Пароль: «Вечность». Падение небес - Андрей Левицкий

— Узнаешь, Крипта? — надвинулся на него Зиновий.

— Никодим, возница Владыки.

— Говори, Никодим! — Зиновий развернулся всем корпусом к вознице и направил в его сторону посох.

Туран, пока все глядели на понурого Никодима, попятился к стене и стал осторожно за спинами монахов продвигаться к выходу. Он не понимал, что за сцена сейчас разворачивается перед ним, но уже догадался, что ничего хорошего теперь ждать не приходится. Белорус заметил, как приятель крадется к лестнице, и тоже пристроился следом, но он двигался медленнее, боялся привлечь внимание охраны. Илай видел поведение спутников, но ему–то податься было некуда, он стоял перед Криптой, в самом центре толпы.

— Говори, Никодим! Ты с Багратом был?

— Точно так, со Владыкою. До самого последнего мига.

— Как сгинул Баграт?

— Во столбе огненном пропал, — Никодим поднял голову, часто заморгал, шмыгнул носом и мазнул мятой шапкой по глазам. На лице остались грязные разводы, монах в самом деле пустил слезу и пыль с шапки растеклась по щекам.

— Сам ли ты видал, как Владыка сгорел? — напирал Зиновий.

— Собственными глазами, — Никодим всхлипнул.

— Точно ли видал смерть Баграта?

— Да. Вознесся к небесам Владыка в пламени!

Крипта ткнул пальцем в записку Илая и что–то начал спрашивать, но Зиновий легко заглушил его слабый голос:

— Слышал ты?! Сгинул Баграт! Ты же к словам самозванца слух преклоняешь! Опомнись, брате!

Зиновий воздел записку к потолку — будто повыше поднял, чтобы Крипта не мог дотянуться, — и обернулся к своим людям:

— Измена в Ордене! Держи всех! Хватай самозванцев!

Туран понял, что ждать больше нечего, и бросился к двери. Плечом отшвырнул попавшегося на пути монаха, вырвался из цепких рук двоих, кинувшихся наперерез, прыгнул к тому, который заслонял выход. Белорус ринулся следом, но у него на пути уже оказалось сразу несколько охранников Зиновия. В Илая вцепились трое, он рванулся, монахи разлетелись в стороны, один ухватил старика за тряпку, намотанную на голову, Илай ударил кулаком в живот, монах захрипел и согнулся, а старик бросился на Зиновия. Тот попятился, размахивая посохом, сразу несколько телохранителей оказалось на пути Илая, а Зиновий взвыл:

— Мутант! Отродье нечистое!

Когда с темени Илая сорвали повязку, монахам открылась загорелая лысина, поперек которой тянулась цепочка бугров, исчезающая за воротником пропыленного плаща. Наросты под кожей были небольшие, походили на выпирающие позвонки.

— Мутант! — голосил Зиновий. — Бей его, хватай!

Туран налетел на монаха, стоящего на пути, обхватил руками, и они вдвоем врезались в дверь, монах ударил в нее затылком, охнул, вместе они распахнули дверь и вывалились наружу. Монах остался лежать, а Туран, подобрав штуцер, вскочил и побежал к лестнице. Сзади вопил Белорус:

— Беги, Тур! Беги! Пробивайся к «Панчу»!

На рыжего бросились монахи, он отскочил, припал к полу и выпрямился, размахивая световым ножом. Движения доминантского оружия окружили его сияющим ореолом. Когда лезвие встретилось в полете с прикладом ружья, свечение померкло, налилось багровым, раздался визг, и монах отскочил, недоуменно разглядывая цевье и ствол в одной руке, в другой — казенник с прикладом. В сутолоке никто не заметил, что проделал Белорус, и продолжали наседать, размахивая оружием.

— Живыми, всех живыми брать! — надрывался Зиновий.

Крипту сразу же оттеснили от посланника, из двери в дальнем конце зала выскочили двое его людей, бросились в свалку, но Туран этого уже не видел — он спешил по коридору к лестнице. Внизу охраны не было, все вслед за Зиновием вошли в зал, но когда беглец скакал по ступеням вверх, в светлом прямоугольнике проема показались стволы и бородатые лица. Туран на бегу выстрелил — пуля оставила в стене смачную выщерблину, посыпалась штукатурка, лица монахов исчезли. Когда стихло эхо выстрела, стало слышно, как перекликаются наверху монахи. В проеме с левой стороны осторожно показался ствол — Туран плавно потянул спусковой крючок, и наверху заорали, когда пуля вырвала оружие из рук монаха.

Он выбежал в коридор, на ходу ударил прикладом вправо. Клацнув зубами, охранник повалился на пол. Другой прыгнул сзади, сбил с ног и навалился сверху. Туран, не глядя, двинул локтем и, похоже, попал монаху по ребрам. Хватка ослабла. Беглец вывернулся из объятий, отпихнул противника ногами и сумел встать. Лопоухий монах кинулся было следом, но заметив направленный на него штуцер, попятился, выставив открытые ладони.

Туран пальнул чуть выше головы охранника и бросился к выходу во двор. Еще оставалась надежда, что снаружи не ждут, что в нападении участвуют только люди Зиновия, которых тот привел с собой. Но выстрелы было слышно и там — значит, охрана настороже. Когда Туран выскочил во двор, над ухом вжикнуло, с глухими щелчками в стену пристройки врезались пули.

Он кинулся к «Панчу». Со стен, окружающих двор обители, загремели ружья. За спиной орал монах:

— Измена! Хватайте его, братья!

Туран выстрелил наугад и нырнул под днище «Панча». Открыть дверцы он бы не смог, ключи остались у Белоруса, а вот люк в днище, запирался хитро. Но мало было попасть в грузовик, надо как–то вытащить Тима из Храма и потом протаранить ворота, которые с виду были крепкими и могли выдержать удар «Панча». На четвереньках Туран прополз к стене, опасаясь, что кто–нибудь выскочит во двор и пальнет под грузовик, сунулся наружу между стеной и машиной. Сверху грохнул выстрел, перед носом взметнулось выбитое пулей каменное крошево. Туран юркнул обратно, перекатился, выставил ствол… и понял, что спастись все равно не удастся. Он просто не успеет забраться в «Панч» и завести двигатель. Десятки подкованных монашеских сапог уже топтали двор, приближаясь к грузовику со всех сторон.

Глава 4. ДОРОГА ПАУКА

Турана почти не били. То ли помогло то, что он сам бросил оружие и не стал сопротивляться, а скорее спасло вмешательство лопоухого, которого он пощадил там, у лестницы. Теперь этот монах суетился и покрикивал:

— Нельзя бить! Целым в подвал привести, отец Зиновий рожу его поглядеть захочет!

Так что дело ограничилось парой тычков в ребра — ерунда. Турану велели держать руки за спиной, потом их стянули веревкой и повели в обитель. На этот раз пошли сразу в Храм, подгоняли, тыкали стволами в спину, вели темными коридорами, Туран сперва пытался запомнить дорогу, но вскоре запутался. Все переходы и коридоры были похожи один на другой — все те же каменные стены, ряды просмоленных балок под потолком. Трижды спускались по лестницам, причем последняя была винтовая, совсем старая, подгнившие деревянные ступени скрипели, казалось, вот–вот проломятся под ногами. Наконец Турана вытолкнули в длинный коридор, освещенный масляными лампами, там был Зиновий и не меньше десятка его телохранителей. Одна стена была кирпичной, вдоль другой тянулись решетки с низенькими дверцами, на каждой — висячий замок. За решетками — темно, никого не видать. Пустуют тюремные камеры.

Толстый монах с синим — не иначе, от постоянного пьянства — носом оглядел Турана и просипел:

— И куды энтого? К прочим али в отдельную клетку?

Один из телохранителей сунулся с этим вопросом к Зиновию, тот сердито махнул рукой. Он сосредоточенно вглядывался в навершие посоха, будто силился там увидать что–то важное. Телохранитель пожал плечами и велел толстяку:

— Давай к прочим. Мыслю, беды не будет, хоть двое там, хоть трое. А тебе приглядывать сподручней.

Синий Нос отцепил от пояса связку ключей, побренчал ими, отыскивая нужный, и велел:

— Вервие снимите. Не нужно, чтобы вервие с собою узник имел. Баловство от этого может выйти. Они вешаться вздумывают, а мне — ответ после держать.

Турану развязали руки и втолкнули в камеру, где уже находились Белорус с Илаем. Им, в отличие от Турана, досталось крепко, Тиму разбили лицо, так что нос распух и посинел не хуже, чем у пьяного тюремщика. На смуглом лице Илая побои были не так заметны, но он сидел на лавке, согнувшись, и непрерывно массировал подреберье. Очков на нем не оказалось, и Туран увидел зеленые глаза — огромные, круглые, как у ночной птицы. Мутант щурился и старался не глядеть на лампы — даже самый тусклый свет причинял ему неудобство.

Зиновий закончил шептаться с посохом и вскинул голову:

— Всех в клетку водворили?

Монахи расступились, и орденский староста встал напротив решетки. Поднял посох, так что в свете ламп маслянисто блеснул полированный самоцвет, и некоторое время стоял неподвижно. Потом отступил на шаг и махнул рукой. Повинуясь этому жесту, монахи раздались в стороны. Туран расслышал, как один другому пояснил:

— Отец Зиновий молиться станет и совета свыше дожидаться. Вдохновенный старец!