Поле бесчестья - Дэвид Вебер

Она хмыкнула, привычно посмеиваясь над собой. Что тут поделаешь, если стационарная орбита, где к ее кораблю швартуются малые и средние суда, ей куда милее причальных гнезд. Однако в данном случае доки «Гефеста» вполне ее устраивали – по той простой причине, что ремонтируемая «Ника» находилась всего в пяти минутах движения по трубе для персонала от предполагаемого места стоянки «Агни». Хенке уже успела связаться с Эвелин Чандлер, предупредить ее о прибытии Хонор и услышать ответное предупреждение о наличии на станции целой оравы журналистов.

Хенке непроизвольно скривилась, но усилием воли прогнала с лица гримасу и расправила плечи. Разумеется, она не собиралась отдавать Хонор на растерзание шайке стервятников, в связи с чем диспетчерский пункт «Гефест-Центральный» был проинформирован о том, что катер с графиней Харрингтон и сопровождающими ее лицами прибывает на главный посадочный терминал. Сообщение на диспетчерский пункт ложных сведений являлось нешуточным дисциплинарным проступком, и, после того как в объявленное в расписании время никакой катер в заявленном месте не появится, ее ждет выволочка. Однако Мишель показалось, что, подавая ложные сведения о прибытии, она уловила в голосе станционного диспетчера понимание. Не зря ведь он посчитал нужным будто бы ненароком упомянуть о присутствии в зале прибытия множества репортеров. Мика была твердо уверена в правильности выбранной тактики и готова, если что, к любой взбучке.

Зазвучал тихий музыкальный сигнал, и Робине, кивнув сама себе, доложила:

– Есть причальный контакт, капитан.

– Задействовать швартовые тяги.

– Есть задействовать швартовые тяги, мэм.

– Джек, – обратилась Хенке к офицеру связи. – Запроси «пуповину». Узнай, как скоро они смогут подсоединить к нам переходную трубу.

– Есть, мэм.

Поднявшись с командирского кресла, Хенке повернулась к своему первому помощнику:

– Мистер Тэрмонд, примите вахту.

– Есть, мэм. Вахта принята.

– Вот и хорошо… – Она потерла виски, вздохнула и добавила: – Но если что, я – у леди Харрингтон.

В каюте Хонор обзорного экрана не имелось. Она подсоединила свой терминал связи к передним обзорным экранам «Агни» и теперь, уронив руки на колени, неподвижно наблюдала на плоском дисплее сближение корабля со станцией.

Она чувствовала себя опустошенной. Более опустошенной, чем сам космос, обращенный в ничто бесшумным энтропийным отливом. Хонор слышала, как двигается рядом с ней МакГиннес , воспринимала эманацию любви и заботы Нимица, но это не затрагивало ее души, погруженной в беззвучную неподвижность. Затаившуюся внутри боль она сковала ледяным панцирем – и теперь почти физически чувствовала отточенное жало, поблескивающее внутри хрустальной темницы, но неспособное уколоть. Случись это, боль уничтожила бы Хонор слишком быстро, уничтожила бы раньше времени – и именно это, а отнюдь не страх заставило ее заморозить все способности к эмоциональному восприятию. Она сама разобьет ледяную корку и отдастся во власть освобожденной боли, однако не раньше, чем найдет Денвера Саммерваля.

Мысли ее плавно вращались вокруг этого имени, выбирая лучшие способы и средства. Хонор понимала, что Мика боится за нее. Это казалось просто нелепым. Обидеть ее, задеть ее не могло уже ничто на свете. Она превратилась в оледенелую глыбу, подобно леднику неуклонно движущуюся к намеченной цели, чтобы сокрушить ее на своем пути… и растаять, не оставив и следа. Последняя мысль была спрятана в ее сознании столь глубоко, что она едва ли улавливала ее. Пожалуй, лишь Нимиц был способен уловить в ее подсознании эту идею, обладавшую, однако, собственной, четкой и ясной логикой. Логикой неизбежности и справедливости.

Сейчас Хонор отстраненно думала о том, что не должна была позволять себе любить. Какая-то часть ее сознания скорбела о том, что ловушка захлопнулась слишком рано, однако… такой исход был предопределен. Пола погубила любовь к ней: она поняла это после того, как чуть ли не щипцами вытянула из Мики правду об оскорблении, с помощью которого Саммерваль добился своего. Она понятия не имела, зачем совершенно постороннему человеку потребовалось затеять ссору, но совершенно очевидно, что уязвимым местом Пола, щелью в его броне была именно она. Саммерваль воспользовался ею, чтобы убить Пола, а теперь она убьет Саммерваля. Возможно, теперь ее богатство действительно пригодится: если надо, она истратит все до цента, но вытащит Саммерваля из любой норы, куда бы тот ни забился.

Волна боли, холодной, яростной боли, всколыхнулась внутри. Хонор и ее заключила в ледяные стены, чтобы удержать на привязи чуть подольше. Ровно настолько, чтобы успеть сделать то последнее и единственное, что имеет для нее смысл.

«Она выглядит получше», – сказала себе Хенке, войдя в каюту подруги, и это было правдой… в определенном смысле. Лицо Хонор оставалось маской, безжизненной маской, при виде которой сердце Мики сжималось от боли. О том, что творится под этой маской, можно было догадаться, бросив взгляд на Нимица, от былой шаловливости которого не осталось и следа. Кот испускал странную, незнакомую и опасную ауру неутоленного голода, который, как знала Хенке, переполнял Хонор. Холодное и чужое чувство, которому не находилось аналога в прошлом. При этом кот неподвижно восседал на плече капитана всякий раз, когда ей случалось покидать каюту, а внутри не выпускал ее из поля зрения, неотрывно следя за ней потемневшими глазами.

– Привет, Мика. Вижу, мы прилетели.

– Да, – ответила Хенке неуверенным тоном человека, не знающего, как общаться с таким собеседником. В голосе Хонор не чувствовалось ни малейшей напряженности, скорее даже наоборот, однако сама его безжизненность, мертвенность, приглушенный тембр делали его незнакомым.

Прокашлявшись, Хенке выдавила улыбку.

– Знаешь, Хонор, я тут провернула кое-какое дельце, которое, надеюсь, позволит избавить тебя от встречи с репортерами. Если повезет, ты окажешься на борту «Ники» прежде, чем они сообразят, что ждать тебя в зале прибытия бесполезно.

– Спасибо, – ответила Хонор, и губы ее сложились в улыбку, так и не коснувшуюся мрачных, промороженных до самой глубины глаз.

Хенке понятия не имела, сколько патронов извела Хонор за время полета, но она проводила в тире по четыре часа в день, и абсолютное бесстрастие, с которым эта женщина всаживала пулю за пулей в сердца и головы голографических человекоподобных мишеней, наводило на Мику страх. Хонор действовала, как машина, с ужасающей безукоризненной точностью, исключавшей всякие человеческие чувства.

Хонор Харрингтон была прирожденным убийцей. Мика Хенке знала это лучше многих, однако прежде способность и умение убивать всегда оставались под полным контролем таких свойств натуры Хонор, как сострадательность и мягкосердечие. Она превращалась в убийцу, следуя долгу, – и, таким образом, убийство в известном смысле вытекало из ее способности к сопереживанию. Отзывчивость и неравнодушие сказывались двояко, делая Хонор и опаснее, и в то же время уязвимее. Пару раз ее смертоносные инстинкты грозили вырваться на свободу, но этого так и не произошло. Правда, если шепотки насчет рейда на «Ворон» правдивы, в тот раз она чуть не сорвалась, но все же сумела совладать с собой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});