До свиданья, сэр!

— До новой встречи, сэр!

Подошла Селина.

— Машина ждет.

— Извините, что мы вас задержали, — сказал Мхенди.

— Ничего.

— Чудесная молодежь! — сказал Лэнвуд. — Как замечательно жить в наши дни — дни свершения революции! А, Селина?

«О господи», — подумал Мхенди.

— Поехали, — сказала Селина.

Ее автомобиль был выкрашен в красно-черный цвет, так же как автомобиль Удомо, на его радиаторе развевался красно-черный флаг; шофер был в той же красно-черной форме, что и шофер Удомо. Народ провожал их громкими криками. Две машины с членами исполнительного комитета партии следовали за ним.

Дома у Селины их ждал пир. Собралась вся верхушка партии. Недавно закончилась сессия Ассамблеи, и многие депутаты — члены партии тоже были здесь. Пир продолжался весь день. Под вечер пришли артисты — танцоры и певцы — и устроили представление прямо на улице перед домом. Затем Селина отвела гостей в приготовленные для них комнаты, чтобы они немного отдохнули до приезда Удомо. Сначала отвела Лэнвуд а. Потом Мхенди. В ту самую комнату, где отдыхал Удомо накануне ареста. Мхенди был немного пьян, и ему было очень весело. Селина вела его под руку.

— Там тебя ждут, — сказала ему Селина. — Ты хорошо отдохнешь. Ты наш, и тебе не надо ничего объяснять.

— А мой друг?

— Твой друг белый, хотя кожа у него черная. Он бы не понял.

— Ты заблуждаешься, Селина, заблуждаешься, родная моя. Просто он слишком долго жил там. Он забудет их обычаи, он вернется к нам.

— Это ты заблуждаешься, Мхенди. Я наблюдала за ним весь день, и мне казалось, что передо мной белый человек, у которого почему-то черная кожа. Ему слишком много лет. Он уже не переменится. Ты прав, он очень долго жил среди белых. И никогда не вернется к нам. Он стал для нас чужим.

— Будь добра к нему, Селина. В душе он такой же, как мы, несмотря на все его странности. Будь добра к нему. Он уже стар. Ему нужна Африка.

— Все эти годы у него была белая женщина?

— Они были у нас у всех.

— Я знаю. Но ты, Удомо, Эдибхой — вы только спали с ними, а сердца ваши принадлежали Африке. Сколько времени он прожил с той женщиной?

— Ты должна быть добра к нему, Селина; кроме Африки, у него нет ничего на свете.

— Сколько времени, Мхенди?

— Двадцать лет, сестра.

— Ну вот, видишь…

— Но он оставил ее, чтобы вернуться на родину.

— Боюсь, что поздно. Но посмотрим.

— Дай ему время. Он привыкнет, обживется, вот увидишь! И, пожалуйста, будь добра к нему. Прошу тебя!

— Я постараюсь, ради тебя и ради Удомо. Боюсь только, что поздно. И не я одна так думаю… Ладно… Посмотрим… Иди, Мхенди. Долго ты будешь заставлять девушку ждать?

Мхенди слегка качнулся.

— А она красивая?

Селина пристально посмотрела на него. В глазах затеплилась нежность.

— Слушай меня внимательно, Мхенди. Два года назад — а то и больше — в стране, которую называют Плюралия, расстреляли твою жену. Я видела ее фотографию. Войди в комнату. Женщина, которая ждет тебя там, похожа на нее. Я искала ее для тебя и нашла. Если ты захочешь, она станет твоей женой, потому что в твоих жилах течет африканская кровь. А теперь иди, брат мой, и отдохни.

— Значит, ты слышала о ней? — негромко спросил Мхенди.

— Слышала… Иди. И пусть утихнет твоя боль и отойдет в прошлое одиночество. Ты среди своих.

— Селина. — Он взял ее тонкую черную руку. — Мне было очень трудно. — Глаза его помрачнели.

— Я знаю, Мхенди, — ласково сказала она. — Знаю.

Она ушла. Он постоял немного у двери, затем открыл ее и вошел. На постели, сложив на коленях руки, сидела женщина. Мхенди замер на месте, не отрывая от нее взгляда. «Я пьян», — подумал он. Круглое личико и большие темные спокойные глаза. Такой была та, другая, которую он так никогда и не узнал по-настоящему, его жена, которую они убили. И вдруг здесь, в чужой стране, чужая женщина, как две капли воды похожая на нее…

Женщина встала и подняла на него глаза.

— Как тебя зовут? — тихо спросил он.

— Мария, — ответила она.

— Сядь, дитя мое. — Он подошел и опустился рядом с ней на постель. То же лицо, фигура… Постарше, пожалуй, чем была его жена, когда он видел ее последний раз. Но будь она жива сейчас, она, наверное, выглядела бы так же. Он почувствовал, что Марии не по себе от его пристального взгляда, и отвел глаза.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать шесть.

— И у тебя нет мужа?

Она улыбнулась, совсем так, как улыбалась когда-то та, другая.

— Он умер. У него не было брата, который взял бы меня в жены, и я вернулась к матери.

— А… — Он хотел спросить: «Ты любила его», — но вместо этого спросил — У тебя есть дети?

— Мальчик, — сказала она, — живет у моей матери.

— Где? — «Я должен протрезветь. Должен».

— Мой дом на севере, на берегу большого озера.

— А как ты оказалась здесь?

— Селина прислала за мной. Год назад она останавливалась переночевать в доме моей матери. А две недели назад прислала деньги и письмо, чтобы я приехала сюда.

— И ждала меня?

— И ждала вас. Она показала мне фотографию вашей жены. Я очень похожа на нее. И рассказала мне, как убили вашу жену.

— И ты согласилась прийти в эту комнату и ждать меня?

— Сначала я не хотела, потому что не знала вас, и потом вы ведь родом не отсюда… Но я смотрела на вас весь день. И пришла.

— Почему?

Она наклонила голову и отвернулась от него.

— Я смотрела на вас весь день, и теперь знаю — вы наш, хотя и не отсюда родом… И еще я поняла, что вы одиноки. Даже сейчас. Это слышится в вашем голосе…

Он обнял ее.

— Я был очень одинок, дитя мое.

— Иди же ко мне, — прошептала она, взглянув на него.

Мхенди привлек ее к себе. И ему показалось, что та, умершая, вдруг ожила, только стала старше, увереннее, опытнее.

Потом, когда она лежала в его объятиях, он сказал:

— Ты умеешь любить. Где ты научилась этому?

— А разве в твоей стране девочек не учат искусству любви? У нас учат всех.

— У нас тоже учат, но им далеко до тебя. И я подумал было, что тебя учили другие мужчины.

Она взглянула ему прямо в глаза:

— Я не знала мужчин после смерти мужа.

— А если я попрошу тебя остаться со мной? — Он дотронулся до ее щеки.

— Я соглашусь, Мхенди. В тебе столько нежности.

— И ты будешь любить меня?

— Ты научишь меня, Мхенди. Я хочу любить тебя. А теперь спи…

Она стала нежно поглаживать его, пока он не уснул. Потом тихонько встала с постели, оделась и пошла искать Селину.

— Что такое? Почему ты здесь? Он недоволен тобой?

— Нет, Селина, он очень доволен. Он спит.

— Так в чем же дело, дитя? Почему ты ушла?

— Мы с ним стали родными. Это случилось вдруг. И теперь я боюсь, может, вы не хотели этого.

— Ты тревожишься из-за чужого человека, которого впервые сегодня увидела?

— Он больше не чужой мне. Я прикоснулась к его сердцу.

— Так быстро?

— Так быстро. Его сердце переполнено нежностью.

— И ты боишься, вдруг я не захочу, чтобы ты привязалась к нему?

— Да. Или чтобы он ко мне.

Лицо Селины смягчилось.

— Не бойся, дитя мое. Я сказала ему, что он может взять тебя в жены, если ты согласишься. Ухаживай за ним хорошо, чтобы он мог хорошо служить Африке. Иди к своему мужу. Не верь тем, кто говорит, будто Селина хитра и бессердечна. Это только с врагами нашей страны, с врагами Африки она такая. Иди к своему мужу, чтобы он не проснулся один в чужой постели. Мы все устроим.

Мария вернулась. Мхенди еще спал. Лицо его было спокойно. Она присела на край постели и стала смотреть на него.

2

— Ну, теперь можно и поговорить.