Государь Иван Третий - Юрий Дмитриевич Торубаров

– последние в Северной Руси удельные князья. Не губи!

На что Василий ответил:

– Ползать перед ним на пузе надоело. Ты, батюшка, оставайся, а я уеду в Литву! Не могу я оскорбить свою любимую жену. Ты уж прости мня!

На следующую ночь Василий с женой, в сопровождении двух десятков воинов, спешно покидал Верейскую землю. Отец отдал ему все, что мог, чтобы облегчить обустройство на новом месте. Когда Иван Васильевич узнал об отъезде молодого князя, он пришел в бешенство и тотчас послал в Верею князя Одоевского с грамотой, где говорилось, что за вину сына забирает у князя Михаила его удел.

– Куда же мне? – спросил старый князь у Одоевского.

Тот только пожал плечами, потом сказал:

– На этот счет государь мне ничего не говорил.

– Государь… – с издевкой в голосе произнес Михаил это слово.

Князю Одоевскому стало жаль старого человека, и он посоветовал:

– Ты съезди к государю, поговори с ним…

Что делать? Подумав, обездоленный князь принял этот совет. Собрался быстро.

Вот и Москва. Давненько он не бывал здесь. Стоит, родимая, расширяется. Раньше на этой дороге стоял лес, а сейчас появились избенки.

Софья увидела старого князя в проходе.

– Ты кто? – спросила она.

– Я? Был удельным верейским князем, сейчас никто, бездомный, – ответил он с горечью.

При этих словах на его глазах появились слезы. Пожалела великая княгиня старого человека.

– Пошли со мной, – сказала она и взяла его под руку.

Увидев вошедшую Софью с князем Михаилом, Иван Васильевич насупился, но ничего не сказал. Софья поняла мужа. Он ей рассказывал, как удельные князья, двоюродные братья его отца, ослепили последнего, пытаясь захватить власть. И он сказал ей тогда, что «удел – это язва, которая может уничтожить все. У нас должны быть только служивые люди: князья, бояре, дворяне. Я им даю дворы. А за это они должны служить только мне. И никуда от мня. Поняла?»

– Кнэзь, – обратилась она к мужу, – я помню твой слова. Они правилен. Но… пожэлей его. Пускай старый человэк пожывэт, как жыл. Он тэбэ нэ опасен.

Иван Васильевич посмотрел на Михаила. Его лицо выражало страдание человека, уставшего от жизни и готового на все. Сердце государя дрогнуло.

– Ладно. Князь Михаил, я готов те вернуть твой удел. Но хочу поставить условия. Ваську своего забудь и с ним не ссылайся, тогда ты будешь держать свой удел до самой смерти. Но после тебя эта вотчина отойдет ко мне и моему сыну. Готов подписать? – спросил Иван Васильевич, исподлобья глядя на Михаила.

– Куда ж мне, старому, деваться? И за это, государь, я благодарю тя. Где подписать?

Князь ткнул пальцем в бумагу. Тот поставил свою подпись.

– Прими и ты, – князь Михаил повернулся к Софье, – государыня, мое благодарственное слово. Доброе у тя сердце! Завидую я Ивану Васильевичу, красива у него супруга. Ну, прощевайте, государь и государыня! Вряд ли мы увидимся. Не забывайте мня, – проговорил Михаил, поднимаясь и держась за спинку кресла.

– Мы будем молиться о тебе, – сказал Иван Васильевич и кивнул на прощание своей красивой головой.

«Была бы у тя такая добрая душа!» – подумал старый князь и, шаркая ногами, пошел к выходу. Когда за ним захлопнулась дверь, Софья сказала:

– Да, старость…

– Старость – это бессилие… и печаль, – задумчиво сказал он, глядя в окно. Через некоторое время подошел к столу, положил в него бумагу и с силой захлопнул ящик. – Софьюшка, – обратился к ней государь, – сегодня великий день!

Она вопросительно посмотрела на него.

– Сегодня Русь навеки избавилась от удельного княжения, – сказал князь торжественным голосом.

– Исторыя отмэтить твоу заслугу, – сказала она, – а пока хочу тэбэ сказат, я послала Фразына в Италию. Пускай зовэт мастэров. Собор-то развалится. Да развэ у эмпэратор такая дворэц, была дэрэво… – И она, сморщившись, покачала головой. – Европа строит ыз камэна.

– Хорошо, – согласился Иван Васильевич, – пускай приезжают. Дело всем найдется.

Софья, услышав эти слова, улыбнулась.

Правда, из разговора с Фрязиным она кое-что утаила. Когда она предложила ему съездить в Италию и пригласить в Москву мастеров, он спросил по-итальянски:

– Что мне сказать о подписании унии, если я случайно встречусь с Виссарионом?

– Ты что, Фрязин, из ума выжил или слеп стал? Или хочешь, чтобы и меня избили, как тебя? То, что задумал папа, здесь не получится. Даже, думаю, если бы этого захотел князь. Люди здесь верят в православие до глубины души.

– Вижу, – вздохнул он.

– Но ты им скажи, что я выжидаю подходящий момент. Пусть ждут. А то придумают еще что-нибудь и мне навредят.

Фрязин улыбнулся:

– Умна ты, Софья Палеолог!

– Еще, – Софья поправила локоны, упавшие ей на глаза, – скажи: во всем виноват легат. Ты сам это видел.

Софья подошла к столу. Там лежала толстая книга, на страницах которой кругами выступили какие-то пятна. Многие буквы исчезли. Она позвала Ивана Васильевича.

– Видэшь, пропадаэт. – И потрясла фолиантом.

Он взял книгу из ее рук и перелистал несколько страниц. Потом захлопнул и сказал:

– Я велю твои книги перенести в церковь Иоанна Предтечи. Там в подземелье сухо. И пожар не достанет.

– Иоанн!

– Что еще? – спросил он, чувствуя, что она еще что-то потребует.

– Я думаю, надо мастэрскую, книг пэчатат, стары дэлать как новы.

– Ладно. Набирай мастеров. Одного я те подскажу – Герасим Поповкин. Он поможет других найти.

Время летело быстро, приближался великий праздник, Рождество Христово. Испокон веков в Москве в эти дни проходили кулачные бои, которые собирали всех горожан от мала до велика. И в этом году на берегу Москвы-реки для великого князя и думских бояр построили возвышение. Лед на реке не только очистили от снега, но и тщательно вымели отведенное для боя место. Народ готовился к этому событию еще заранее, поглядывая на закат, чтобы узнать, какая завтра будет погода и как надо одеться. Стоять-то почти целый день придется.

Готовились и в доме купца Елферьева. У них большая радость. Думали, что больше никогда не увидят старшенького, Василия. Мать поедом ела отца, зачем он дитя отпустил в такую даль. Егор отбрыкивался:

– Нашла дитя! Да он кулачищем своим быка убьет. Дитя!

– Все равно для мня он дитя. – На глазах жены блестели слезы.

– Так он же купец! Поняла? Купец! А что такое купец? Ему под подолом бабьим сидеть не с руки. Купец должен вынюхивать, где товар недорогой, чтоб выгоднее продать у ся, – отбивался тот.

Но мать не соглашалась:

– Не все купцы ездят так далече! Вот Сеня. Сидит в своем рундуке и торгует.

Сеня был их сосед. Правда, его хоромы были гораздо хуже Елферьевых.

– Ты тоже, мать, скажешь! Ты-то у мня разодета лучше боярыни. Одна