Четвертый Рим - В. Галечьян

— Чтобы поезд остановить.

— Это и ежику понятно. А дальше? Молчишь?.. Поезд они остановили. Он через завал перелететь не может. Теперь должны бы разбойнички на штурм пойти, ан нет, не идут. Значит, шайка немногочисленная и она выжидает. Прием известный. Как соберутся пассажиры, естественно мужики, вокруг завала, так они их кинжальчиками с обеих сторон и накроют. В вагоне визг, паника, защитники — кто мертвый, кто раненый, кто с перепугу в лес убег. Бери вещички голыми руками. Значит, мы не так поступим. Есть два варианта: или устроить оборону прямо в вагоне и паровозе и дождаться дрезины. Или иначе сделать. Так что сиди тихо, а я пойду с братвой посоветуюсь.

Всего девять человек во главе с бойцами, дождавшись первого признака темноты, осторожно нырнули под колеса и утекли, никого не потревожив, в лес. Остальные пассажиры и пассажирки, коих набралось еще душ двадцать, высыпали из вагона и имитировали решимость взяться за расчистку. Но как только девятка канула в лес, все быстренько забрались в вагон и стали ждать. Буквально через несколько минут недалеко в лесу послышались частые перехлесты выстрелов, забарабанил «Узи». Дьявольский свист пронесся по лесу и был пресечен взрывами гранат. Тотчас и с левой стороны, и с правой раздался топот мчащихся коней и гиканье погонял. Вскоре вернулись бойцы, неся на руках раненых: старшину и одного из ранее никем не виденных пассажиров. Китаец, вызвавшийся вместе с Луцием в опасную командировку, был весел, как дитя, хотя и весь в крови. В руках он нес большой окровавленный нож и размахивал им в такт какой-то нечленораздельной, но очень громкой песне.

— Не поймали, — с сожалением покачал головой боец, сжимая свои громадные кулаки. — Была у меня задумка заставить их самих завал разобрать, но оторвались, черти.

4. ГОСТИНИЦА

Таможенники, высокие подтянутые ребята в фуражках с желтыми околышками и бутылочного цвета форме, ушли, откозыряв, через минуту. Видимо, они были кем-то предупреждены, потому что старший команды отнесся к Пузанскому с почти демонстративным уважением и даже предложил выделить носильщиков для перегрузки в другой вагон.

— Ваш поезд с азиатской колеей дальше не пойдет, — любезно пояснил он. — Мы выслали вам навстречу вагон и электровоз с европейской линии.

Однако в других купе он не был так любезен. На перроне остались и китаянки с массой пакетов, сумок и просто полиэтиленовых мешков и грузины, напрасно козыряющие своими экстрадокументами. Практически за заветный барьер, отделяющий два полиса — Москву и Санк-Петербург, прошли только три человека сопровождающих и еще странная, уже знакомая парочка: юная девица и ее пожилой широколицый спутник.

Вокзал в Бологом был разделен пополам, и если правая половина, в которой остался стоять поезд с непозволительно широкой для европейского пути колеей, была такая, как ей и положено: мерзко пахнущей, шумной, плохо освещенной и не оборудованной ничем, кроме деревянных грязных скамеек, то другая половина вокзала, куда Пузанского и всех сопровождающих перевели любезные таможенники, казалось, принадлежит совсем другому миру: чистому, ухоженному и холеному.

Да и сам вагон сиял изнутри, как новогодняя елка ярким электрическим светом, зеркалами и красными ковровыми дорожками вдоль коридора. Двери купе были открыты, в них горел мягкий спальный свет. Поезд тронулся через две минуты после того, как носильщики занесли вещи в вагон. Веселый проводник в фирменном кителе пронес по вагону дымящийся коричневый чай и еще горячие бублики. На просьбу Пузанского насчет чего-нибудь покрепче он откликнулся мгновенно, принеся из «служебки» бутылку смирновской водки и четыре рюмки, а принимая деньги, выписал зачем-то счет.

— Вы особенно не располагайтесь, — предупредил он на всякий случай. — От Бологого до Питера поезд идет два часа десять минут.

— Не может быть, — воскликнул Пузанский и попросил заменить рюмку стаканом.

Практически весь двухчасовой путь до Санкт-Петербурга Луций не отрывался от окна. Поезд мчался со скоростью более двухсот километров в час и нигде не останавливался. Однако и на такой скорости можно было разглядеть точно списанные с картинки хутора с обнесенной высокой изгородью ухоженной землей, стада пестрых коров на пригорках. В гигантском плоском круге, образованном десятком равномерно удаленных друг от друга холмов, он увидел целое море белого пуха и перьев. Это паслись буквально тысячи гусей. Чем ближе к Питеру, тем реже становились кусочки леса и тем чаще, почти вплотную друг к другу, располагались деревни и поселки.

Контраст с неухоженной, разграбленной, дикой Московией был так разителен и ярок, что Луций обхватил голову руками и застонал. В пустом вагоне, где только храп Пузанского и тихое посапывание брата разрывали тишину, он стал мучиться вопросами, вставшими перед ним со всей наглядностью. И Петербургская и Московская губернии были частями одной монархии, жили там люди одной крови, почему же так разнилась земля и порядки. Однако времени поразмыслить у него не было. Поезд влетел в сияющий огнями, несмотря на дневное время, вокзал. Откуда-то раздалась тихая музыка. На перроне не было никого. Только два одиноких Носильщика сидели в своих электрокарах и курили.

Луций разбудил своих попутчиков, уложил вещи и вышел на перрон. Тотчас подошел к нему тихий, неприметный человечек в пенсне и длинном сюртуке, как в старых фильмах, и попросил вернуться назад. Он прошел вслед за Луцием к купе и там, раскланиваясь, с тысячами извинений, выписал на всех троих пропуска, объясняя при этом, что без таких разноцветных бумажек, регламентирующих время пребывания в городе, появляться на центральных улицах нельзя.

— А поскольку жить вы будете в самом центре в знаменитом «Англетере», — добавил он строго, — то не вздумайте пропуска потерять. Проверки здесь весьма строги. Впрочем, поймете сами.

Человечек подошел к окну и постучал. Тотчас сидящий напротив водитель автокара выскочил из него и вбежал в вагон. Не говоря ни слова, подхватил он два пузатых чемодана Пузанского и куцый рюкзачок братьев и потащил их к выходу.

— До встречи, — сказал вежливый человечек и удалился.

Луций подхватил узелок с продовольствием и бросился к выходу, чтобы не упустить носильщика. Пузанский и Василий последовали за ним. Однако носильщик и не вздумал скрываться. Он медленно покатил кар по перрону, следя, чтобы владельцы вещей не слишком от него отставали. Только подошли они к выходу, как их обступила группа веселых загорелых мужчин с фирменными надписями на фуражках «Такси». Носильщик, не спрашивая, кивнул одному из них и повез вещи к сияющему голубому мерседесу с надписью «Турбо» на боку.

— На такси, — изумился Пузанский, — мы что, в гроб приехали ложиться? Надо же такое придумать. Такси?!.

Однако носильщик уже переложил чемоданы в багажник и почему-то, не ожидая вознаграждения, удалился.

— Это безумие, — сказал Луций. — Лучше пойдем пешком. Только самоубийцы ездят на такси.

Таксист, молодой кучерявый парень, уже сел на свое водительское место и теперь с недоумением смотрел на шушукающихся пассажиров. Наконец Луций направился к багажнику с твердым намерением отбить свои вещи, хотя и понимал, что с бандой таксистов ему не совладать. Он внезапно вспомнил, что даже не заметил, куда подевались бойцы охраны, так эффектно доказывающие свой профессионализм на протяжении длинного пути из Москвы, но в это время к ним подошел новый знакомый, видимо, наблюдающий за их передвижением.

— Это не Москва, — сказал он безо всякого выражения. — Здесь таксисты организованы в профсоюз, а не в банду. И их функция — перевозка пассажиров, а не грабеж, разбой, насилия и убийства по заказу. Так что можете без опасений к нему садиться.

Он подошел к раскрытому окну такси и что-то протянул водителю. Тот принял ассигнацию с благодарностью, выскочил из машины и распахнул перед Пузанским дверцу.

Такси мчалось по городу, все трое прильнули к стеклам и не отрывали глаза до самой Исаакиевской площади. Санкт-Петербург оказался в сто крат прекраснее, чем представлял Луций. Маленький садик с фонтаном отделялся от громадного здания отеля стоянкой для машин, на которую заехал таксист. Подхватив чемоданы, он быстрой рысцой повлек их к широкому стеклянному козырьку, по которому бежали огненные буквы «Англетер». Дрогнула круглая вращающаяся дверь, и из отеля ринулись на помощь таксисту два дюжих швейцара в огненно-рыжих жилетах с золотыми эполетами и цепями через плечо. Ни слова не говоря, они внесли чемоданы в расписанный фресками, убранный в искусственные меха и шелк вестибюль и удалились на свой наблюдательный пост у входа.

— Пропуска, пожалуйста, — обратилась к Пузанскому очаровательная девушка-портье и, только взяв документы в руку, сразу вся подобралась и быстренько схватила трубку коммутатора.