Четвертый Рим - В. Галечьян

— Где же он здесь? — закрутил головой Пузанский.

— Так вот же, — недоуменно указал сыщик на небольшую широкую улицу по правую сторону от Мариинского дворца.

— Во времена моей молодости ваш проспект звался улицей Майорова, — вздохнул Пузанский. — Жила у меня тут одна, знаете ли…

Преподаватель сделал какое-то движеньице пальцами в воздухе, и глаза его потеплели. Его собеседник тоже отчего-то оживился.

— Кстати, вы не знаете, кто же это был такой Майоров? У кого не спрошу, все пожимают плечами.

— Какой-то деятель времен большевистского террора, — пожал плечами Пузанский. — То ли он эсеров ликвидировал, то ли евреев. У них же, у коммуняк, как было: кто больше ликвидировал живых людей, тому и памятник.

Пузанский раскланялся и в сопровождении обоих братьев вышел на Исаакиевскую площадь. Со всех четырех сторон она была уставлена палатками и навесами, тонущими в россыпях овощей и фруктов. Кроме известных хотя бы по описанию апельсинов и кокосов, здесь громоздились разнообразные горы не виданных даже во сне даров экзотических стран.

Пузанский, который обычно экономил на всем, кроме водки, изменил своим правилам и купил-таки пару диковинных круглых зеленых плодов. Вообще по Петербургу гулять после Москвы было крайне тяжело потому, что торговцы стояли на каждом углу и товара у них было море. Луций вспомнил о деньгах, полученных от Никодима, и купил несколько бананов. Пока они покупали фрукты, никто их не трогал, но только братья вместе с учителем подошли к памятнику Николаю Первому и разок обошли его, как тотчас были выдворены бдительной охраной на Большую Морскую улицу. Эта улица, как позже выяснилось, тоже являлась частным владением какого-то Монакского принца, но поскольку состояла из массы маленьких магазинов и кафе, то проход по ней не только не возбранялся, но, наоборот, поощрялся, и многочисленные стражи порядка, одетые в монакскую форму, более следили за правильностью движения многочисленных автомобилей, чем за пешеходами.

Ради интереса путешественники заглянули в один из магазинов, и были просто ослеплены невероятным изобилием имеющихся там товаров. Одних сортов колбасы неугомонный Василий насчитал более тридцати.

Прием у регента был назначен в три, и Луций вполне успевал купить просимые Никодимом вещи. Однако для этого нужно было избавиться от Пузанского. Повод не заставил себя ждать. Увидев вывеску «Бар. Фирменное пиво», метр встал, как бы притомившись, а потом, сославшись на жару, объявил, что хотел бы передохнуть и промочить горло. Сговорившись вернуться к нему через час, братья наконец-то остались одни и полетели в магазин. Самой сложной при покупке оказалась проблема выбора. Магазинов на каждой стороне Невского проспекта оказалось больше сотни, то есть они были понатыканы через дом. И удивительная закономерность, чем мельче был магазинчик, тем лучше был товар и больше выбор.

Наконец Луций выбрал в витрине вещи, которые ему весьма понравились: пиджак, брюки, футболку, несколько рубашек, галстуки и зашел внутрь. Тотчас к нему бросился хозяин, молодой мужчина в бархатном пиджаке и с полузакрытыми от жары глазами. Он приветствовал Луция как старого, но несколько эксцентричного друга, который неожиданно появился после разлуки. Девочки-продавщицы притащили несколько штук просимого товара различных оттенков и модификаций и под придирчивым взглядом хозяина стали этот товар демонстрировать.

Впрочем, все показалось Луцию после московской разрухи прекрасным и модным, он рассчитался за купленные вещи и с удивлением обнаружил, что у него еще полно кредиток. Тогда, гонимый вдохновением, он вновь набросился на товар и купил себе и Василию все новое.

После того как он расплатился, хозяин пригласил его как оптового покупателя на чашку кофе.

— Как вам здесь живется под иностранным игом? — задал Луций давно вертящийся на языке вопрос. — Ведь нет ни одного общественного здания, которое осталось бы русским.

— Господи, — воскликнул хозяин, — о каком иге вы говорите! Мы много работаем и много получаем за свой труд. Да, после десяти часов мы должны покидать частные владения, но я и сам не останусь в центре на ночь. У меня есть коттедж в предместье, где живет вся моя семья, и я предпочитаю проводить время с ней. Что же касается моих детей, то старший учится в английском колледже, а младший ходит в привилегированную азиатскую школу. Потом, простите, мы все верим регенту и сами выбираем наше правительство. Так что жалуются на жизнь только бездельники, которые хотели бы снова все чужое распределять.

Пузанский, не теряя времени даром, примеривался уже к третьей кружке, когда в пивной бар ввалился Топоров в сопровождении двоих крепких телохранителей.

— Ну что, — сказал он, садясь напротив, — убедились в полной продажности наших бонз? Это надо же, загнать Невский проспект немцам! Да такое в страшном сне не приснится. То что они не сумели сделать военным путем в течение двух столетий, мы сами своими руками им подарили. Кощунство.

— И что, взамен ничего не получили? — спросил Пузанский как бы невзначай.

— Да построили они какой-то городишко за Сестрорецком, — отмахнулся Топоров, прослеживая телохранителей, которые отошли к стойке и теперь возвращались нагруженные кружками. — Только за разлагающее влияние западной религии и сотня таких городишек — малая цена.

— Разве у западной религии, впрочем, как и у всякой другой, нет своих достоинств? Вспомнить хотя бы пожертвования на благие цели, бесплатные ночлежки и обеды Армии Спасения, кстати, до сих пор весьма и весьма популярные в Москве.

— Достоинства, конечно, есть. Только не может принести Добро дело, совершаемое не во имя Христово. Это себялюбие, которое способно погубить человека, да если угодно — и человечество.

— Как же… как же… — попытался было вступиться за западных христиан Пузанский, но Топоров тотчас осадил его.

— Перечитайте Аскольдова о религиозном смысле русской революции и найдете вещие слова о том, что Царство Антихристово — это и есть организация совершеннейших в смысле осуществления пользы общественных отношений на почве начал противобожеских. Эти вещие слова прямо обличают западную модель с ее тягой к сверхпотреблению и комфорту, которая навязывает себя миру. Пути спасения Земного шара — во всяком случае лучшей части человечества — в духовном наследии Византии и Древней Руси. Пусть от костра времен остались искры, но из них неминуемо возгорится пламя. Еще немного времени — и спящий народ проснется! Я не верю в плодотворность вашего визита. Нас, как всегда, подводит коллегиальность. Но, во всяком случае, вы окончательно расставите акценты. Просто объявите волю нашего собрания патриотов и скажите, что в противном случае ему останется только один путь — в отставку! Тем временем мы о нем позаботимся. И помните, если русский погибнет, погублен будет темными силами, это станет гибелью человечества!

— Я, кстати, хотел спросить, — поинтересовался Пузанский. — Моя охрана из Москвы, где она?

— Они вас в любом случае обратно сопровождать не будут, — ответил Топоров. — Это же независимая структура. Так называемый преступный мир. Они вас не сопровождали, а только ехали параллельно. Вас одолевают преступники, а нас капитал. Уже начали в Петербурге закрываться церкви, вовсю складывается общество протестантской этики, для которого Православие — самая главная преграда. Русский человек плох как работник, он «несун» и выпивоха, но и православный для капиталиста не лучше — он не ищет заработать деньги, на сегодня хватит и слава богу! А Западу нужен человек, который горит на работе, не берет больничного, в отпуске себя ограничивает, сокращая положенное, лишь бы подзаработать, поднакопить, прибарахлиться и перед соседями вытянуться повыше. Заваливают дерьмом со всех сторон мира: конфессии, церкви различные, телепроповедники, религиозные миссионерские десанты. Разрубить надо узел немедленно!

6. ПАГОДА

Пятиметровый лимузин доставил Пузанского с его юными спутниками в Царское Село намного раньше намеченного срока. Культурная программа включала осмотр Пушкинского лицея, Екатерининского и Александровского парков. Однако изрядно обессиленный европейским изобилием Пузанский охватил лишь лицей, после чего, пройдя за решетку Екатерининского парка, нырнул в ресторан для приближенных лиц, расположенный в башне на берегу пруда.

Гид некоторое время подемонстрировал осиротевшим братьям достопримечательности императорской резиденции, но как-то ненавязчиво сделал свое присутствие излишним и предоставил ребят самим себе. Они еще раз внимательно оглядели многооконное снаружи и многозеркальное внутри голубое с золотым трехэтажное творение Растрелли, как бы приподнятое воздушными волнами в сине-солнечное небо. К дворцу поднимались ярусами клумбы цветов и шпалеры кустарников. Каждый уровень подводящей к среднему входу Екатерининского дворца Эрмитажной аллеи акцентировался мраморными статуями. Исключительно из мрамора были исполнены лестничные ступени, фонтан и бассейн при нем. Многовековая тень деревьев и свежесть травы навевали прохладу в непривычно жаркий для Петербурга день. В правом углу дворца сверкали золотые головки императорской часовенки, не вызвавшей, впрочем, интереса братьев. Они дружно, наперегонки, рванули вверх по лестнице Камероновой галереи, перескакивая на ходу ступеньки. Как и следовало ожидать, первым финишировал Василий. Луций отыгрался на колоннаде у бюстов римских императоров и знатных граждан. Нельзя сказать, что лекция прошла с большим успехом у слушателя. Прямо с галереи они сошли в глубь парка широким плавным спуском, пригодным для проезда машин, притом Василий в полной мере воспользовался возможностью поскакать по ступенчатому бордюру.