«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!». «Сталинский сокол» № 1 - Евгений Полищук

Они пожали друг другу руки.

– Повидал, все нормально. Ну, говори! – поторопил его Покрышкин.

– Погоди, дай сначала папиросу!

Пал Палыч еще оставался во власти пережитого. Закурив, он пару раз глубоко затянулся, поправил изрядно поношенный ржавого цвета реглан. Тут подошли летчики из его группы.

– Когда наша шестерка пришла с «петляковыми» в район «Голубой линии», – начал рассказывать Крюков, – там было уже полно самолетов. «Юнкерсы» и истребители. Решил атаковать «юнкерсы». Громя стаю немецких бомбардировщиков, мы отвлекли на себя все их истребители и тем самым помогли нашим «петляковым» успешно отбомбиться. Но ты прекрасно представляешь, что это такое – шестерка против огромной стаи. Когда один «мессер» ухитрился и зашел мне в хвост, Труд стремительно его атаковал и очередью отрубил ему хвост. Немец закувыркался вниз, летчик выпрыгнул с парашютом.

Через мгновение – смотрю, а Труд уже пикирует вниз…

– Это «фокке-вульф», метров с восьмисот, пустил очередь и случайным попаданием перебил ему тросы управления, – вмешался ведомый Труда, молодой летчик Тищенко. – С большим трудом ему удалось вывести машину из штопора. Дальше не видел – на меня навалилась пара «мессершмиттов».

– Он потянул домой, но четверка «мессеров» почуяла добычу, – продолжил Валентин Степанов. – Мы с Чистовым бросились на помощь, троих связали боем, но один гад таки увязался за Андреем. Уравнял скорость с его машиной и стал хладнокровно расстреливать его в упор – даст очередь, отойдет, посмотрит, снова подойдет и опять пальнет. Я все вижу, но оторваться от насевших на меня не могу! Наконец я от них с помощью Чистова оторвался, – продолжил Степанов. – Сразу кинулся к Труду. «Мессер» начинал очередную атаку. Раздосадованный тем, что русский так долго не падает, он совсем забыл об осторожности. Я зашел поближе, так, чтобы наверняка. Ударил со всех стволов, он сразу загорелся и стал падать.

Я пристроился к Труду. Полуразбитый, охваченный пламенем, с развевающимися лохмотьями обшивки, самолет Андрея пошел к земле.

Как потом выяснилось, больше всего Андрея в этот момент бесило сознание собственной беспомощности. Пригнувшись за бронированной спинкой, он все внимание сосредоточил на управлении своим искалеченным самолетом. А тот с каждой секундой все меньше и меньше повиновался.

Сначала «мессер» искалечил плоскости, потом окончательно разбил руль поворота, пробил огромную дыру в фюзеляже. Осколки влетели в кабину, со звоном посыпались стекла приборов. Языки пламени забегали по плоскости – в кабине потянуло тошнотворной гарью.

Труд глянул вниз – он все еще находился над вражеской территорией. «Сгорю, но прыгать не буду, – решил он. – …Наконец внизу мелькнула линия окопов, вторая, третья… – лихорадочно прикидывал Труд. – Все, наша территория, можно прыгать! Авось парашют спасет!..»

Он отстегнул ремни, отстрелил дверь, схватился за кольцо парашюта – а земля, вот она, метрах в тридцати. Пламя душило и жгло. Закрыв одной рукой глаза, второй дернул ручку управления самолетом на себя… последовал удар о землю, и все… он потерял сознание.

11

– Эх, не могли уберечь! – резко бросил Покрышкин и пошел к своему капониру. Погиб Андрей Труд! В голове не укладывалось.

Кажется, что это было совсем недавно. 20 июля 1941 года. В полк прибыло семнадцать молоденьких сержантов, только что окончивших Качинскую авиашколу. Они ходили по полю в новеньких, еще топорщившихся гимнастерках, таких же новеньких пилотках и ремнях, и озорные мальчишеские глаза их горели любопытством.

Старые летчики, глядя на них, иронически улыбались. Покрышкин, сам сравнительно недавно окончивший эту же школу, был настроен снисходительно и с любопытством присматривался к этим юнцам.

Вечером, после ужина, он наткнулся на них возле барака. Уже смеркалось, яркие звезды дрожали в небе, пахли цветы на клумбе, возделанной в мирное время старательным садоводом совхоза, в котором расположился полк. Сержанты сидели на бревнах, покуривали, зажав папиросы в кулаке, чтобы не были видны огоньки, и слушали одного, довольно высокого, худощавого, который что-то им рассказывал.

– О чем беседуете? – поинтересовался Покрышкин, останавливаясь возле них.

– Так, о всяких случаях, товарищ старший лейтенант, – отозвался, подымаясь с бревна, высокий, статный сержант с открытым русским лицом. За ним поднялись остальные и окружили Покрышкина.

Саша подал руку красивому парню.

– Никитин, – представился тот. «Бывают же такие», – подумал Александр, глядя на этого парня. Своей фигурой он напоминал ему известное скульптурное изображение – молодой парень в летной форме, прикрывая от солнца глаза рукой, задумчиво смотрит в небо.

– Труд, – протянул руку высокий, худощавый, тот, что несколько минут назад что-то рассказывал остальным.

– Конечно, бой – это труд, – ответил Покрышкин, не поняв сразу, что хотел сказать высокий сержант.

– Это фамилия у него такая – Труд, товарищ старший лейтенант, – пояснил Никитин.

– А я и говорю, что на фронте тоже нужен Труд, – схитрил Александр. Сержанты рассмеялись, а больше всех смеялся виновник их веселья. Теперь Саша его вспомнил: целые дни он крутился возле летчиков, жадно слушая их рассказы о воздушных боях и задавая им наивные вопросы. Покрышкину запомнилось это смуглое лицо с большими серыми глазами. На губах у него все время блуждала улыбка, а выражение глаз напоминало ему кота, который напроказил и смотрит, где и что еще плохо лежит.

– Ну как вас там, в Каче, с пляжа гоняли? – вдруг спросил Александр у Труда.

Тот удивленно встрепенулся:

– Да. А вы откуда знаете?

– А как же, – усмехнулся Покрышкин, – это ведь традиция. Мы, думаешь, не любили купаться? Ого-го! Еще как! Возьмешь, бывало, книги – и под обрыв. А там часовые. Верно?

– Точно, – подтвердил Труд.

– Ну вот… А на чем летали?

– На «И-16».

– Стреляли? Воздушные бои были?

– Немного, – неуверенно ответил Труд.

Покрышкин от удивления аж присвистнул:

– Ну, братцы, вам придется еще подучиться, прежде чем воевать!

Сержанты разом загалдели, что они готовы к бою, умеют стрелять по наземным целям, и что в случае чего каждый из них готов на все.

Он молча ждал, пока они успокоятся. Он уже целый месяц воевал на фронте, и этот небольшой срок разделял его с сержантами, словно широкая бурная река. Они стояли еще на том, мирном берегу, и важно было передать им сейчас все то, что фронтовики постигли за этот месяц, узнав о боях и повадках противника.

– Дело хозяйское, конечно, командир полка решит, – заговорил он, когда они немного угомонились, – но будь моя воля, я бы вас пока что к полю боя не подпускал бы на пушечный выстрел. Вот овладеете новой материальной частью, научитесь стрелять, драться, тогда – вы люди. А сейчас – что? На один зуб «мессершмитту»!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});