Джерри-островитянин. Майкл, брат Джерри - Джек Лондон

Майкл повиновался не торопясь, но и не мешкая; он подошел к Дель Мару спокойно, но особого рвения не выказывал.

— Тебе придется эти штуки оставить, мой милый, и прибавить огонька, когда я с тобой разговариваю, — сказал Дель Map. В самом звуке его голоса была угроза, и Майкл сразу ее почувствовал. — Теперь посмотрим, могу ли я проделывать с тобой этот номер. Слушай хорошенько и пой, как пел со своими прокаженными.

Он вытащил из кармана губную гармонику и, приложив ее к губам, начал: «Шагая по Джорджии».

— Сидеть, — скомандовал он.

Майкл снова повиновался, хотя все его существо восставало против повиновения. Он весь задрожал, услышав пронзительно-сладкие звуки гармоники. Его горло и грудь напряглись от желания подать голос, но он подавил готовые вырваться наружу звуки, потому что не хотел петь для этого человека. Он ждал от него лишь одного: что тот приведет его к баталеру.

— Эге, да ты, кажется, упрямишься, — усмехнулся Дель Map. — Все дело в том, что ты чистокровный пес. Ладно, милый, я твою породу знаю и полагаю, что могу заставить тебя поработать на меня, как ты работал на своего прокаженного. Ну, действуй!

Он перешел к «Лагерным встречам». Но Майкл был тверд. Он владел собой, пока мягкие звуки «Старого дома в Кентукки» не поплыли в воздухе и не пронзили его: тогда он, не выдержав, мягко и мелодично завыл — это был словно призыв в глубь истекших тысячелетий. Под гипнозом этой музыки он мог лишь выть и тосковать по забытой жизни в стае, когда мир был еще юн и собака не была приручена к дому человека.

— Ага, — холодно фыркнул Дель Map, не подозревая о глубине вековых воспоминаний, пробужденных в Майкле звуками гармоники.

Громким стуком в перегородку какой-то сонный сосед выразил свое неодобрение.

— Ладно, этого хватит, — резко сказал он, опуская свою гармонику. Майкл перестал выть и возненавидел его. — Как видно, ты у меня теперь в руках. Не воображай только, что останешься здесь и будешь ловить своих блох и мешать мне спать.

Он нажал на кнопку звонка и, когда служитель вошел, передал ему Майкла для обратного водворения в заваленную сундуками каморку.

В течение нескольких дней и ночей, проведенных на «Уматилле», Майкл понял, что за человек Гарри Дель Map. Он не знал ничего о его происхождении и биографии и все же почуял, из какого круга он вышел. Ему не было известно, например, что настоящее имя Дель Мара было Персиваль Грунский и что в начальной школе девочки звали его «брауни» — темненький, а мальчики — «блэкки» — черненький. Не больше знал Майкл и о том, что он, не окончив гимназии, перешел в коммерческое училище и что, пробыв два года на службе в колонии для малолетних преступников, был извлечен оттуда Гаррисом Коллинзом, добывавшим средства к жизни — и к тому же немалые — дрессировкой животных. Еще меньше мог Майкл знать о шести годах, проведенных Дель Маром у Коллинза, где он в качестве помощника участвовал в дрессировке животных и постоянно тренировался сам.

Но Майкл твердо знал, что Гарри Дель Map не имел родословной и был ничтожеством по сравнению с такими чистокровными представителями старой культуры, как баталер, капитан Келлар и мистер Хаггин в Мериндже. Это Майкл уразумел весьма скоро и просто. В течение дня Майкла выводили на палубу к Дель Мару. Последний бывал всегда окружен восторженными молодыми леди и матросами, расточавшими ласки Майклу. Он спокойно принимал их, хотя и весьма тяготился; но притворные ласки и сердечность Дель Мара были ему совершенно невыносимы, потому что он отлично знал холодную неискренность этого человека. Вечером в каюте голос Дель Мара звучал холодно и резко, все время угрожая, а прикосновение руки было жестко и твердо, как сталь или дерево, в нем отсутствовал всякий элемент сердечной нежности и задушевности.

Этот двуличный человек мог в разные моменты совершенно по-разному держать себя. Чистокровное, воспитанное в определенных принципах существо не может быть двуличным и держит себя всегда одинаково. Чистокровное существо с горячей кровью всегда искренно. Но это ничтожество искренности не знало, оно было двулично. Горячая кровь кипит, и сердце чистокровного существа полно страстей, но этот поскребыш страстей не знал. Его кровь была холодна, как и ум, и все поступки были строго обдуманы. Майкл не думал об этом. Но он ясно это чувствовал, как каждое существо чувствует влечение или отвращение.

В довершение всего в последний вечер на «Уматилле» Майкл вышел из терпения и проявил свой темперамент в борьбе с этим человеком, совсем лишенным темперамента. Дело дошло до открытой борьбы. Майклу не повезло. Он яростно боролся и бросался на врага, дважды отброшенный ударами наотмашь, пониже уха. Как Майкл ни был ловок в борьбе с неграми, но он не мог вонзить клыки в тело этого человека, занимавшегося в течение шести лет дрессировкой животных у Гарриса Коллинза. Когда Майкл прыгнул с разинутой пастью на Дель Мара, тот, вытянув правую руку, захватил в воздухе его нижнюю челюсть и, перекувырнув, бросил на спину, прямо на пол. Майкл снова прыгнул на него с разинутой пастью, но был отброшен с такой силой на пол, что у него захватило дыхание. Следующий прыжок был последним. Дель Map схватил его за горло и нажал большими пальцами сонные артерии, проходящие возле горла. Приток крови к голове прекратился, и Майклу показалось, что наступил конец. Потеря сознания наступила гораздо скорее, чем при приеме любого анестезирующего средства. Мгла заволокла все. Дрожа, он с трудом приходил в себя, возвращаясь к жизни и к человеку, небрежно зажигающему папиросу и осторожно наблюдающему за ним одним глазом.

— Валяй дальше! — подстрекал Дель Map. — Я твою породу знаю. Ты надо мной верха не возьмешь, а может, и мне тебя не скрутить, но работать на себя я тебя заставлю. Ну, что же, валяй!

Майкл так и сделал. Чистокровный пес, он, несмотря на оба поражения, прыгнул, обнажив клыки, стараясь вцепиться в горло этого человека, в котором было так мало человеческого. В нем было что-то чуждое и неуязвимое, и нападать на него было так же бесполезно, как нападать на стену, дерево или на скалу.

Опыт был повторен. Горло Майкла было вновь схвачено, и большие пальцы вновь нажали на сонные артерии — приток крови к мозгу снова прекратился, и Майкл вновь потерял сознание. Если бы он был сверхнормальным чистокровным псом, то продолжал бы атаковать своего неуязвимого врага, пока бы сердце не разорвалось в груди или с ним не сделался бы припадок. Но он был вполне нормален. Это существо было неприступно и твердо, как алмазная скала. Победа над ним так же невероятна, как победа над асфальтовым тротуаром. Это был дьявол — в нем совмещались твердость и холод, злоба и мудрость, свойственные дьяволу. Он был воплощением зла, как баталер — воплощением добра. Оба были двуногими белыми богами. Но этот был богом зла.

Майкл не рассуждал об этом или о чем-либо ином. Но определить его чувства к Дель Мару и описать их на человеческом языке можно только этими словами. Если бы Майкл боролся с настоящим человеком, то яростно и слепо напал бы, нанося и получая удары в разгаре драки, и человек с горячей кровью также получал бы и наносил свою долю ударов. Но этот двуногий бог-дьявол не знал слепой ярости и не был способен к страстному самозабвению. Он, как ловко сложенная стальная машина, проделывал вещи, какие Майкл никак не мог ожидать, — вещи, известные лишь немногим людям, кроме профессиональных дрессировщиков: его мысль всегда предвосхищала мысль Майкла, — поэтому и его действие всегда предвосхищало действие Майкла. Этому его научили в школе Гарриса Коллинза, который был нежным и страстным супругом и отцом, но оставался дьяволом в обращении с животными. Он создал ад для животных, царствовал в этом аду и обратил его в доходное предприятие.

* * *

В Сиэтле Майкл стремительно сбежал со сходней, так сильно натягивая при этом ремень, что раскашлялся и чуть не задохся. Дель Map холодно обругал его, но Майкл, ожидая встречи с баталером, искал его на первом же перекрестке, а затем и на всех следующих с неослабевающим рвением. Но среди множества людей, окружавших его, баталера не было. Вместо радостной встречи Майкл оказался в кладовой отеля «Новый Вашингтон», где день и ночь горело электричество и где громоздились груды сундуков. Сундуки эти постоянно передвигались с места на место, их снимали и уносили прочь или нагромождали новые. Между этими сундуками привязали Майкла и поручили надзор за ним одному из носильщиков.

В этой ужасной обстановке он провел три дня. Носильщики полюбили его и приносили ему неимоверное количество остатков из ресторана. Но Майкл был слишком разочарован и опечален, чтобы объедаться, а Гарри Дель Map, зашедший в кладовую, устроил носильщикам скандал за нарушение инструкции о кормлении собаки.

— Этот парень не очень-то хорош, — заявил старший носильщик своему помощнику после ухода Дель Мара. — Он больно лоснится. Я никогда не любил жирных брюнетов. Моя жена — брюнетка, но, благодарение Создателю, ее кожа не лоснится.